Гарри Цыганов. Перлы.

однозначно, однако, ежели грамотно Только и Корней оказался не лыком шит. В
раскрутить, наколки сдаст». нем, как на всей земле русской, история не
ужилась с географией. Боролись не на жизнь, а
Птица же подумал так: «Это явно не на смерть две религии, два мировоззрения, два
архитектор. Это гораздо хуже. Однако монета и устава (с которым в чужой монастырь не ходят).
связи водятся. Если сразу не спугнуть, Азиат и европеец сшиблись в схватке роковой в
приведет-таки в закрома». лучах его биополя.

Воздух густел над головами противников. Европейский бомонд, со стороны матушки,
Тайные помыслы вяло клубились в атмосфере наскочил на русского кремня Ивана Овчину и
взаимной непроницаемости. Бледными закопался в нем.
сполохами вспыхивали электрические разряды,
предвестники грядущих событий. – Ты понимаешь, – говорил Корней Егору
на третий день совместного возлияния, – не
Калигула теперь думал так: «Тут тройная пью, все нормально, французская кровь, умная и
игра с заковыкой. Учесть надо все. Для начала жестокая, не дает расслабляться. С Бенуа-
блефую...». Лансере картинки рисуем красивые. Выпью –
отец как шарахнет по мозгам – оревуар,
У Птицы сдавали нервы и он решил просто: товарищи. Бенуа с Лансере в трансе. Валится во
«В гробу я видал такое вальсирование... Сомну мне француз убогий в кому. Однако картинки
редуты вероломным ударом в фас. И тут же, не еще лучше получаются.
давая опомниться, серия ударов в профиль».
Вот и у Птицы случился прокол
Околоэлитная тусовка сдержанно следила за географическо-исторического оттенка.
молчаливой дуэлью визави, предчувствуя
неординарные решения. Сдружились они быстро и крепко, скажем
так, на предмете проведения досуга. А проще
Но тут (о, развороты Судьбы! о, говоря, заходит Корней к Птице и пьет у него
непредсказуемость шанса!) цепкий Птичий глаз четверо суток. Разговоры ведутся мощнейшие.
выхватил из разношерстно-унылого Планов громадье высится по переустройству
большинства господина, явно претендующего пирамиды СХ и ХФ. (Объясняю: СХ и ХФ –
на значимость. Облаченный в черную кожу крыши для свободолюбивых художников.)
шикарного пальто, в шапке вороных кудрей, он Объекты обсуждаются исключительно
с достоинством пронес гордый профиль Медичи историко-культурной значимости. Перспективы
мимо Птицы. такие – дух захватывает. А дух у Птицы
мощный, мозг глобальный, прошибает любые
В его поступи было все: родовитость предков преграды влет. Короче, понастроят сооружений
с примесью инородных вливаний, за четверо суток – на сопливой козе не
многочисленность жен с многократностью объедешь.
отпрысков, многосложность счисления крупных
купюр и радужные перспективы А на пятые приезжает Анастасия на красных
крупномасштабных заказов. «Жигулях». Хлопнет водки грамм 150, споет с
мужем дуэтом «Ой, да то не вечер, то не вечер,
Талант, осененный властью, прошествовал мне малым-мало спалось...» и увозит Корнея
мимо. домой отсыпаться.

Птица внутренне как бы забегал и внутренне А Птица в тоске и печали садится эскизы
же заголосил: «Вот! Вот – артисто! Вот он – рисовать да макеты клеить. Во вторник
истинно архитектор!». подгребает на Совет. А председательствует на
Совете К. И. Овчина, умный и жестокий
– Кто таков? – спросил он у Калигулы, француз. И не оставляет от макета с эскизами
задавив силой личности малодушный трепет камня на камне. (А это, между прочим, хлеб
чувств и дрожание членов. наш насущный.) А вечером заходит к Птице и
пьет у него четверо суток...
– Так Овчина Корней. Вождь всея
монументалистов. Вот такая ерунда. Географическо-
историческая.
– Е-оо...
– Метробарон. Маг и чародей наскальной Но к делу.
живописи. Гнездо себе Птица соорудил небольшое, но
– Е-оо... емкое. Площади нет, но сколько на ней всего
– Художник во всех коленах и суставах помещалось, уму не постижимо! Здесь он и жил,
своей родословной. и гостей принимал, и подруг развлекал, и друзей
– Е-oo! – Птица ощутил муку горчайшую. отоваривал. Здесь и картины писал агромадные.
Есть же на свете крутая накипь! Но тут же
призвал себя к действию: – Возьму объект
приступом. Зажму фартового везунчика в
тисках моей кармы.

~ 49 ~

Оденет рубаху холщовую до пят и начинает Вдарил дубиной праздника по хребту
краски по банкам выдавливать. Надавит ее дряблых буден.
немерено – красит и поет:
Накрыл стол во всю площадь своего жилища.
Не венец ли это? Гостей назвал зело изрядно. Водку закупил
А впрочем, не венец ли лето? впрок.
Или лета?
– Каки-таки муки творчества? – дивится. – А накануне усердно трудился. Написал
Бери себе краску повкусней-поярче да наноси на полотно маститое. Сюжет таков: леж®т Птица
холст белый-белый. Краска лишь охает от на диване один-один•шенек и смотрит, смотрит
удовольствия да постанывает. Хорошо ей, в потолок. Называлась картина: «Сорок лет
заразе, на белом холсте, и мне хорошо в рубахе одиночества».
на свете белом!
Отойдет на пару шагов: Под ней и сидел теперь во главе стола в
– Бона-матерь пресвятая! До чего ж малиновой рубахе да штанах небесно-голубого
впечатляет. цвета. Носки, под стать ансамблю, были
– И кто сие учудил? – спрашивает. истинно желтые.
– Чио, чио сам, – зачирикает радостно.
– И что сие означат? Когда началось это грандиозное пиршество,
– «Белеет парень одинокий» – вот что сие он не помнил. Когда закончится – не ведал
означает. никто.
Однако по сторонам посмотрит – что за
убогость быта и бытовая блеклость! Какие бы козни ни готовила ему жизнь,
Бог, конечно, не фрайер, но окружающий Птица держал удар стойко. Судьба, как
мир нуждался в чистом колере. Таково было надоевшая ворона, привлеченная яркостью
творца компетентное мнение. гнезда, досаждала порою нещадно. То соседи
И чего? войну объявят, то Чащинский порчу нашлет, то
– А наплеванто на законо, вот чего! заказчик кинет. Но Птица – парень-хват –
Берет тогда в руки кисть удалую и кроет поймал-таки злодейку за черные перья да
своим гением все подряд: и потолок, и дверь, и усадил с собою в честной компании: отдыхай,
стол, и будильник. Везде расставил мажорные старуха. Налил ей стакан, а много ли глупой
знаки крестный папаша желтоголовых птахе надо?
братишек.
И засветилось гнездо чистым и ясным Сидит Птица во главе стола, перед Богом и
колером... людьми отчет держит. В р”ках кубок расписной,
И впадал тогда Птица в чудодейственное на столе четверть водки (был у Птицы свой
остервенение: «Я покорю этот город глобально. кураж, любил мощные объемы). За столом гости
Я освещу его лучом своей радуги, я посажу поля дорогие: Мара, две Настюхи, Соболь с женой,
одуванчиков и пир Духа моего проплывет над критикесса Альбина да боевой товарищ Анатоль
Чистыми прудами и вознесется непокорный (Чащинский). Смотрят на юбиляра с обожанием,
выше Меньшиковой башни!» переходящим в испуг.
Однако из окна смотрело на него свинцовое
небо в проплешинах, дома черепашьей Начал Птица за здравие. Выложил гостям
расцветки да жители в блеклом и мрачном козырной аргумент в пользу Бахуса.
сновали туда-сюда по земле, запакованной в
серый асфальт. – Выбирая истинную веру для народа
О, город-монстр! растлитель душ своего, Великий князь Владимир Святославич
нестойких... высказал свое светлейшее мнение: Вино есть
О, любовь без надежды! О, вера в призраки... веселие для русских. Не можем быть без нeго.
Нам ли, православным, отменять сию древнюю
*** заповедь, в канун тысячелетия крещения Руси?

О, место под солнцем! – Дело говоришь, – кивают гости. – Как
прожить без оного? Истина на все времена...
*** (Выжить бы умудриться, думают про себя, с
такими познаниями.)
И закатил тогда Птица пир.
Но Птица так не считал: трезвым да ушлым и
дурак проживет. А ты попробуй спьяну к
Фортуне в любимчики влезть.

– Я вам так скажу, – продолжил юбиляр
свой могучий тост в стиле тяжелого рока, –
наше время, скудное делами Славы и богатое
ничтожными разборками новоявленных
бобиков, – время выбора. Чистота отношений
или черный беспредел. Божий колер иль
гремучая смесь.

~ 50 ~

Вон оно, войско бисово, расползлось по соловья, Богом призванного, получи, фашист,
весям цветущим, городам великим, рвут нашу гранату! – и, не вставая с места, отоварил
душу кусками да тащат в свой окоем. Толяна в переносицу. Толян и рухнул под стол.

Не желают величия нашего! Ну вот... что ты будешь делать! А как
То антихрист-перевертыш по гиблым местам красиво все начиналось.
нас водил, то диссиденты-насмешники смуту
навели, ересь наслали. Вона их тьма-тьмущая Две Настюхи, Мара и критикесса Альбина
гуманоидов иноплеменных, мордехай- столпились в испуге в дверном проеме,
мазохеров, сахаровых-с-боннер матерью... каки- раскраснелись, бедняжки, не могут в рукава
то щаранска-амальрики! У-у-у, жванецко- своих шубок попасть.
бродское племя!
ВЕЧНО – ВСЕМ – НЕДОВОЛЬНЫЕ! – Вот тебе, бабушка, и юркнем в дверь, –
Кто убил русского поэта Серегу Есенина? веселится Птица, довольный всем.
А?? Будто не ведаете!
Его убил Еська Бродский с подельником – Экий ты гризли, – сказали Настюхи и
своим Пастернаком. Один завлек подлой ушли в темноту. Стремглав.
хитростью, другой замочил соловья. За это им
по тридцать серебреников Нобелевский комитет А критикесса Альбина и Мара ничего не
отстегнул. сказали, шубки запахнули и за Настюхами по
– Че-то ты, Михалыч, путаешь... Когда тот мокрому снегу вслед ушли. Да и Соболь с
жил... и эти... – засомневался Анатоль. И тут же женой засобирался.
круто пожалел о сказанном. Че полез?
– Это ты мне говоришь? Мне?? Ты!! Пес И что толкнуло гостей дорогих на столь
неверный. Ты слово знаешь? Божье слово? поспешный исход из святых палестин? От стола
– Какое еще слово? и закуски. Во мрак, пургу и неизвестность.
– Трень-брень, како слово... Ты думаешь,
Господь на небесах, диавол во аде, а на земле Так вот, это я распорядился. Данной мне
царствуешь ты, чума вечно пьяная... пророс, властью, взял да и вывел всех за кулисы. Нечего
понимаешь, как куст из рояля... како слово... им тут болтаться, подумал, черный запой не для
Везде Господня держава и в сей, и в будущей женских глаз. Идите, бабоньки, с Богом.
жизни!
И Слово его – Р-Р-Р-РАВСТВЕННОСТЬ. Но свято место пусто не бывает.
Опрокинул Птица кубок, выдохнул зычно, Поэтому из-за кулис я вывел иной
крутанул зрачками по орбитам и продолжил контингент – проверенных в боях корешей:
леденящим душу голосом свою гневную Севу-барина, Туза, Хромую Ерахту и Кирюшу
отповедь. Тишайшего по прозвищу Крот.
– Мы не вечны, ныне здравствуем, завтра в Этим волкам все трын-трава.
могиле, и другие хватанут нами созданное. – Ну что, именинничек, спекся? –
Молится в подполье жучило Педмансон интересуется Сева.
идолищу своему – наркодоллару. Ждет, подлец, А Кирюша Тишайший, любивший точность
когда Птица Асс в землю ляжет. определений, освидетельствовал тело: напился в
Доколе!! извращенной форме.
Россия нам отечество, и нет другой На что Птица в свойственной ему ярой
альтернативы! манере возразил обоим:
Время пришло – собирай камни. Собирай и – Я выпью шестьсот бутылок водки и
тащи их ко мне. сохраню чистоту отношений.
Я так решил: музей современности Хочу заметить, что обещание это, данное в
организую имени ясно-певчей Птицы Асс. полемическом запале, он исполнит вскоре в
Таково мое мнение и потребность. полном объеме: выпьет 600 (шестьсот) бутылок
И воля моя. водки за год и три месяца, практически не
Аминь. покидая места приписки, вследствие чего
Леденящий душу голос угас. Но отношение с внешним миром останется
воспаленный ревностью к пользам Отечеству, девственно чистым. Так что к прочим
Птица оглядел гостей пристальным щуром, достоинствам Птицы можно отнести и это: слов
выискивая крамольников. И вскоре выискал- на ветер он не бросал и пустомельством не
таки. занимался.
– А-а-а! Чащиноид. Горе инородное! За Но вернемся к гостям. Вновь примкнувшие
великого русского поэта Сергея Есенина, кореша внесли некоторую живость в
увядающий было праздник.
– Пока ты тут резвишься, – заметил Сева, –
олигархия МСХ тихой сапой развинтила
локомотив и продала с него все самое ценное.
Что осталось, невозможно реанимировать.
– Кому?!
– Да какая, блин, разница кому...

~ 51 ~

– Кому ты это рассказываешь? Мне?? Птице, – Не, Михалыч, серьезно, – спросил Сева, –
Богом призванной? Говорил я вам, грядет ты когда последний раз в миру был? На
година кривая. Погаснет светило разума, и река большой земле.
чистоты отношений потечет вспять, и живые
прикинутся мертвыми... – Когда... считать надо.
– Так вот, Совет давно распущен.
– Понесло чуму по кочкам, – плюнул – Е-оо...
Ерахта. – Тебе говорят, Союз нерушимый – Комбинат монументальный накрылся...
артистов свободных трещину дал. Президент собственным директором.
СХ Савостюк переоделся в женское платье и – Е-оо...
живет на чужой даче под фамилией Глухов. При – Председателем Правления вместо Корнея
этом документы о купле-продаже избран товарищ с ограниченной
подписываются сами собой регулярно. На ответственностью.
Кузнецком, 11, две кошки ветошные под это – Кто?
дело сдали все, даже воздух в сортире. Цифру – Костя Аксельнардов.
крутят такую, что и не выговоришь. – Е-оо!! Кин– стин – тин – блин! Этот?
Мышь серая! Мастер спорта по живописи.
Вчера в «Союз» ботва в золотых цепочках на – Брось трепаться... Нормальный Костя
лимузинах подкатила. Отдайте, говорят, мужик.
пацаны, печать по-хорошему. Бубен остался за – Он только снаружи мужик. Органично
главного, стакан махнул, но печать не сдал. безответственный туварыш. А дальше, как в
матрешке, многослойность обличья. Оболочку
В Координационном Совете снял – там козел сидит в бантиках, шутки
светопреставление. Грызня идет за передел шутит да воду мутит. А внутри еще всякие
собственности. То великий правовик Тазьба разные, сероглазые. А в серединке самой –
ситуацию под личный контроль взял: смуту зародыш, ма-а-ленький такой бэби-говнюк, мух
замутил почище попа Гапона. давит и ненавидит всех люто.
– Эт точно, – сказал Туз, – я с ним в футбол
– Тазьба тень не отбрасывал и в зеркале не играл – всем лыко в строку, а сам вроде
отражался, – заметил любитель точных мастер...
определений К. Тишайший. И остолбенел. – Бал закончен! Никаких кинстинтинов...
Сейчас личность нужна глобальной значимости.
Из под стола фильмом ужасов выползло Пришло время Птицы Асс. Я так решил: свой
изображение очковой змеюки-мутантки в «Союз» организую имени Возрождения святой
спутаных волосах и бороде. Направив свой Руси. Очаги отечественной культуры по всей
жуткий взгляд на Кирюшу, оно мирно России, филиалы – за рубежами. Штаб-
попросило закурить. квартира в столице. В моем офисе...
– У тебя для начала мастерская хотя бы
– Дай закурить, а? есть? – интересуется Хромая Ерахта.
«Ну и ё нах», – подумал Тиша Кротчайший – Есс! Веду переговоры. На Балчуге
и ушел по утреннему насту в направлении юго- спонсоры выделяют этаж с видом на Кремль.
запада. Меня пока устраивает... После реконструкции
Как вы догадались, змеюкой прикинулась займу весь особняк. Первый этаж под
невинная жертва ярости ревнителя мастерскую, на втором – музей Славы
отечественной поэзии – Анатоль Чащинский. российской, на крыше – вертолетная площадка.
Знатоки знают, удар в переносицу коварен Летать буду над городом, прикидывать что к
своими последствиями. Два чернильных овала чему. Ландшафт закомпоную по новой. Что-то
симметрично сползли под оба глаза без вины этот не сильно пока впечатляет...
виноватому. Ко всему прочему три роковых «Ну-ну, – думают гости, – полетай-полетай,
вопроса зависли в замутненном куполе головы: композитор...».
кто он? где? и зачем? – Заказы исключительно государственной
Боевые товарищи, однако, не среагировали значимости, – набирал Птица высоту. – Весь
на чудесное воскрешение никак. Просто налили город покрою колером. Метро оформлять буду
стакан и сунули его в разбитый нос Анатолю, целыми ветками. А то каки-то чуканки
продолжая судьбоносную беседу. зачуханные, люстры свисают пыльные, в
– А что Корней? – интересуется Птица. – паутине веков, панно истошного колориту... У
Вождь краснорожих... Пустил по ветру гнездо меня же весь радиус – единый стиль от Птицы
монументальное? Все пропил-просквозил? Асс: мощные цветовые удары по вестибюлям,
– Боже ж ты мой! Какие речи на потолке витраж а ля «чистые небы». Я и д е
волнительные... – высказался Туз. – Сам-то,
поди, сколько квас пьянствуешь?
– Нормально квашу. Всю жизнь.

~ 52 ~

ю создам! Новый декарасьен впишу в историю Удержать ее было невозможно, выпускать –
мирового искусства. Мой козырь – мощная смертельно опасно.
идея!
Она обжигала всех, кто попадал в поле его
– Иде я? – эхом отозвалось визави, по воздействия. Та жизненная концентрация, что
фамилии Чащинский. Он еще сомневался, где нес в себе Гарри, не оставляла равнодушным
он, но стоял уже на пороге прозрений. никого. Но неравнодушие это было страшно.

В сумеречной мгле головы забрезжило ...любили, уж так любили, что убили... а как
личное воспоминание. С плохой концовкой. убили – еще сильней полюбили...
Чисто ассоциативно он связал его с Птицей,
находящимся в непосредственной близости. И ***
возбудился.
Хочет, например, Егор с девушкой
Быть может, цвет малиновой рубахи познакомиться. Для души. И небольших
подействовал удручающе? А может, леденящий семейных радостей...
душу звук, вылетающий из зарослей бороды,
напомнил о случившемся? А может быть, И что?
птичьи зубы, мелькающие перед носом, белые и – Нет проблем, – говорит Гарри и
наглые, как у американских сенаторов, забирается в Егора (да кто ж тебя звал? кто
спровоцировали в нем столь яростный протест? спрашивал?!).
Кто знает... И все!!
Егор вроде и не меняется внешне, но
Однако последующее действие выглядело обретает такой силы магнетизм, что девушка
вполне логично. В прошлом боксер-полутяж, сразу теряет способности к самовыражению,
Анатоль качнулся на звук и послал свой кулак тает бедняжка на глазах, ничего не видит
точно в цель. Зубы, впрочем, выстояли. Но вокруг, только губы Егора и хочет одного –
треснула и развалилась на две половинки целоваться.
нижняя губа. А если Егор вдруг заговорит с ней (пусть
даже по телефону), у девушки все разом
Прямой хук справа отправил Птицу туда, обрывается внутри и она как бы прячется и
откуда Анатоль сам недавно возвратился. молчит. Потому что тембр голоса Егора
(который суть Гарри) проникает в ее тело и
Месть состоялась: губа за нос – почти творит с ним умопомрачительные вещи. Он
библейский расклад. разливается так беззастенчиво сладко по всем ее
девичьим потаенным местам, что девушка млеет
Егор прижился в своем тихом омуте. отчаянно и отчаянно же молчит. А потом не
Вписался, приноровился, пообтерся... И все бы выдерживает и выдыхает: «Все! не могу
ничего, только с Гарри отношения не больше!»– и кладет трубку на рычаг. Или (если
складывались. То есть временами казалось, что она уже рядом), не попрощавшись, убегает. Или
жить можно, но в целом!.. раздевается.
И Гарри насылает тогда на них такие
Гарри был так сфокусирован на себе, так безумные страсти, что впору умопомрачиться и
концентрирован и при этом так беспокоен и улететь в другие миры. Чем они и занимаются
непостоянен, что выносить его в большом до самого рассвета.
количестве требовало от Егора немалых усилий, А утром, зевая, говорит: «Все это было,
самообладания и жертв. было... агнец мой послушный...» – и насылает
на Егора уже скуку смертную, беспросветную.
Он жег Егора изнутри, насылая то страсти То есть Егор остро понимает, что это не любовь.
роковые, то хандру беспросветную, и все время А что же Гарри?
что-то требовал, требовал, требовал! Смотрит в потолок (ну не подлец?). Я,
говорит, и не обещал ничего...
– Когда уж он насытится, – думал Егор и Выходит так, что виноватых нет. Каждый ни
яростно желал покоя. Мечтал о нем, как о земле при чем. А девушку обидели...
благословенной... Но бывает и того хуже.
Не хочет Егор с девушкой знакомиться, да и
– Что, пес, человечиной питаешься? И как? не замечает ее вовсе. А Гарри все равно на
В глотку лезет? Егора такого туману нашлет, а голос окрасит
таким сучьим нутряным тембром, а губы
– Сладенько, друг мой, душевно-с. напитает такими призывами, а в глаза напустит
Сладостные, признаюсь тебе, испытываю
ощущения. Я кушаю, а ты в муках корчишься.
Диалектика, друг мой, не мной придумано, но,
согласись, придумано не слабо.

Временами Егору казалось, что его разорвет
эта бешеная сила, поселившаяся в нем.

~ 53 ~

таких тайн беззастенчивых, что неопытная действительность. Всасывает в себя всякий
девичья душа валится в омуты сладкие, и мусор бесполезный. Переваривает да выдает
дрожит там, и замерзает, бывает, насовсем. свету белому мысль яростную,
бескомпромиссную.
А опытная женская душа устраивает Егору
разные коварные заманки. Плетет хитроумные Тело, мое тело... Из земли растет, в
сети, ставит жуткие капканы и жестокосердные поднебесье упирается, большое, словно башня
западни. Вавилонская. Чего в нем только нет. Каких
только входов-выходов, сводов да залов
В них Егор и попадает, как лох. Там и сидит, просторных, садов подвесных да подвалов
в яме, и страдает по-черному. мрачных. Однако и оно зашаталось...

Ну, а Гарри? А ему, бису, все потеха. У него И в него гад заполз, вор заселился. Не
кураж такой. Такие у них развлечения... спросясь, как водится, разрешенья.

Или так: И что? Куда теперь с ним? Куда с этим
Выезжает Егор на пленэр проветриться. В монстром податься?
компании или сам по себе. Пока едет, еще
ничего, хотя предчувствия уже гложат... Не востребует мир такого, не подпускает к
Приехал. Ага. По лесу побродил, из родника себе. Да и сам он к нему не стремится. Боится
чистейшей водой умылся. И у озера столбом поступка своего. Запредельности звука боится.
встал. Или на пенек сел. Думу думает. Гладь Жара и холода, и равнодушия, что в нем
воды разглядывает, птичек слушает, на солнце поселилось. Просто жить он теперь не умеет.
жмурится. Легкий ветерок его ласкает и волосы
треплет... Все теперь как бы. Крадучись живет да
А в груди, в серединке самой – тяжесть. И понарошку дышит. И на мир глядит, будто в
жжение. Будто несварение какое или еще чего щель подглядывает...
пострашней...
То Гарри в Егора залег. Не спит, не Да и как теперь просто жить, когда слышал
бодрствует. Не злобствует вроде, не ерничает. И он шорох распада, мял в руках первородную
душу в заклад не требует. А так. Присутствует. глину, присутствовал при вскрытии тела
Просто так случилось. Господня, зрел иную цивилизацию. Забрался
туда, где живому не место. Был посвящен в
тайну Подспудного...

«Пресвятая Владычице моя Богородице, Г а р р и-б е с
святыми Твоими и всесильными мольбами Свершился рок! Теперь ты наш.
отжени от мене, смиреннаго и окаяннаго раба Семья тебя зачислила в свой орден.
Твоего, уныние, забвение, неразумие, нерадение Егор
и вся скверная, лукавая и хульная помышления О чем ты, бес? Тебя не понимаю.
от окаяннаго моего сердца и от помраченнаго
ума моего: и погаси пламень страстей моих, яко Г а р р и-б е с
нищ есмь и окаянен, и избави мя от многих и Вас мало избранных, счастливцев праздных,
лютых воспоминаний и предприятий, и от всех копающихся в тайнах мирозданья,
действий злых освободи мя; яко благословенна как в собственном чулане. Только...
еси от всех родов, и славится пречестное имя
Твое во веки веков. Аминь». Егор
Что?

Ходит-бродит Егор неприкаянный по своим Г а р р и-б е с
переулкам, заулкам, загогулинам и тупикам. За все придется заплатить однажды.
Топчет землю подошвами.
Егор
И все-то ему не так, все раздражает. Все-то Платить? Кому? Я к вам не нанимался...
ему тошно...
Г а р р и-б е с
Везде приметы недобрые, знаки судьбы Я слышу речи мальчика, не мужа.
чужой... Ты посвящен, а значит, все границы
открыты для тебя. В пределы Подсознанья
И внутри сквозняки, и снаружи не греет... проникнет твой неукротимый дух.
Ничего у меня нет, думает, только тело одно. И разумом, отточенным, как скальпель,
Нелепое, как знак вопроса, да тяжелое, как ты вскроешь скорлупу запретов. Бога
оползень. Тело-организм. Механизм по анатомируешь, исследуя детально,
переработке пространства и времени. Тащится в и выводы ты занесешь в тетрадь.
тоске гремучей по жизни пустой, поглощая

~ 54 ~

Ты мир познаешь изнутри, а значит, прозвучит! Двусмысленный жест, случайно
во всех его противоречьях вечных. оброненная фраза и...
Ты царь. Держава велика твоя. За это
безделицу заплатишь ты семье: Все. Попались, добры молодцы. Покатилась
любить не сможешь мир, тобой разъятый. история в прорву...
Нельзя любить и знать одновременно.
Через три дня «веселый» очнулся на чердаке
Егор старинного дома, в районе Павелецкого вокзала
Пошел ты! пес... Со всей своей семейкой. под мирное воркование голубей; «хмурый» на
Я понял твою гнусную игру. соломенной подстилке в конюшне на Беговой,
Узоры складно вяжешь. Только под фырканье и топот лошадиный.
я лучше водки выпью килограмм,
чем слушать твой елей. Ручаюсь, От былой свежести не осталось и следа...
я вытравлю тебя, как таракана,
я водкой тебя насмерть уморю! ***
Ты, бес, меня достал. Но помни:
я никому и ничего не должен. Егор и Корней встретились в Печатниках у
пивной вполне закономерно. Никаких
Г а р р и-б е с могущественных пальцев с кривым ногтем.
Мы не таких ломали гордецов. Никаких роковых крестиков. Упаси Боже.
Однако, вижу, ты не понимаешь...
Просто каждый самостоятельно накануне
Егор зело нагрузился и вышел естественным образом
Пойду напьюсь, чтобы тебя не слышать. поправить здоровье. Каждый со своей банкой.
От слов твоих я чую запах тленья.
Пошел, старик! Ты трупами воняешь. Корней, как более зрелый (уставший), не
любил пиво. То есть пить его пил, но без
Г а р р и-б е с должного проникновения в суть процесса.
Так просто не уходят из семьи. (Закусывал – бывало и такое! – шоколадкой.)
Заплатишь одиночеством кромешным. Он любил коньяк и водку.
Любить не сможешь. Не спастись тебе!
Егор пиво любил. Однако коньяк тоже
*** любил. А особенно водку.

Запои, как браки, совершаются в сферах Это совпадение пристрастий склонило
незримых. То есть там, в изогнутом соратников в пользу последней. То есть свои
пространстве небытия, где гений человеческий симпатии, выпив пива, они отдали водке. И из
бессилен что-либо вычислить. пивной вышли вместе.

Ничего, казалось, не предвещало беды... Покупая водку, Корней изрек очередную
Шел себе человек, свежий и радостный, на мудрость.
солнце щурился, по сторонам глазел.
А из другой подворотни другой человек, – Совет Талейрана: прежде всего не надо
пусть даже хмурый, но тоже свежий, вышел быть бедным.
погулять.
А в изогнутом пространстве сфер незримых в С мудростью Егор согласился, но настоял,
тот момент кто-то ногтем могущественного чтобы водка была завода «Кристалл». Корней
пальца накарябал тайный знак. Крест поставил же, как истинный аристократ, был безразличен к
на пересечении Трубной улицы и выбору.
Рождественского бульвара.
И сколько бы ребята ни петляли, какие бы – Я в ней ничего не понимаю. По-моему,
крутые виражи ни измышляли, они обязательно плохой водки не существует в природе.
столкнутся в нужный момент в данном месте.
Они могут долго стоять друг перед другом, Дальше вышла заминка. Корней хотел идти к
переминаясь с ноги на ногу, курить, рассеянно Егору. Егор же хотел идти к Корнею. То есть
беседовать, оттягивая момент неизбежности, не каждый не хотел идти к себе.
решаясь признаться... Но сигнал обязательно
Вполне понятно: у обоих собственное
заглубленное жилище вызывало активное
неприятие. То есть и Корней, и Егор не желали
встречи с родными пенатами, в которых все
живенько напоминало о недавних виртуальных
сражениях.

Решение было принято компромиссное: идти
к Птице.

Рассудили так: там, конечно, Содом и
Гоморра, а проще говоря, форменный завал, но
лучше Птицыно безумство, чем свой тихий
ужас. К тому же в его жилище проникает

~ 55 ~

дневной животворящий свет, по которому подставили. Я вот тоже всю жизнь что-то
истосковались их израненные сердца. выкраивал... В школу раньше на год пошел. В
армии вместо двух год прослужил. А потом у
У Птицы соратники застали картину упадка. Чащиноида в подвале, на целлофановом диване
Всеволод-барин с Хромой Ерахтой спали на ка-ак приложился! Семь лет в прорву. Теперь
диване валетом. Сам хозяин в растрепанных знаю причину – мы отражаемся лживо.
чувствах и с развалившейся на две половинки
губой мучительно пробивался из мира грез и (Хочу заметить, что записывать выступления
беспорядочных видений на поверхность. сильно датых товарищей – занятие
Анатоль, предчувствуя новый виток неблагодарное. То, что они воспроизводят
напряженности, благоразумно покинул театр голосом, их в принципе удовлетворяет. Чужая
боевых действий. Туза послали за водкой, речь их интересует отчасти. Потому что каждый
откуда он возвращаться не пожелал. уже забрел в свою пустыню и залез в скорлупу.
Там и влачится. И вопиет. Иногда, правда,
Зато вернулся Крот Тишайший. Не сумев прорывается в чужую вотчину, оглушая соседа
определить юго-западного направления, он и навязывая ему свои звуки, но ансамбля в итоге
сделал большой круг и был просто ошарашен все равно не случается. Получается ерунда и
(натурально – Бермуды!), выйдя на улицу дурдом. Поэтому слушать это не обязательно,
Жуковского с противоположной стороны, прямо запоминать тем более.)
к дому Птицы. Решив больше не испытывать
судьбу, он сидел теперь перед зеркалом с крайне Корней, например, вполне разумный
озабоченным видом. Он сделал открытие, товарищ, энциклопедических знаний, вдруг взял
глубоко поразившее его. и взорвал и без того непрочный мир
сомнительным заявлением.
– Вот смотрите, – обратился он к вновь
примкнувшим товарищам, – парадоксы – В уставе израильских ВС записано: солдат,
природы. Вот он я – Крот Тишайший. Есть попавший в плен, может рассказать противнику
такой? – Есть. А это он (ткнул пальцем в все, что знает о собственной армии. И это не
отражение). – Тиша Кротчайший. Есть такой? – является предательством, а всего лишь
Есть. Теперь так: где у меня левая рука – у него профессиональный способ защиты солдат от
правая. Логично? Логично. Где у меня правая пыток и расстрела.
рука – у него левая. Тоже вроде логично.
– Е-ооо!! – завопил Птица, взмахнув
А теперь смотрите и удивляйтесь! фиолетовой губой, словно флагом. – Воинство
Там, где у меня голова, у него что должно Иудово. Псы хитрожопые, не хило устроились!
быть? – Ноги естественно! А там голова. А заповедь Христову забыли? Не стучи!
Странно как...
– Да ну тебя в болото... – Не, – сказал Егор о своем. О наболевшем.
– Нет, постойте! Ведь если я Крот – Это не про нас. В нашем совковом монастыре
Тишайший, а он Тиша Кротчайший и его левая другие уставы: не верь, не бойся, не проси. И
рука – моя правая, то его голова должна быть заповедь одна: умри ты сегодня, а я завтра.
на месте моих ног. Тогда бы все сошлось...
Выходит право-лево поменяли, а верх-низ А Крот Тишайший смотрел, смотрел на
забыли?? Так что ли? Егора да высказался, поделился с товарищами
– Отстань. острым наблюдением пытливого ума:
– Не, ребята, нельзя так. Мы не можем
оставаться равнодушными к таким – Егор, ты и на Страшный Суд, по-моему,
крупномасштабным аферам. Нам кто-то нагло и пьяный завалишься, с глазами синими и
подло морочит голову! А мы... делаем вид, что беззастенчивыми, как небо, безо всякого
все нормально. Везде парадоксы бермудские. выражения, будто в них церелеум из тюбика
– Корней! – заорал Птица, пробившись на надавили, спросишь: ты что ли будешь тут Бог?
поверхность и жадно хватанув воздуха, – у
меня душа поседела и мозги заколосились... – Ага, – обрадовался Егор свежей идее, –
– И чем я тебе помогу? без очереди, на протырку. Пропустите, скажу,
– Мир сошел с ума и дал трещину. И рабы Божьи, я от Гарика...
трещина пролегла через мою губу. Как теперь
водку пить? Все в щель проливается. Птица перевозбудился окончательно от столь
– А что ты хотел, старик, – сказал Крот, не беспардонных фантазий. (Хотя, если честно и по
желая выходить из Зазеркалья, – нас крупно большому счету, Птица возбудился не от этого.
Даже пьяный он чувствовал, у него забирают
власть. В его родном гнезде по всем законам
общинного уклада дирижировать должен он и
только он! А тут этот молодой ухарь прет
напролом и заказывает свою музыку –
глумливую и наглую – и чувствует себя при
этом вполне раскрепощенно и комфортно.) И он
заголосил, тыкая в Егора пальцем:

~ 56 ~

– Ты... Ты же социально опасен! Недоросль! Корней же, окинув картину
Враг народа моего! Эго... всепроникающим взглядом рисовальщика-
профессионала, определил иначе:
– Ты чего, дядя Витя, – удивился Егор, –
кипятишься... Мы с Тишей шутим. Юмор у нас – Ты Птица – негр, – и, выдержав паузу,
такой – забубенный. А с Богом я разберусь, не объяснился: – У тебя шеи нет.
ссы. Дружу я с ним, понимаешь? Крепкой
мужской дружбой. Нравится мне этот мужик. А Дальнейшие события приобрели
с Гариком нет. С Гариком не дружу... с Гариком экстравагантный оттенок. Птица, погрузившись
просто приятельские отношения. вновь в мир беспорядочных видений и
мучительного экстаза, бил стаканы о стенку.
О, если бы не губа и общий упадок сил,
Птица бы предъявил свой козырной аргумент в Потом повалился в ноги Корнею и, чередуя
споре: одним броском отправил бы в партер поклоны с крестными знамениями, оповестил
этого фраера. Но пока – раненый и уставший – присутствующих:
он просто указал на дверь:
– Вот он – гениальный художник
– Пшел вон, эго!! современности!
На что Егор, впрочем, не среагировал
никак... Потом перевернул пластинку и, не меняя
Егора увлекла интересная мысль. (Спьяну тональности, завопил:
иногда осеняют прозрения глобальные: вот он,
открылся наконец истинный смысл вещей!) – Ты что тут о себе представляешь? Это я –
Он подумал: а почему, собственно, гений! Это у меня будет десять детей и
человечество так надувается и тужится (или мастерская с видом на Кремль. Шестьсот картин
трепещет и прячется) от этого понятия – Бог, по музеям и жена молодая да гладкая!
которого и определить-то связно никто не в
состоянии. «Бог есть? Ну, есть. И Дьявол есть. А К. Тишайший, уже засыпая, выстрелил
вот Человек – надприродное создание – тоже последним каламбуром: «Внебрачный крик
ecть... Ну и что тут такого? Три явления. Три аморала» – и перешел черту. За чертой его
таинственные формулы – великие загадки. Три поджидал кошмарик. Какой-то жуткий оркестр
уровня единой субстанции... Так разбирайтесь, в шутовских нарядах дрыгался и наяривал
ребята, что почем. Чего о стенку-то колотиться. похабный мотивчик. А вдоль дороги, по
Религий понавыдумывали каких-то истошных. которой Кирюша двигался, как солдаты
Не на того Бога не так посмотрел – отлучаем; навытяжку, стояли голые женщины с тяжелыми
помолился – получи индульгенцию... Как в бритыми лобками до земли. Он бил их по
бараке, ребята, живете, и Бог ваш – натурально лобкам и те опрокидывались и летели под откос.
пахан, а Вера – закон. Вор в законе ваш Бог, вот
он кто. Или боитесь его, рабы Божьи, или ***
выпрашиваете что-нибудь, типа жизни вечной...
«Безнадежно закомплексованное племя, – Беспокойное воинство уснуло там, где
решил Егор, – безнадежные вы, ребята, накрыл их мрак. Один Птица боролся, бормоча
язычники. Понять это можно – принять что-то бессвязное себе под нос. Боялся он сна
противно... пуще смерти.
Мы равны и Богу, и Дьяволу – вот в чем все
дело, оказывается. У нас просто разная по Вдруг чует спиной холод липкий.
жизни работенка...». Передернуло Птицу, озирается: кто? что? а?

А Кирюша тем временем, наблюдая из Видит господин странный стоит перед ним.
тихого омута, как Птица светится бронзой гнева Ликом черен, да обликом ослепителен.
в лучах заходящего солнца, продолжал
веселиться, выпуская тихих чертиков по – Е-оо-с... – выдохнул Птица, – ты кто?
одному. – Я – Гарри-бес, – говорит господин
вкрадчиво, – твой покорный слуга.
– Картина Валентина Серова, – объявил он, Покровитель сирот. Исполнитель желаний
указывая на Птицу, – «Девочка, освещенная изысканных...
персиком». Класс! Не может Птица въехать никак. Что за
наваждение. Бормочет слова бесполезные. А
А девочка тем временем ярился, угрожая Гарри свою линию гнет.
всему живому страшной расправой. – Э-э-э, повеса, дуралей бестолковый. Ты ж
мощнейший талант, да нищ, как бродяга. Ты
великий артисто, мессия, архитектор милостью
Божьей. Бриллиант в сирой массе песка... Я все
устрою, страдалец, я дам тебе шанс.
– Дай! – въехал Птица. – Чего-нибудь, но
дай!

~ 57 ~

– Все твое, – говорит Гарри ласково, – все приглашение получил от инкогнито. Чего уж он
тебе дам, сынок, но и ты не забудь мою там вытворял, – неведомо, однако слухи
милость... шестьсот, запомни, всего лишь просочились, что европейский бомонд закипел
шестьсот страшных истин... от его выкрутасов.

*** Из Европы вернулся – сюрприз. Старуха
Джексон померла, не простившись.
И начались с той ночи чумовой события Случайность? Все может быть... Только в
чудесные. Распустила жизнь Птицы Асс хвост скором времени ее комната Птице достается. А
павлиний на зависть друзьям и недругам. комната это и не комната вовсе, а хоромина.
Потолки лепные, колонны, четыре окна и
Для начала он бросил пить. Не совсем, площадь – 36 квадратных метра! Да своя 15-
конечно, но многие авторитетные свидетели метровая за ним осталась для творческих нужд.
божились: вчера видели Птицу абсолютно Ходит Птица из одной в другую в рубахе
трезвым. холщовой, балдеет от предчувствий
сладостных... Все-таки, думает, непредсказуема
И занялся тогда Птица наведением порядка в и капризна ты, госпожа Везуха. Ключик к
собственном организме. Дух и тело стал твоему сердцу закрытому всю жизнь искал. А
усмирять по системе Порфирия Иванова. тут – на тебе – сама подкатила. Чудеса в
Накупил травы охапку, поставил в ведро на решете!
центр стола. Ею и питался.
Однако все только начиналось.
А чего, говорит, нормально. Вот поем эту Спонсоры вдруг активизировались. Ползают,
потеху – и привет! Женюсь для начала... вьются вокруг, как микробы, хотят чего-то.
И то, что казалось пьяной бредовой
Встанет утром, молитву воздаст на свой фантазией, стало бредовой реальностью.
манер, на образа перекрестится и в ванну Выделяют Птице целый зтаж под мастерскую на
босиком шлепает. Там выльет на себя пару улице Балчуг, в особняке, с видом на Кремль.
тазиков ледяной воды, орет, бурлит духом: «В Сам старик Вагнер особой заботой окружает.
здоровом теле, здорово, ух!». Пудру золотую на мозги Птице сыплет. Горы
долларовые сулит. Будет тебе музей Славы
Всем друзьям приказал строго настрого: «В российской и метро с подвесным потолком.
доме моем матом, блин, больше не выражаться. Будет тебе «стрелка», будет и свисток.
И не курить. Урою». – Е-ооо-сс!! – ничего не может сказать
Птица Асс. Все слова позабыл. Чует носом,
Радуется, короче, всему, песни поет, используют его дяди умные в игре своей
картинки мажет мажорные. Что ни день – многолажовой, только чует и то, что нужен он
новый холст крыла расправляет. им больше, чем они ему. Фактура его сработала.
Гениальность многогранная, решил он, оправы
Критикессы к нему зачастили, охают с золотой требует. Кому не охота у фигуры такой
порога, дивятся. «Ох, – говорят, – ё мое, до в меценатах ходить?
чего впечатляет!». Пеной морской чувства кипят, со дна души
горячий фонтан в голову бьет и разливается
А то как-то зашел один. «Я, – говорит, – дальше по просторам московским. Что, город-
критик Мейланд крутой. Раскручу тебя так – не миф, космополит, покоряешься? Сдается
догонишь». Москва на милость победителю!
Что делать? Куда мощь мозгов вложить с
А Птица на это: максимальной отдачей?
– Я сам крестный папа всея архитекторов. А Вьется Птица у Чистых прудов словно смерч.
твое место у тусоуках. Тусуй там, щеми Мощные пассы Птицыной кармы волну гонят.
Назаренку с Лубенниковым, рок-н-рольщик Утки крякают, трамвай звонит, мамаши
задумчивый. Крути-верти, мистер-речистер! побыстрей детей своих с бульвара уводят.
Да вдруг как озвереет. Глазами по орбитам Вдруг – бац! – застыл Птица Асс (аморал
крутанул, пальцем в дверь тычет: «Вали, пока наш, внебрачный) столбом. Дева стоит перед
чухольник не отоварил!». И выгнал взашей. ним молодая-гладкая. Мяконькая, словно
Однако и критикессы, когда их масса, – сила пончик, да свежая, словно цитрус.
настырная. Выставку на Кузнецком, 11, – Ну что, тетка, жениться пошли.
организовали. – Пошли, – улыбается дева.
Птица рубаху выходную погладил, штаны – А звать тебя как?
небесно-голубые надел да носки истинно – Ольга.
желтые. Картины развесил маститые, столик со
стуликом расписным на сцену выставил и три
недели просидел за ним экспонатом. Водка с
закусью, естественно, были натуральные.
Зрители ходят, дивятся – крутая концепция.
В европейскую столицу со всем скарбом

~ 58 ~

Привел Птица Ольгу, деву молодую, в Взвыл Птица унутренне, забегал: не
хоромину светлую, выдал рубаху холщовую: слишком крутая раскрутка? Однако превозмог
«Живи, тетка, тихо». себя, спрашивает:

А сам надавил краски животворящей по – А куда остальной народ денете? Ну к
банкам и трепетно на холст ее укладывает. На примеру...
Ольгу посматривает да поет:
– Не обидим, – говорят, – какие проблемы?
Ольга – золотая долька Партизановну, к примеру, в Митино, Валеру с
апельсиновая, Мариной – на 101-й километр, малолетку – в
погаси подельники, а дедка, чего уж там, – на свалку
мысли сплин истории. Там его место.
нафталиновый,
да налей – Годится, – говорит Птица, – все по
мне портвейн справедливости. Я подумаю...
магазиновый.
И не только. Проводил гостей неожиданных, забегает в
хоромину свою, бухнулся на колени перед
Всю ночь трудился. Утром будит подругу: образами и давай об пол колотиться.
– Вставай, кудрявая. Смотри, что дядька за
ночь учудил. Подарок тебе сотворил свадебный. – В руце Твои, Господи Иисусе Христе,
«Течет река Ольга» называется. Боже мой, предаю дух мой. Не отврати от мене
Улыбается дева молодая. Нравится ей многие щедроты Твоя и услыши стенание
решительно все. А особенно губы, в кучерявой конечное. Ты же мя благослови, Ты же мя
бороде спрятанные. И руки большие и теплые. помилуй и живот вечный даруй ми. Аминь.
Млеет подруга, ластится...
– Вот что, – говорит тогда Птица, – ты хоть ***
аппетитная, словно пончик, и свежая, словно
цитрус, и попка у тебя круглая и мяконькая, Все случилось по писанному.
только я тебя не трону до свадьбы. Не проси. Переехал он в новое жилье, как в горячке.
Разве что кусочек надкушу попробовать... Все Правда, спину надорвал, таская скарб. Да жену
должно быть в традициях, по закону отцов. А потерял в суматохе.
Калигула придет иль еще кто, да начнут тебя Да что спина! что жена! когда обрел он
лапать – гони! Им, коням, только дай волю... свободу несомненную, нераздельную,
И нахмурился думою мудрой: горе дому, беспредельную! С в е р ш и л о с ь!
коим владеет жена, горе царству, коим владеют Наконец я свободен, к а к м у х а в п о л е т е!
многие. А жилье оказалось на редкость приятное.
Однако чудеса продолжались. Небольшая трехкомнатная квартирка в
Звонит кто-то в дверь неожиданный, с утра кирпичном доме рядом с метро
пораньше. Открывает Птица – стоят двое из «Новослободская», да четыре тысячи баксов в
ларца, а по серединке Судьба-индейка в виде нагрузку. (Отродясь Птица столько бабок в
мамы фартовой. Клевая халява вороха в руках не держал.) Балкон есть, с видом на тихий
соболях. Из-под соболей шелуха огнем дворик. С балкона магазин виден.
полыхает. Сделал Птица ремонт, потолки расписал,
– Нью рашен – представляются гости – картины развесил, телевизор купил. На дворе
буревестники крутых перемен. – Приобретаем месяц май любимый. Разделся Птица до гола,
недвижимость оптом и в розницу. бродит по квартире, как помешанный: вот оно –
– Кому?! блаженство всепроникающее!
Улыбаются гости, мама бровь вскинула: «Не Хочешь – в ванну залягу, хочешь – чаю
поняла, блин, вопроса». напьюсь, а хочешь – с балкона на весь белый
– Как вы сказали? свет кукарекну!
– Кому вы мозги пудрите? Я ж Птица Асс – Боже мой! Двадцать лет в коммунальном
художник мировой значимости. чаду на пятнадцати метрах. Война не на живот,
– О, кей! – сказали гости. – Без базара. а на смерть. Доносы, засады, менты... Марина
И предлагают Птице взамен его 36+15 паутину вяжет, дедок консультирует, Валера
отдельную трехкомнатную квартиру в центре стучит. Да что вспоминать, кто живал – знает...
плюс крупную цифру в валюте. «И ЧТО?» – подумал Птица, глядя с балкона
на магазин...

Это была последняя мысль свободного
человека, лета мироздания 7503, месяца мая, в

~ 59 ~

24 день, в царствующем граде Москве, нашея Залез Гарри в гроб, накрылся крышкой. А
Великия России. Птица – ох, как ловок! – кольца стальные
натянул, как на бочку, да забил насмерть.
Дальше мощь Птицыной кармы пересекла
роковую черту и, сделав круг в искривленном Верещит Гарри, воет – страшно в гробу.
пространстве сфер незримых, саму себя и – Ничего,– говорит Птица, – в другой раз
накрыла. не обжулишь.

Он попал в резонанс собственного звучания. ***
Он уже не владел ситуацией. Он выпал из
своего текста. Птица продержался пятнадцать месяцев...
Обещанные шестьсот страшных истин были
Конец был простым и страшным. осушены...
Река Ольга так и осталась где-то за К исходу срока он занемог жестокой
горизонтом, вне досягаемости. Второй раз он болезнью; от головы до ног кипел бронзой.
так и не вступил в ее животворящие воды. Бронза светилась стронцием. Разбухшая мертвая
Зато приблудила божья тварь пес Орлик. печень выпирала из живота огромной водянкой.
Существо, призванное охранять его угасание. Болезнь исхитила разум, но мощный дух
Они сдружились по-мужски и навечно. Не сопротивлялся до конца.
говоря лишних слов, лежали в обнимку на Дух расстался с телом только в августе.
диване, мохнатые, раскидав руки-ноги, лапы да Выпал Птица Асс из гнезда, отлетел в поля
морды, как придется. Один в тревожном одуванчиков и окаменел там, соединившись с
забытьи; другой, охраняя это забытье. войском желтоголовых братишек своих
навсегда.
Очнувшись, Птица плескал себе водку в
стакан, кормил Орлика со стола остатками пищи «Тетки, пусть даже самые гладкие, –
и выпускал погулять. Дверь его запиралась говорил Птица Асс, – это еще не Любовь.
редко... Любовь – это когда живешь свободным
манером и жизнь принимаешь такой, какую Бог
Однажды прибилось к ним еще одно подарил».
существо – метростроевский инженер Елена.
Она влюбилась отчаянно во все, что осталось от Апрель 1997 г.
Птицы и что его окружало. Она убирала жилье,
меняла баксы, покупала продукты и водку,
гуляла с Орликом. Она знала, это единственное,
что у нее есть и будет здесь, в этой жизни.

Птица гнал ее, подозревая в корысти; она же
терпела все молча и не уходила.

Мелькали какие-то пьяные тени: подруги со
товарищи, художники валялись по углам,
звонили разгневанные спонсоры, требуя
невозможного – его присутствия – ему никто
уже не был нужен.

Гарри-бес проявился однажды. Гроб
притащил.

– Давай, – говорит, – дурак, в игру
сыграем. «Веришь – не веришь» называется.
Кто проиграет, тот в гроб первый ляжет.

Достает две карты – черную и красную. Моя
будет черная, говорит, твоя – красная.
Перемешал.

– Тащи, дурак, карту. Веришь? Не веришь?
– Верую! – говорит Птица.
– А зря, – открыл карту бес: черная масть. –
Лезь, дурак, в гроб.
Только Птица парень ловкий. Схватил
вторую карту, а та тоже черная.
– Что? Объегорить меня решил, черный бес!
Лезь сам в гроб.

~ 60 ~

***

Я глубоко неверующий тип... Это так. И все Я опять нажрался.
разговоры о любви к Богу вызывают во мне Не скажу, чтоб это стало событием
бесконечную усталость. И скуку. И невероятным или уникальным. Просто нажрался
раздражение. Меня тошнит от разговоров... И от я страшно. Я не всегда нажираюсь так
вашего Бога тоже. Он неприятен мне, как страшно...
крыса... Он мне отвратителен... Он болтлив, как В этот раз я нажрался как-то особенно
престарелая девственница, темен и истаскан, как изуверски. Я изнасиловал себя. В извращенной
привокзальный бомж, весь в лишаях и чирьях... форме. С особым цинизмом. Я вбивал в себя
Он гадит под себя и воняет так, что можно любое спиртное, попадавшееся мне на глаза, с
задохнуться, находясь поблизости... Он такой страстью и в таком количестве, что впору
стращает всех страшной карой, а сам ищет вшей было заподозрить чей-то злой умысел. Кто-то
у себя в бороде... Впрочем, он не опасен, как явно желал разделаться со мной. С моим
хочет казаться... разве что заразит вас нарождающимся оптимизмом...
чесоткой... Плюнь ему в рожу, он, пожалуй, и Сначала этот Кто-то напомнил мне мое
пойдет восвояси, ерничая и матерясь... место. Вернее, то место, где хотел бы меня
видеть... То гнусное местечко, куда он с
Когда разводят разговоры о духовности, радостью засадил бы меня навечно! Напомнил
нравственности, святости, жертвенности, через двух несвежих старух, случайно
покаянии и прочей глобальной ерунде, у меня возникших передо мной, – усохших экспонатов
начинают прокисать внутренности. Мое бедное прошлой жизни. Один вид их вызывал
сердце покрывается вонючей слизью... а душа глубокую, глухую, беспросветную тоску... Но
застывает и стыдится, словно ее раздели и они еще открыли рот! Эти две жеваные резинки,
выставили напоказ. Мир становится тряпочным, две престарелые улитки, прилипшие к мутному,
лоскутным... все ненадежно, в прорехах... запотевшему стеклу своей закупоренной и
Тряпочные люди произносят тряпочные слова... вечно засранной колбы, в которой они
и смотрят в надутый пузырь неба... А там, в проживали; эти две мумии без вкуса, цвета и
пузыре – их тряпочный Бог – скалит гнилые запаха, эти два измятых и пыльных пергамента,
зубы. проеденного мышами, открыли свой рот!
– Что это у тебя в глазах постоянный испуг?
По-моему, если Христос явится на землю – спросила, как у погибшего, одна старуха.
еще раз, он первым делом даст пинка – И грусть какая-то... – вставилась
первосвященнику и разгонит плетью весь этот участливо другая.
пыльный и душный балаган, именуемый Они раскусили меня! Эта прошлогодняя
Церковью Господней. Чтоб не болтали ерунды и слежавшаяся листва, не способная даже на
не врали... шорох, этот прах, вылезший из-под грязного
снега, залез ко мне в душу и выудил главную
Я бы первый подал ему в руку плетку. тайну!
Один был свободный человек, и того, как Испуг в глазах... Скажите еще: испуганная
вора, подвесили. Теперь два тысячелетия ноют, совесть... И будете абсолютно правы. Это все
валясь в ногах у него, размазывают сопли, про меня. Но я сопротивляюсь, видит Бог, я
вымаливая прощение, колотятся, как в падучей, борюсь и побеждаю! Неужели не видно, какой я
разбивая лбы... Рабы божьи. Какая уж тут стал! Я стал другим!!
свобода... К этому времени я выпил только два стакана
Но если он еще раз попробует сказать им сухого вина. Я еще мог проскочить... Мог
подобное... они не распнут его... нет... Его увильнуть от огненного Молоха, спрятаться,
зарежет в подъезде какой-нибудь мрачный отсидеться... Но тот, кто задумал мое
малый... или проломит череп трубой нанятый уничтожение, уже расставил капканы... Со мной
бомж. Все будет шито-крыто. Точно. был Крот. Он-то квасил уже неделю... и был уже
Ну и я умолкаю... К чему? там, по ту сторону адекватного восприятия,
В принципе мне глубоко плевать на вашу поэтому был лишен моих комплексов. С ним мы
Церковь, на ваших косящих попов, на ваши и вышли из дома номер 5, Старосадского
тысячелетние комплексы, умильные слезы, переулка и направились к магазину; он –
слюнявое покаяние... На ваши глупые сознательно гребущий в своем направлении, я –
праздники тоже плевать... Я сам по себе. Я пью публично разоблаченный – в сомнениях...
по будням... Мы набрали пива. Я еще оттягивал момент
своего падения. Пиво не водка. В пиве можно

~ 61 ~

выплыть без особых потерь и пригрести к обозначающих жизнь. Пульсация – чистая
берегу, минуя огненное море, вулканы, жизнь!
зияющие бездны и тихие омуты... раздрай и
развал своей личности. Впрочем, что болтать Испуг в глазах... Господи! Вас бы, Божьи
пустое – ничего нельзя было уже сделать... твари, пронырливые старухи, сводить на
экскурсию в этот цветущий и благоухающий
Крот Тишайший – явление природы Ад. Хоть на мгновение запустить вас в это
аномальной. Что-то вроде полтергейста. Он кислотное море, показать хотя б издали
вроде есть и как бы его нету. Шорох слышен. мертвую долину, выжженную напалмом моего
Звук. А самого его нет. Или как бы нет. Он экстаза... Вы задымились бы у входа, сгорели,
растворился в мирах... Или притворился, что не успев ничего понять.
растворился, Причем настолько искусно
притворился, что теперь и сам не знает, где он: в Испуг в глазах... А что в них должно быть?
мирах или здесь, в реальности... Правда спьяну Радость? Восхищение? Благодарность? Или
он расслабляется, теряет навыки, путается, угрызения совести? Может быть, сострадание?
проявляясь и пропадая уже бессистемно... Он
все шутит, пересмешничает... Юмор у него Да, я боюсь! Боюсь выблевать на вас же свои
легкий, чуть-чуть застенчивый и очень изъеденные внутренности, зубовный скрежет,
смешной. Ласковый такой юмор, добрый... И черную муть любви, безнадегу, безверие...
сам он парень что надо. Один недостаток: нету ошметки глухой и бессмысленной ярости!
его.
Но броня моего духа пока защищает мир от
Я же не имею ни достоинств, ни недостатков. встречи с этим уродом. Она еще выдерживает
Я не знаю, что такое добродетель и порок. Я в натиск страстей. Вот только испуг в глазах...
этих делах не дока. Я лишь догадываюсь, что на Эти остатки постыдного малодушия... Ах, эти
том болоте и происходит самая большая глазки! Глаза – шлюхи, глаза – предатели...
путаница... Но я не имею ничего общего и с Они мешают мне жить! Они выдают меня за
прочими фраерскими категориями... Гармония, километр каждому, кто способен смотреть и
Красота, Вера, Надежда, Доброта, Любовь... Я в видеть. Глазки-целочки, с уголовным прошлым.
них ничего так и не понял. Я давно разобрался с Глазки ангелы и каннибалы. Они выдают все,
этими красотками – благоверными истинами. Я что намешано во мне, отражают до мельчайших
увлекся каждой, но не получил сатисфакции. оттенков любое движение души. Они постыдно
Эти теплые телки лишь разогрели меня. Они открыты, беззастенчиво голубы. Они
взорвали мой дух, подпалили душу, нарыли нор отвратительно н и к а к и е. Глаза глупой овцы и
своими востренькими зубками... И кинули в матерого волка, охотника и жертвы... Глаза все
пропасть. И я полетел в смертном ужасе, боясь принимающей тупой природы, которая все
расшибиться... Эти Красные Шапочки, съест, последнюю падаль, все переварит...
манерные дуры, с вихляющими задницами, Ледышки, горящие углями, похотливые
пахнущими жизнью, округлили кукольные скромницы... Я вынужден таскать их с собой –
глазки и прикинулись девственницами... Они эти две визитные карточки, две распахнутые
проникли в мою сердцевину, задев настежь форточки, сквозные отверстия!
первобытный инстинкт, и растормошили зверя с воронки, всасывающие в себя все... Как можно
клыками. Они возбудили меня до исступления и жить на таком сквозняке? Как можно
кинули, как кидают опытные шлюхи, не дав существовать, имея таких чудовищных
удовлетворение. спутников?!

И тогда я взбесился и изнасиловал их. Я Но я нашел выход. Я развернул их вовнутрь,
надругался над каждой и получил, что хотел: подставив окружающим зад. Я расплевался с
всепроникающий оргазм и безумный экстаз. внешним миром (Господи, как же легко и
Экстаз – на меньшее я не был согласен. Экстаз приятно его посылать!) и занялся черной
– моя добродетель, экстаз – мой порок. Он работой: ассенизаторством и кровопусканием. Я
подпалил все – выжег это сонное царство, не сцеживал излишки гнилой сукровицы, отдирал
оставив во мне ничего. Только пустоту и боль. коросту, долбил известковые отложения... Я
Пустота. А в ней – Боль. И все!! нашел ту помойку, ту выгребную яму, куда
сваливать весь этот мусор, эти ядерные отходы,
Но я живу! Я улыбаюсь и посверкиваю! залежи смертоносного стронция, весь этот
Видите, какой я веселый... Я двигаюсь, дымящийся хлам, без цвета и запаха, который
оставаясь неподвижным. Динамо-статичный нарыл я в экстазе, исследуя изнутри свою
механизм, способный пульсировать. Я камеру. Камеру пыток, глухой каземат, в
пульсирую! Пульсация – и больше ничего – котором ярился мой Дух... Я нюхом нашел ту
разве этого мало? Пульсация – вот чистая помойку. Меня потянуло к белому... к чистым
истина! Вне оценок категории и слов, листам. Я судорожно схватился за эту
единственную возможность не сгинуть. Не

~ 62 ~

задохнуться в собственном угаре. Я уже не мог горькую тайну Господню, молитвы, уличную
существовать сам с собой в этой топке! Она трескотню, скуку, безумие, экстаз – весь этот
накалила меня до предела! гремучий наворот трагедии и фарса, эту
эклектичную многоголовую дребедень... И все
И я сказал себе: пусть. Пусть будет так. Я горело! Материал оказался горючим и плавким.
напишу э т о. Выволоку на свет Божий весь этот Белые листы слизывали все, что не подсунул бы
хлам... Эти тайные помыслы... потусторонние я. Рукопись распухла, как утопленница, и зудит,
догадки... натужные мысли, что забродили во как осиное гнездо. Бешеные осы жалятся,
мне и закисли... К черту тайны! К чертям заставляя меня впадать в транс и исполнять
камеру-одиночку! В ней невозможно дышать! Я ритуальный танец дикой природы.
взломаю запоры и вырвусь на волю! И Первородную пляску жизни и смерти под бубен
захлебнусь кислородом! И закричу! И не узнаю шамана!
свой голос... Он сдавлен и хрипл. И более
походит на скрежет. Скрежет проржавевшего Меня достали мысли... Мысли-
механизма, пытающегося выжить... Хрип сперматозоиды. Я испытываю дрожь,
отчаяния затравленной души. Агония постоянную эрекцию от запаха жизни. Я разбух,
загнанного в угол сердца... Но в нем нет и не возбудился, как фаллос. Я восстал с
будет и грамма фальши! единственной целью: трахнуть эту мучащую
меня красотку, вечную девственницу – Жизнь.
Это война! Да! Война до конца, до И я сделаю это. Прорву плевру запретов, броню
последнего вздоха! Я объявляю войну всем законов, уставов, канонов, морали – всю эту
стихиям... Бог то иль Дьявол, мне все равно... но тухлятину, порожденную импотентами. Я залью
я разберусь с этой мутью... что томит и убивает пульсирующий влажный теплый мир своей
одновременно. Я разберусь... со всеми спермой, раскидаю семя и отползу назад...
пыльными религиями, тупыми моралями,
словами, давно потерявшими смысл. С всеми Эта писанина... нелепый бред еретика...
раздутыми кумирами, что толпятся во мне, попытка выразить невыразимое... Этот текст –
нависают, мешают дышать... Со «слезинкой слова на бумаге – что это? Сточная канава моих
плачущего младенца»... с этим лукавым божком, комплексов или ребенок, рожденный в любви?
приходящим в полуснах к престарелым Я ни в чем не уверен... Он выпирает из меня
диктаторам. Со священными животными – углами, зудит, жжется, просится в мир... Он
женщинами, наведшими столько шороха, повернул мои мозги настолько, что я уже не
породившими столько сладострастного знаю, что было первично: текст или жизнь его
козлиного блеяния по поводу своих вдохновляющая. Я беремен жизнью или жизнь
взрывоопасных задниц и животворящих беременна мной? Герои моего романа... давно
щелей... С этими непорочными суками, уже разбрелись безразлично-жующим стадом,
доводящими до исступления воинов, уползли кто куда, как гусеницы на огороде, и
прошедших все испытания, но подорвавшихся каждый самостоятельно жрет свою капусту. Им
на солнечной полянке, в цветущих лугах на решительно плевать на своего создателя. А
мине со страшным названием «Любовь». Я может наоборот, эти – настоящие – стали
разберусь со всеми святынями, библейской разыгрывать кем-то задуманный сюжет? Мир
ворожбой, христианским причмокиванием, с оказался безупречно литературным... Но я давно
этим неисчерпаемым кладезем лжи, от которой уже не хозяин этих страниц. Я вообще не
не знаешь, где скрыться... Со всей этой мутной и уверен, моих ли это рук дело. Кто-то нагло
клейкой мерзостью, что налипла за долгие годы вмешивается в этот процесс... Очевидно тот, кто
на наши мозги и замусорила настолько, что все расставил капканы...
потеряло первоначальный, естественный смысл.
Я разберусь. Потому что я нуль. Я пустота и Но я не хочу никакой литературы!
боль. Что может быть чище и свободней этого? Я въехал на эти белоснежные страницы,
Я вне организации под бессмысленным, ничего тревожный и чуткий, с великой целью откопать
не значащим названием «Человечество». Я первопричину, вычислить формулу Зла,
отделил свою Церковь от вашего Человечества. разыскать того, кто мне гадит, кто так хитро
водит всех за нос. И разобраться с ним. Я
И я стал кидать в топку все без разбора... Без догадывался, впрочем, что этот хитрец
системы и выбора. Все, что не подсунула бы многоголов и бессмертен... Но я скакал прямо,
мне жизнь, куда бы не забурилась моя добрый молодец, беленький козлик. Я верил,
спиралевидная мысль, что бы не налипло на мой что оружие мое – любовь – посильней его
воспаленный и круглый глаз. Глаз-репей, сучьей сути. И клубочек, что дала мне бабушка,
жадный до зрелищ... Все туда – в топку! катился проворно, и я был румян. Но бабушка
Зеленую травку и осклизлый прах, мощи святых оказалась стервозой, а клубочек привел меня в
и ****овитую девку, сладкие слюни дьявола и Ад. Я сидел по брюхо в болоте, растеряв весь

~ 63 ~

румяный задор, и выл, как последняя падла. Мы расположились в скверике на скамейке.
Меня засасывала трясина, я дрожал и хотел Я сразу же приложился к пиву. Крот нет – он
жить. Я враз отказался от всех погремушек, этих все делает основательно, фиксирует каждое свое
миленьких цацек, стремных фенечек, под действие, будто настаивает: здесь я, в
названием: Гордость, Спасение, Красота, реальности, а вы что подумали? Каждое слово,
Подвиг, Мужество... Многоголовый клыкастый произнесенное им, обязательно будет
хряк, на которого точил я свой нож, Елена услышано; каждое действие – замечено. Я же в
Прекрасная, томящаяся в темнице, – все было основном говорю в пустоту. Мне важно сказать,
здесь, в моем теле, в судорожной хватке за выпростать звук, мне, по большому счету,
скользкую траву. Все сузилось до двух величин: плевать на реакцию, мне важно освободиться;
Жизнь и Смерть. Я должен был выжить – и все! ему – быть услышанным. Он живет
Остальное не имело смысла. профессионально; я не живу никак. (Хотя оба до
сих пор не женаты. Странно...)
Я долго бился, выдирая свое тело из
трясины... Я барахтался, проклиная судьбу, Вот и сейчас он встал убедительно, со
задыхался болотным газом и смотрел в упор в значением, словно смотрю на него не я, а
бесстрастный и блеклый лик Смерти... Я Отечество, весь русский народ наблюдает за
боролся и, наконец, восстал – раскисшая ним: рука на боку, ноги на ширине плеч, и,
птичка, с оторванным хвостом, не способная на запрокинув голову, словно в горн трубил, не
взлет и трели... Я потащился в гнилую даль, спеша перелил в себя всю бутылку. Я почти
унося с собой эту мерзость. Каждой клеткой я любовался им...
чувствовал пустое провалище, в каждой
молекуле ощущал поганую жижу трясины. Но Я все время хотел и не мог понять его.
меня бесил этот гнилостный запах собственных Комплексующий клоун, Чарли Чаплин с лицом
разложившихся внутренностей. Болотная слизь, без выражения, пугливый пересмешник, болтун,
озноб и безысходность, возведенная в степень безучастный участник... Он не жил, а
безумия, не устраивала меня. Тогда я запалил прикидывался, что живет, играл роль, так и не
костерок на развалинах своей дохлой империи. решив, какую. Они ему все не нравились...
Я пыжился, раздувая угли до белой ярости, Умный человек – никакой человек. А умный и
выжигая слизь малодушия и мокренький страх... робкий? – его не существует в природе. Он
Я так ничего и не понял в этой чертовой исчез, спрятался... Он выветрился...
жизни... Я был напуган и ругался, как пьяный
школьник, последними словами... Мой Крот квасил вторую неделю. Квасил, как и
максимализм был сильнее разума. Мой экстаз жил – профессионально. Он умел получать
зашорил мои мозги. Я сказал так: пошли вы все удовлетворение от съеденного спиртного. Я ни
к ****ой матери! Ты – Вечный и Мудрый Отец, от чего не получаю удовлетворения. Мне всегда
выпустивший меня погулять. И ты – Козел, мало...
подставивший мне ножку. И вся,
пресмыкающаяся перед вами сопливая масса, Пили мы в роковом треугольнике: комбинат
лижущая вам задницы. Я больше не учитываю – магазин – мастерская. (Не важно чья. Их
вас. Я – больше – не поверю – вам – на слово! здесь нарыто во множестве.) Сколько тут
сгинуло буйных голов! Вошли в зону его
Я сжег все мосты, разрушил прошлое, и Кров влияния и исчезли. Через годы всплывали их
свой, и Церковь, оставив себе только Пустоту и разложившиеся полутрупы, судорожно
Боль. Эти две чистые величины цепляющиеся за жизнь. (Или не цепляющиеся...)
уравновешивали друг друга. Я знал, эти верные Крот и тут проскочил. Он стал считать трезвые
подруги не предадут никогда. дни: 15... 20... 40... Потом пил. Потом вновь
считал. Дошел до двухсот... Хотел окончательно
Я начал с нуля. Я – чистый белок, пить бросить. Не бросил. Это уж совсем,
пульсирующий сгусток спермы, выпущенный говорит, разложение личности и паскудство.
Создателем в мир и сам несущий в себе Так и живет: не пьет – считает, пьет – считает.
мириады микрожизней, растекся по влагалищу Тут – тоска зеленая, там – ужас смертный... Я
Земли в поисках животворящих яичников. тоже стал считать и отмечать в календарике.
Картина впечатляющая! Небосвод, усеянный
Я смог двигаться и выживать. Сам. Не крестами, Вселенная, пробитая Черными
верящий ничему Фома, дурак, плюющий на дырами, фреска, по накалу страстей, сродни
чужой опыт, пославший все и вся, жил своей, и «Страшному суду» Босха.
только своей жизнью. Я устраивался на ночлег,
встречал рассвет, добывал пропитание, Как, впрочем, однообразен животный мир
защищался от врагов. С а м. Я имел на это творческих импотентов. Ходит-бродит такой
право. великомученик средних лет, без определенных

~ 64 ~

желаний, изнывая в полуминоре, потому что отступать было некуда. Провинция
полупрозрении, и никак не может пересечь назад не принимала, не прощала провинция
черту. То ли мысль свою зафиксировать, то ли неудачников... Но и Москва им не верила.
не фиксировать ничего и забыться в томлении... Город-мифологем, видавший виды, их не
Как током вдруг пробьет: годы уходят! И замечал вовсе. Он был органично безразличен
фоном: черт с ними, так было всегда. Все было... ко всему.
было... Все сказано, написано... «Все выпито,
все съедено!». Тоска... Сколько таких Только и я, видит Бог, не сильно от них
скучающих Екклесиастов, дохлых Соломонов, отличался. Я был им не помеха... Я, такой же
надоевших самим себе горемык, изнывает под кладоискатель, зарылся в нору своего подвала,
спудом собственного бессилия... напялил на себя бронежелет фирмы
«Пошливсенахер», и мне было плевать на их
Но есть и пострашней экземпляры! Те, что провинциальные войны. Я ничего не хотел
ни дня без строчки... Ни дня без строчки знать, кроме своих холстов. В холстах было все:
самовыражения! И все тащат на свет Божий! и моя провинция, и исход из нее, и блуждание
Господи, что за чудовищные манеры! А свет по пустыне, и стена, которую долбил я усердно,
Божий все подъест, все усвоит, все простит... и Мекка, и Иерусалим – все было т а м.
Ему и война не беда, и мор, и засуха... И эта Остальное не имело смысла. Я отрывался от них
похотливая живопись, и гремящие погремушкой лишь для того, чтобы заработать монету или как
стихи, и хитросплетенная, ловкая проза... Ему следует выпить. Тогда мы и знакомились. Я был
все равно, он сам по себе, к нему не прилипают без денег и не имел заказов. И это их в
эти звуки... Я же не дорос до столь грандиозного принципе устраивало. Это была моя визитная
всепрощения. Я зверею. Когда такой, не карточка. Пропуск на территорию. Я был с ними
знающий сомнений живчик, берет в руки на равных...
кисть... хочется стонать и плеваться! Хочется
остановить его любой ценой: наняться в – Крот, а что это за история со
киллеры, стать поджигателем, взрывателем, Шварцманом?
бомбистом. Или пить водку большими дозами...
И я пью. За творческую импотенцию! За Я лукавил. Историю я знал, но мне нужны
ничегонеделание в искусстве, за кризис, были подробности. Материал для романа я
несостоятельность, деградацию, за тихий мрак собирал всегда. Крот был своего рода
застывшей мысли, за уничтоженные картины, справочник, путеводитель «по местам боевой
сожженные рукописи, разорванные стихи, славы», куда не мешало заглянуть перед
оторванные руки Венеры... Зачем ей руки? У нее выступлением.
есть живот, лобок и задница. Хватило бы чего-
нибудь одного, чтобы сказать: «И этого – Шварцмана сейчас засветили... Ну ты в
слишком много». курсе... Выставка на «Крымской», репортажи...
Гением оказался. А тогда... время было
Крот опять прикидывался (дежурное бдительное, исподтишка жили... Жизнь
состояние): «Ты понимаешь, старик...». Это познавали с испугом. Все было под запретом...
означало искренность. Такое начало И Шварцман, естественно... А эти, уже
предполагало разговор по душам. заканчивая институт, таскались к нему тайком.
Страшная то была тайна... Кто? Так Птица,
– Ты понимаешь, старик, мы же вас всех Чащиноид, Василий и даже Сева его посещал.
ненавидели... и договорились мочить. Диссидентствовали, короче. Евреи же не могут
без этого. У них природа такая: чужие мозги
– Кого это «вас»? заплетать. Там было что-то вроде секты...
– Вас, сынков блатных. Знаешь, секты такие бывают: «Аум Сенрике»,
– И меня что ли? секта Муна, «Белое братство». А здесь все
– Естественно. Но ты оказался художником. невинно... досочки какие-то левкасили типа
И папаша у тебя мужик был невредный... икон и рисовали на них всякие знаки
Кто это «мы» я и сам знал. Завоеватели таинственные по его философии. Он их учил
Москвы. Провинциалы из «крутых», знаковому искусству. Птица схватил суть и
кладоискатели... Они заканчивали училища в свинтил тут же... Нам с такими знаками, решил,
Пензе, Волгограде или Иркутске и приезжали не резон. Хотя и у него мозги заплелись. Свои
сюда, на вражью территорию, спрятав истинные знаки стал рисовать – птичьи... Севе вообще все
намерения и пригасив завоевательный пыл. Они до фонаря... каким он был фрайером, таким и
вкручивались в землю основательно: поступали живет, не тужит. А эти прониклись... Чача так
в Строгановку, женились, кому как повезет, до сих пор досочки левкасит, иероглифы на них
снимали углы... И все время прикидывались, плетет по Учителю. А с Василием сложности...
играли в свою игру. Перед ними всегда
вырастала стена, и они усердно долбили ее, С Василием сложности... я и без Крота знал.
Василий, как рентгеном, высвечивающий жидо-

~ 65 ~

масонов в любой подозрительной подворотне и благодушно попивающий пивко, преобразился
разоблачающий на корню их хитросплетенные на глазах в искаженного злобой пса. Он – враз
помыслы, сам, средь бела дня напросился в их побелевший и жутковатый – накинулся на
творческую лабораторию. Припал к истокам Птицу с такой откровенной яростью, что я сразу
идеологии... Совершенно в русской традиции: заподозрил: тут дело не чисто. Такие
на каждого Маяковского по Лилии Брик, на преображения не просто так...
каждого Есенина по Блюмкину... Приятель у
меня один есть, тоже озабочен еврейским – Ты ему рассказал! – задыхался Василий,
вопросом. Все зло, говорил, от Сиона. Долго так тыкая костылем в перепуганного насмерть
говорил, убежденно, со страстью в голосе... Птицу. – Ты! рассказал!!! ему!
Пока не женился на чистокровной еврейке. А
она возьми, да роди ему сына... Еврея. У Как мы его успокоили, я не помню.
Василия хуже дела. Художник, провинциал, Очевидно, все-таки водкой... Но тогда же я
инвалид: гремучая смесь, в плане амбиций... К утвердился в догадке: тут попахивает Фаустом...
тому же не без талантов. А тут запретный плод Без сделки здесь не обошлось...
на голову свалился, по фамилии Шварцман –
иероглиф, загадка, гений... После вузовской Потом, много позже, увидев работы
рутины, поставленной на поток, – почти Шварцмана, я дозрел: стиль! Стиль – суть
откровение... создателя – у каждого свой. Как автограф. Как
почерк.
Знаковое искусство – искусство мудрецов,
возведенное в степень религии. Пирамида, Василий уже рисовал свои знаки. Протяжные
крест, паучий знак вечности (сиречь свастика), лубковые легенды, как песни-сказания, заплетал
звезда, полумесяц – человечество шифровало в полотно. Было заметно, он балдеет от русской
свое мировоззрение всегда. Их идеологи иконы... Картинки его были виртуозны по
объединялись в кланы и метили свою исполнению, несли в себе чистое чувство... Они
территорию знаком. Знак нес в себе все: были просто красивы! Его покупали, печатали в
философию, политику, Бога. Человечество престижных каталогах, он съездил в Италию... И
самоутверждалось, расставляя везде свои метки- был он уже сам по себе... Ho! Но странным
святыни. Оно настаивало на них с фанатичной образом, через Васильеву вязь просвечивал
стойкостью. Шесть концов у звезды или пять, Шварцман. Мощный Шварцман давил его
полумесяц или крест... Крест какой формы? потуги на корню. Василий так и не смог
Какого цвета истина? Двумя или тремя превозмочь учителя...
пальцами совершать крестное знамение?
Устраивались вселенские бойни, уничтожались – Пиво, однако, кончается, – заметил я...
народы, разыгрывались чудовищные драмы из- Крот отлетел в свои миры... Предался милым
за куска красной тряпки или двух сердцу воспоминаниям. Похоже, его волновало
треугольников, наложенных сверху вниз друг на прошлое... Но, скорее, это был очередной мини-
друга... спектакль одного актера. Крот был мастер
заполнять пустоту творчеством...
Когда рассудок занят поиском истины, он, За десять лет мы поменяли эпоху,
поднатужившись, выдавливает из себя ожесточились, переболели страхами,
супермудрость – «Черный квадрат» – край, за превозмогли безысходность и жутко постарели.
которым пусто... Но в другом измерении иная Мы наконец все назвали своими именами,
печать – лик Божий «Троица», знак прощения и увидели яму, куда можно было загреметь без
любви. Он не требует утверждения, просто проблем... Мы почуяли запах опасности. Это
является и согревает... было по мне. Я люблю играть по правилам.
Кроту такой расклад был не по душе. Он не
Когда Птица рассказал мне о Шварцмане, я выносил резких телодвижений...
пропустил это хозяйство мимо ушей. Не знал я – Ты понимаешь, старик... пива сейчас хоть
такого, и все эти знаковые дела меня не тронули залейся... на каждом углу. Но разве это жизнь?
нисколько. У меня были свои прииски, где Его и пить-то противно... Купил и пей, как
намывал я свое золотишко... До чужих какой-нибудь гнус, в одиночку. Я помню (Крот
откровений мне не было дела. Одно я запомнил мгновенно преображался, проникая т у д а, в
– черная фамилия... Я и ляпнул как-то в заповедную зону, светлел лицом, даже как будто
присутствии Василия, без всякой задней мысли: светился) – утро... с бодуна просыпаешься
рано... хреново, естественно, но предчувствия
– Странно, правда? – Шварцман... Не тот ли скорой радости окрыляет. Лезешь в загашник –
Черный Человек, что у Моцарта «Реквием» я всегда собирал двугривенные, чтобы никаких
заказывал? проблем – и идешь по утренней Москве, как
Буратино, зажав в кулаке монеты. Москва
Не успел я договорить, как увидел просыпается... Улицы поливают, собачек
чудовищную метаморфозу. Василий, выгуливают, работяги хмурые на смену

~ 66 ~

канают... а ты идешь, не спеша, против течения, понимаешь, говорит, к заказчику назначено, а
к своему роднику. Все рассчитано по минутам – вчера к Витьке зашел...
попасть к восьми... У «Зеленых ворот» толпа,
таких же, как ты, страждущих причастия. Крот не рассказывал – парил... Он
Молчаливая и напряженная, как зажатая в тиски продирался сквозь толпу с зажатыми в кулак
пружина... Она стремительно распрямляется в монетами, сдувал пену, снисходительно
проем едва приоткрытых ворот. Ты уже не оглядывал народ... Он перевоплощался то в
принадлежишь себе. Ты часть мирозданья... «человека-пивную», то в Чачу, то в какого-
частица собора! Чувствуешь приобщенность к нибудь забулдыгу-хмыря. Он все делал вкусно.
действу и почти счастлив! Так папаши наших Крот был классным импровизатором... Но, как
отцов, очевидно, объединенные общим всякое творчество, рассказ его был изначально
порывом, ломились через пробитый проем в лжив. Я не думаю, что его приводила в восторг
райские кущи... Только, в отличии от них, мы та, пахнущая мочой, помойка, которую он
тогда получали желаемое. Этим же старым живописал... И пиво, я помню точно, было
козлам пиво-то как раз не досталось... дерьмо.

В зал тебя заносят – ага, Насколько я себя знаю, прошлое никогда не
предусмотрительность вознаграждается – пока грело мне душу... И не потому, что оно было так
ребята монеты меняют, ты уже к роднику ужасно... Просто я всегда рвался вперед, всегда
припал... Первую прямо y автомата, как в топку, торопил время, всегда данного мне было мало.
в себя опрокинул... Вторую налил и у окошка Я продирался к намеченной цели с каким-то
располагаешься.... Сушку соленую сосешь, пиво судорожным рвением... Добежав туда, куда
потягиваешь... Можно забыть о мелочах и торопился, я на мгновение осознавал
сфокусироваться на глобальном. Начинается обреченность той гонки, но вновь смотрел в
жизнь. Развертывается панорама мира. Вся ее даль с нетерпением... Я не мог кайфовать, мог
пронзительность и достоверность вскрывается только забываться... Будущее, впрочем, также не
изнутри... Лезут в голову разные интересные сильно меня обольщало... Я догадывался,
фантазии... Например, концептуальное решение человек, умеющий рассчитывать на два хода
пивной проблемы. Проект «Человек-пивная». вперед, комбинировать и компоновать свои
Выглядит до гениальности просто... Выводятся действия редко получает удовлетворение от
два шланга. Один – подача топлива – вводится грядущего... Он обречен думать и знать. Что
непосредственно в рот; другой – выводной – может быть поганей этого! Но данный момент
монтируется к ширинке. Руки, заметь, всегда был наиболее отвратителен из этих
свободны... Можно рыбку почистить, пульку временных категорий. Его необходимо было
расписать... порисовать... в общем возможности побыстрей проскочить, мало надеясь на
не ограничены. Смену отстоял, вечером будущее и ненавидя прошлое... Я оказывался
уборщица по звонку из тебя шланги нигде, в тоскливом безвременье, обнаженный и
повыдергала: иди, мужик, спать... Все чисто, злой, без всякой надежды на лучшее. И еще эта
пристойно, рационально. Никаких запахов, тяжесть в груди... И жжение! Как можно
никакой матерщины... кайфовать, имея под ребрами такой гремучий
подарочек!
Постоишь так, пофантазируешь мощно...
глядишь в окно – действие второе – Чача Сейчас я прижился, а раньше мне страстно
гребет... Этот умел удивить хотелось всадить в это место обойму из
непредсказуемостью содержимого и нелепостью пистолета (которого, естественно, у меня
формы. Ты знаешь его очередную кликуху? никогда не было) и красиво упасть в
Тонкий Ход Вкарманческий. Та же приготовленную загодя ямку. И еще. В
благоглупость на роже, тот же безумный взгляд предсмертной агонии успеть присыпать себя
в светлую даль... Только в отличие от землей. Посчитаться с этой тварью и скрыться
Ламанческого наш был прижимист и себе на окончательно... Так будет по-настоящему
уме... Кремпленовый костюм цвета фекальных надежно, думал я...
вод, зонт со сломанной дужкой, всклокоченная
борода и – писк сезона – черные очки. Их надо Но, странное дело, с годами боль
было видеть, старик! Видно мужик все утро раскрывалась, сквозь нее стали просачиваться
потел, починял прибор, стекло к оправе живительные сквознячки, тяжесть разряжалась
влажными руками скотчем приклеивал. Князь и, Бог мой! я увидел просвет... М н е з а х о т е л
Чащинский собственной персоной! Оказывается о с ь ж и т ь. Так-то вот – рассудил я тогда –
весь этот маскарад – рожу прикрыть. Под жизнь та еще штучка... Чем больше она тебя
очками свежеиспеченный синячок от достает, подсовывает разные гнусности, тем
имиджмейкера и визажиста Птицы Асс. Ты больше ты ее начинаешь учитывать. А
учитывая, изучаешь ее повадки, настроение,
заглядываешь в глазки, в надежде понять ее

~ 67 ~

суть, разгадать тот божественный ребус, что какие дела... Человек свободен в выборе,
таится на дне... и не замечаешь, как эта считает он. И я того же мнения. Что пить, когда
простенькая с виду дурочка, начинает тебе и с кем. Не в этом ли смысл общежития? Не
нравиться... А потом – страшное дело! – ты этому ли учил нас Христос? Он говорил:
чуешь ее запах, слышишь аромат ее мощного «Уважай свободу выбора своего товарища». Но
тела! Ее живот и розовая задница потрясают его не услышали, естественно. От того весь этот
тебя... Все! Гудбай, старичок... ты конченый двухтысячелетний бардак...
человек, раб этой сучки! Ее власть над тобой
бесконечна... Ты влип, как пацан, попал на Мы же последовали заповеди. Крот пошел
крючок и покорен. В мозгу зависла сладкой налево, я направо...
капелькой щемящая мысль о бессмертии...
Оставшись один, я по привычке принялся
Вот же в чем подлость ситуации, думаю я усмирять свой распалившийся дух. Я говорил
теперь, – пока полз на карачках в тоске себе так: иди домой, прямо... никуда не
дремучей и огрызался, как подслеповатый сворачивай! Ты же знаешь, чем кончаются эти
зверек, на каждую летящую мимо муху – жизнь походы... Возьми себе еще пива, иди домой и
принадлежала тебе; как только оценишь ее и ложись спать. Но все возмутилось во мне – и
полюбишь, как только приоткроются тебе все ее разум, и совесть, все запротестовало... Какое
тайны, все ее округлости и изгибы – отдавай спать! Так проспишь все на свете, бытописатель
всю целиком! Помирать надо в детстве – сделал хренов... И долг проспишь, и совесть! и мир,
я вывод. А уж коли сильно любознательный и полный запахов и звуков, грез и скорби не
остался раскручивать всю катушку, не будь подпустит к себе никогда... Корней, твой
дураком, не слишком ей верь, посылай эту любимый герой, легенда МОСХа, живой
стерву почаще... классик... в тоске угасания, в кромешном,
черном одиночестве доживает последние дни...
Крот, похоже, уже подготовился к выходу... Ты должен быть там, у изголовья... Ты должен
Запасся загодя эпилогом к своему впитать атмосферу ухода, наблюдать и
драматическому прикиду. фиксировать каждый звук, каждую фразу,
оброненную им... Ты должен увидеть агонию
– ...сяду на крылечко своей дачи... уставлюсь кончины, содрогание сфер, последнюю
выцветшими глазами на закат... на губе бычок судорогу. («…анатомируешь, и выводы ты
потухший висит... а я смотрю, смотрю на занесешь в тетрадь».) Иди! Иди туда... Иди и
заходящее солнце... Мысли отлетают... никаких смотри! Но не как Иван Тургенев, стыдливо
усилий, никаких желаний... Вот достойнейший пряча девичий взгляд, а как Федор Достоевский
итог всех устремлений. – прямо, во все свои бесстыжие глаза.

– Кстати, о заходящем солнце... – вспомнил Я и пошел...
он вдруг. – Подругу тут на дачу завез. Вечером А идти далеко. Я шел и нагружался у каждой
раскудахталась: «Ой, смотри, смотри, какой палатки. А нагружаясь, погружался в свою
закат! Божественный... Какие глубокие тени, прозу... Я погружался в нее, как в солено-кисло-
какие цвета...». А лицо у нее такое, знаешь... не, горький клейкий раствор... Я погружался в нее,
нормальное лицо... обычное, только челюсть как Дант в круги Ада, в змеиные скользкие
слегка отвислая. Слушай, прошу, не надо, а... кольца, готовые задушить...
То, что ты сейчас говоришь – это моя работа. Корней уходил. Уходил, как титан, молча...
Дай отдохнуть... Однако и ему ничто человеческое было не
чуждо. «Я ухожу к Птице... – говорил он порой.
– Кстати, о заходящем солнце, – сказал я, – – Но я спокоен в смертельном бою... В
пора выпить что-нибудь соответствующее. последнем бою». Все его многократное
семейство напряженно следило за отлетом...
– Пошли к Чаче, – сказал Крот. Госпожа Вавилонская посещала, порой
Нет, к Чаче я идти не хотел... Что Чача? Чем регулярно, принося пожрать что-нибудь в
он может еще удивить? Не видел я перспектив в баночке из под майонеза. Дети захаживали...
этом визите. Мутная пьянка и никаких свежих Зайдет Лиза с собачкой, он и рад. И не
идей... Лучше уж с зеркалом. Впрочем, я знал, отпускает ее долго, потому что свет от Лизы
куда себя деть. У меня родился план исходил и тепло...
поглобальней. Мой роман предъявил свои Анастасия же металась, как пойманное в сеть
требования. Он призвал меня к действию. «Иди божество... Ей удалось однажды затащить-таки
к Корнею, – сказал кто-то строго. Иди и его в клинику (по протекции, в хорошую
смотри... Собирай материал. Работай». И я клинику к классным спецам). Он долго
подчинился... Я всегда подчиняюсь голосу упирался и категорически не соглашался ни на
разума. какие сволочные методы врачей-вредителей,
Чем Крот был по-настоящему хорош,
приятен моему сердцу – не липуч... Он никогда
ни на чем не настаивал. Нет, так нет, старик,

~ 68 ~

типа кодирования, гипноза и прочих За дверью был мрак, двигалась вода и
богомерзких вшиваний... «Никогда... – твердил сладковатый запах тленья стоял стеной... Нужно
он, – никогда, никогда англичанин не будет было пройти по доскам, минуя развороченный
рабом!» Его успокоили... просто почистили паркет, гнилые трубы, ямы, заполненные черной
кровь (голодание и ложка меда ко сну) и водой, нагроможденье ненужных предметов... И
выпустили назад в мир: «Начинай, мужик, хоть свернуть на свет в коридор, заставленный
завтра...» Корней продержался девять месяцев... холстами. Протиснувшись через завалы и
повернув направо, я попадал туда, где жил он –
Потом его вновь поманил мутный главный Черт.
керосиновый рай... Тихая гавань угасания, куда
он все-таки забрел, была его малой родиной. Не Черт, как и должно, никому не удивлялся...
посетить ее было бесчестно... Все-таки есть что- Он жил на другом этаже – безэмоциональном...
то постыдное для художника в трезвом и Эмоции испытывались исключительно к нему.
здоровом образе жизни... Таково было творца Он же только кривился и разрушал реальность.
компетентное мнение. Работа была творческая, тонкая и делал он ее
виртуозно...
Когда через девять месяцев беспросветной
тюрьмы малой родины, он написал свой «Апофеоз войны» художника Верещагина в
очередной шедевр «Смерть бомжа», товарищи исполнении Корнея выглядел так: пустая тара,
переглянулись и вздрогнули со значением: как гора черепов, возвышалась в углу. Он ее
«Лебединая, блин, песня... ясное дело... Пропал складывал горкой между стеной и диваном...
наш Корней...». Я же хищно подумал: «Класс! Хрустальный дворец эпохи Упадка... Воронье на
Есть название для заключительной главы». стеклянной горе... Какие-то неясные
сумеречные личности чернели то там, то тут...
Но Корней – парадоксов друг – только Они возникали неслышно и страшно... и
усилил обороты... Пошли вы, ребята, со своими садились у подножья горы... и бормотали чего-
песнями... Не дождетесь! Он запил еще круче и то, и вскрикивали, и махали крылами... и
выдал еще несколько мощных холстов. склевывали падаль со стола... Потом также
Товарищи больше не переглядывались. Они неслышно исчезали... Корней – Бог войны –
разбрелись по своим тоскливым углам и встали восседал за столом в центре разгромленной
– угрюмые – к рабочим станкам... залы... Одежда на нем была та, в которой настиг
его апокалипсис: некогда белая рубашка,
«Жизнь не театр, а мы в ней не актеры...» И некогда галстук, костюм, больше похожий на
это сказал не Шекспир... Так думал я, робу... Опухшие непослушные ноги он опустил
подкрадываясь к «Дому России»... В сумке я нес в валенки... В разбитое окно подвала залетал
два взрывных устройства замедленного снег... Крысы что-то жрали, не таясь.
действия завода «Кристалл».
Впрочем, на черта Корней походил только
*** внешне: ликом черен, да обликом ослепителен...
Нос со лба свисает словно люстра с расписного
Все, что случилось в подвале того потолка, волоса торчат, да борода клубится... А
злосчастного дома, несло на себе печать смерти. из зарослей – глаза-буравчики буравят все без
И скорби. Я словно умер... и как бы рассыпался разбора... Да тонкие губы кривятся...
на составные... Мелким бесом... бисером, (Модерновый стиль от Корнея.)
горящим, как уголь, раздробился мой
организм... И вновь собрался... Оборотился! Внутренняя же суть его была иной. Прямо
Восстал! Но это уже был не я... или я со знаком противоположной...
«минус». То было мое отражение в
потустороннем... Энергетический выброс К слову сказать, что черти? Эти твари, всяк
Бездны... знает, суетны, лживы и жутко сентиментальны...
Они умиляются каждой сволочи, а положиться
Э т о и скользнуло по грязным ступеням в ад. на них нельзя – враз продадут. Еще они любят
Девять ступенек в никуда... совокупляться и советовать всякую ерунду. Еще
все время подхохатывают. Скажет что-нибудь и
Ад пропускал не всех. Только своих. Дверь хохотнет... Ждет реакции. Если ты пошлешь его
разбухла и открывалась с трудом... Или не или запустишь что-нибудь весомое прямо в
открывалась вовсе... Ее надо было толкать рожу – он еще и обидится: я же, типа,
корпусом, долбить ногами, разбежавшись, пошутил... Ну а уж коли послушаешь, да
врезаться в нее стремительным телом. Мудохать кивнешь утвердительно – все, жди беды... Эти
ее и мочалить! Тогда, быть может, самым так просто не отпустят. Окружат, развеселые
упорным, она покорится... Я был настроен игры поначалу затеют, обнажаясь частями...
решительно и шел до конца. Пляшут, дрыгаются, орут... Совокупляются

~ 69 ~

прямо на тебе... Если силы есть – гони, нет – Живопись – страшная сила. Всегда
так пеняй на себя... обнажена... Я давно дозрел до догадки: холст не
обманешь... Он несет в себе все, что ты есть в
Тут же полночь глухую изладят, звезды своей сути. Любая картина – автопортрет... В
попрячут, луну сопрут. И начнут тебя хитить любом мазке – биография. Научись считывать
по-тихому... Поначалу глаза тебе выкопают, да этот ток, войди в резонанс звучания... И тебе
уши ухорез отсечет. И хлеботню в котлах раскроются Судьбы великие или пустые. Под
сгоношат... А уж там навалится гурьбой войско какой бы личиной не прятался пес, кем бы не
бисово, на кусочки изрежут, на сковородках прикидывался, как бы виртуозно не сплетал
изжарят и сожрут. И мозг из костей высосут... А свой узор – холст все отразит досконально. А
кости скинут в выгребную яму... Так у них время вскроет этот позор. Шелуха отпадет;
водится. манера, сюжет, мастерство – все станет
вторично... Останутся голые уродцы – ваши
Корней не подхохатывал никогда... Не имел души – синюшные истины...
привычки. И не советовал ерунды. И не
пересмешничал. Я юмора совсем не понимаю, Я всегда боялся чужой живописи. Боялся и
жаловался он... В ерничанье ума также замечен трепетал... Это был мой кошмар... Мое вечное
не был... Не его это вотчина... Он на все смотрел испытание! Краска, положенная на холст не
прямо и просто и ничему не удивлялся. И мной, выводила из равновесия... Мозг бил
мозгов не терял, сколько бы не выпил... И тревогу! Он не хотел это воспринимать... Он не
твердости духа... Уж и ноги не держат, и рука не хотел делиться! Он задыхался от ревности!
тверда, а духом стоек и помыслом чист. Желчь разливалась и душила меня... Никто не
Поэтому настоящие черти не очень-то его должен к ней прикасаться! Особенно те, кто
жаловали... Не их клиент. поднаторел в этом деле. Виртуозные
соблазнители... холеные ловеласы... скоты! И
А вот ангел к нему залетел однажды... этот... пьяный галл... любвеобильный атаман...
Винограду принес гроздь янтарную... всаживает свой черный глаз в твою
Посмотрел на разгром, на видок его творческий, распахнутую плоть... в твою вечную сучью
головой покачал участливо. Ничего, говорит, не девственность... Этот пидор кривится, обладая
отчаивайся... Все пройдет. Я тебя не оставлю... тобой... С кем ты связалась! Кто он? Что от тебя
хочет этот маньяк? Этот трудолюбивый отпрыск
А Корней и не отчаивался... Зачем, говорит, приблудной династии дантесов... Он снимает
все пройдет? Пусть будет. И набросал ангела кальки с картонов! Ха! Видели бы вы этот
карандашом на бумаге с натуры... Среди паучий процесс! Это ползанье по поверхности!
разгрома и хаоса своего... А как тот отлетел, С карандашом! Он все учитывает скрупулезно...
изобразил все на холсте достоверно. А виноград как недоносок... Он все просчитал, наш
съел. виртуозный дрочила! Он делает наброски! с
натуры! Рисует эскизы... Он знает анатомию!
Меня сюда тянуло... Порою неодолимо... А Он может в ракурсе... сверху, снизу, изнутри!
как иначе? Подлинность, как вечность, не Он нарисует копыто лошади... фалангу пальца...
возможно присытиться... глазное яблоко... вставит ноги в зад, шею – в
череп... Боже! как много всего... какой
Мастерская Корнея была забита вечностью... первоклассно отточеный мусор! Отличник!
как склад боеприпасов снарядами. Снаряды Вечный школяр! Прилежный следопыт природы
взрывались под взглядом, расширяя вещей! Он же все умеет!! Он так паскудно
пространство вокруг, разносили в прах затхлый неуязвим! Он даже спивается в соответствии со
мир мастерской, дырявили стены, пробивали своим профессиональным статусом!
окно в небеса, наполняя все воздухом... Пьяный
бог кривился, создавая свою вселенную... Новые Зачем он тебе нужен, девочка!
галактики зарождались под его рукой. Он Разве он умирает каждый раз, прикасаясь к
отпускал их на волю: живите, красавицы... Ему тебе? как я... в бешеном экстазе... в
нравилась эта работа... исступлении... любуясь и проклиная... Я
выкинул все кисти! Разве они достойны тебя! Я
Даже на самых крутых виражах своего глажу... мну тебя руками... я готов жрать
напряженного пьянства он не выпускал из рук краску... кусать тебя... всасывать твой сок... Я
кисть... Он всегда был на службе. Беззаветно слепну от цвета! Я вслушиваюсь в пустоту... Я
служил лишь одной госпоже... Разгребет мусор дрожу... жду музыку... Я никогда не знаю,
в углу, разглядит свое в этом хаосе и рисует, как услышу тебя или нет... Я танцую призывный
есть, не лукавя... Или бомжа с улицы приведет. танец... заклинаю... ворожу... Ты проявляешься
Тогда портрет... Кошка приблудная крысу в там и тогда, когда я в отчаяньи, мертвый...
зубах притащила... Чем не сюжет? Сретенские
переулки... дворы... урна на бульваре... Все
буравил своим черным глазом главный Черт.
Высвечивал одному ему ведомый Смысл и
помечал своим знаком.

~ 70 ~

звеню пустотой... выхолощен одиночеством... повизгивала... всасывала в себя кислород...
Ты отдаешься так редко... Но как! Как уничтожала пространство! Она была крошечная,
божественны эти встречи! Я не закончил ни как хорек, и мощная, как светопреставление...
одной работы... Никогда! Это не возможно... Я
не умею! Не хочу... Зачем? Но краска, Всеволод – фрайер. И сфинкс. Фактурой
положенная на холст, живет... дрожит... сфинкс, все остальное – фрайер. Груда Севы.
пульсирует... Мы пульсируем в унисон! Я не Гора. Гряда гор... бугры лап... бугры плеч...
знаю, что с этим делать... Она меня волнует! Нависший заросший утес головы... И где-то у
бьет током! Это мое! Я никого не подпущу к подножия в расщелине – мышь. Озираясь,
тебе... Никаких недоносков... ни одного грызет все подряд... хрум – хрум... Зачем Богу
Рафаэля... ни единого Дали... Я один! Один... такой дебильный пейзаж?
Яду мне! яду...
Дум – дум – дум – дум... Хрум – хрум–
Но я уже заступил за черту... Вступил в хрум – хрум...
пределы чужих владений... пересек запретную
зону... попал в закрома... в царство Духа... в Разговор, как заговор. Заговор хорька и
эпицентр взрыва... концентрацию драмы... сфинкса... Хорек всегда прав. Сфинкс всегда
изобилие жизни... Гроздья жизни свисали, безразличен. Он вечен и холоден, как
полыхали, резали глаз! Я будто съежился, как от приготовленная загодя могила... Корней же –
удара хлыста... уменьшился в размеpax... Меня Герой. О чем может говорить Герой и фрайер? у
придавило... пригнуло... На меня смотрел Бог. могилы... в которой мышь.
Вражий Бог на вражьей территории! Он был
неуязвим, и плевать хотел на меня со всех своих Дум – дум – дум – дум... Хрум – хрум–
стен. хрум – хрум...

Я знал, на что шел... Заговор – искусство грызунов. И сфинксов.
Но меня поджидал здесь сюрприз иного Говорить обо всем, не сказав ничего по сути.
порядка... Паскудный сюрприз... Маниакальная запахнутость! Разговор в
Человекообразный. Корней оказался не один... презервативе: получить удовольствие, но не
Здесь был Всеволод. А с ним еще одно зачать. Не расплескать свою тухлую сперму! Не
творческое лицо... отряда грызунов... Какого проговориться! Нарыть нор, но не выйти на
черта! Это уж слишком! Что они здесь забыли! свет! Подрочить, но не высказаться!
Что им нужно от моего Корнея! Спрятаться... затаиться... Маскировка, как у
Я всегда ненавидел компании... Любые. И по кузнечиков... под среду обитания... Главное
возможности избегал их... Общение с себе вовремя отпрыгнуть!
подобными наука тонкая... Творческая. Поэтому
партнеров по пьянке подбираю строго. Как Я как-то пытался расколоть их по пьянке...
невесту. Чтоб соответствовали... Сам же, Раскрутить на откровенность... Выманить из
надравшись, себе подобных воспринимаю норы. На свет Божий... Закрытость
только по телефону: говорить можно все, интриговала... Азарт кладоискателя просыпался
слушать не обязательно... не видно лиц... не во мне... Да что же вы, ребята, прячете, черт
слышно запахов... Всегда в запасе надежный побери, что у вас там за диво? Какая такая
способ смыться, положив трубку на рычаг... Но бомба? Какое сокровище? О чем ты так мудро
тут... эти! Я задохнулся от скорби... Я шел к умалчиваешь, о великий народ? Покажи, сука,
Корнею потаенной тропой... как к невесте... личико!
волнуясь... таясь... Быть может, проститься...
Быть может, умереть самому... Но обязательно Водка вскрывает шлюзы... С истиной шутки
узнать что-то важное... Услышать музыку плохи...
распада... посмотреть в лицо Вечности... В ее
крутой замес взрыва и музыки... ...они выползали на свет... стаскивали
Теперь же... хорошенькое дело... Все будет презервативы... А там... ничего! Пустота! Труп!
растоптано! попрано! Территория Дряблый прокисший пенис... сдохшая мышь...
оккупирована! И кем?! Этой вальяжно засохшая гусеница... и запах! Чудовищный
развалившейся массой непонятно чего! Накипь запах лжи!
природы... аморфное тесто... липкая пена...
шлак! Тогда же я сделал открытие: это не ложь. Это
Всеволод засел мощно! Навсегда! Но это еще истина. Просто они такие. Им нельзя на свету.
не беда... Только фон. Бездарная декорация, Они на свету окисляются. Глупо расковыривать
нарисованная каким-то прощелыгой... Беда норы...
крутилась рядом... дрыгала головой...
– Скорую вызывали? – я выставил на стол
два взрывных устройства замедленного
действия завода «Кристалл» и примирился со
всеми разом. Чего уж там... горемыки... Все как
всегда... Умирать, слава Богу, никто не
собирался... Никакой музыки распада. Никаких
содроганий сфер. Никаких тайн не было и в
помине... Обыкновенные задницы в

~ 71 ~

обыкновенной помойке чинно надираются и номер! Я опоздал... Ничего уже больше не
вдумчиво ****ят. Дум – дум... Хрум – хрум... будет! Все! Кончено! Крах! Бог умер... Он
Никто мне не обрадовался, естественно... шелушится и смердит... Он обзавелся
Впрочем, сильно и не огорчился. И чего меня компанией могильщиков! Он дудит с ними в
сюда занесло? Что я забыл в этом месте? убогом одну дуду! Хорошенькое дело! Он еще чем-то
и мрачном... Я здесь не нужен. не доволен! Его что-то не устраивает! Ха! Эта
развалина работает на автопилоте! Так! Ясное
Корнея, впрочем, устраивало его окружение. дело! Он еще произносит слова... заученные
По всему было видно. Он пел в унисон с этими ранее... Они уже ни к чему... Они все из
прыщами... Он поскуливал... Кривился и прошлого... Он еще подчинен энерции жизни...
поскуливал... Ему не нравились нынешние Он умер – но не окоченел! Еще растет борода,
времена. И нравы. О, времена! О, нравы! – дрыгаются руки... держится голова... Еще
морщились все. Дум – дум... – гудел Сфинкс. черные дырки глаз что-то высматривают... и
Хрум – хрум... – рыл очередную норку Хорек. шамкает рот... и жует, жует свое прошлое...

– Ничего не надо было менять... – кривился – Мои друзья... они же все уехали на Запад...
Корней. – Зачем? В Англии до сих пор королева Они звали меня... говорили... тут нечего
и ничего... живут складно... ловить... Езжай и ты... Я им сказал: «А зачем?»...
Это ничего не меняет... И потом... эти
– Ломать, не строить... – соврал Хорек. – диссидентские дела. ... какие-то дурацкие
Совет разогнали, собственность разбазарили... И бульдозерные выставки... Это так скушно...
что? Все стали художниками... все... Севрюков так... лукаво.... я в них ничего не понимаю... И я
теперь художник... А что? Все исполнители сказал: «Езжайте, ребята... а я здесь поживу...
художники... На сопливой козе не подъедешь... Никуда я, ребята, не поеду... Моя родина –
Все стекло у них, станки у них... Эскизы? Да Советский Союз»... Так я им и сказал... И не
кому это на хрен нужно! Они передерут один в жалею об этом! А ведь меня тогда не
один из журнала какой-нибудь абажур или выставляли... совсем... Кого? Корнея Овчину?
отсебятину порют... И все берут! Хватают! Из Никогда! пусть подождет... Ни одной
рук! Им чем пошлее, тем лучше! А ты попробуй выставки... Ну и что? Что изменилось? Да
роспись потолка сделать ... метров триста... как ничего... Они там... а я здесь! У меня двадцать
Корней... да и мы... А кому это нужно? Кто объектов... Двадцать! Теперь мне говорят: ты,
заказчик? Кто заказывает музыку? Кто? Корней, пьешь... ха! я пью... У меня двадцать
объектов... роспись потолка... в одиночку... Это
– Кто, кто... – загудел Сфинкс. – О чем ты вам как? а я пью... Конечно! Только кто из вас
говоришь? Костя... Бог мой! Тут по ящику сможет персональную выставку на «Кузнецком»
показывали... Архитектора одного в камине сделать... Вот так, хоть чем-нибудь эти залы
сожгли... им же спроектированном! Не все им, завесить... Кто? У меня вся мастерская забита
видишь ли, понравилось в его творчестве... Во живописью... и «Русский музей»... Я пью... У
как! Какой на хрен Совет! Приехали... меня четверо детей... и восемь внуков... да... Ну
Солнцевские братки теперь Совет... Да и что? Что это меняет? Я был председателем два
крестный папаша Церетели... срока... И я стоял на своем... я... Все были «за»!
а я «против»! Весь Координационный Совет...
И Корней соглашался! Со всей этой все двадцать... моих товарищей... «за» ! а я
тривиальностью... Он – парадоксов друг – «против»! Я выступил... Так не годится, ребята,
участвовал в этом хоре... в этом старушечьем говорю... никуда мы из «России» не уйдем... и
плаче по прошлому! Да и Корней ли это был? точка! И что? На меня смотрят, как из
Где шапка вороных кудрей? Где профиль двустволки целятся... двадцать двустволок... на
Медичи? Где осанка аристократа? меня... Как вам такое покажется? По спине
беспристрастность? ум? Ч-черт! Его кто-то озноб... а я все равно против... Один! Вот и все!
дергал за ниточки! Точно! Через него и приехали... «Москва» отделилась... Совет
проходили разрушительные волны... его душили ликвидировали... комбинаты все развалились...
спазмы... Он постоянно отмахивался от чего- салоны тут же посдавали-распродали... Вот вам
то... от каких-то, одному ему видимых нитей... и райские кущи! и кукиш по всей морде... Тут ко
паутины, липнувшей к лицу... Он не мог сидеть мне приходит один... Канадец какой-то
спокойно... Он все время взмахивал руками... непонятный... Живопись, говорит, купить
жестикулировал, ощупывал свою рожу... На лбу хочет... мол, мне вас рекомендовали... Сколько?
его высыпала сыпь. Она давно превратилась в – спрашивает... Я отвечаю: стоко-то и стоко... А
коросту и отваливалась кусками. Он он на меня смотрит своими канадскими
рассыпался... Кости его сожрал алкоголь... кожа гляделками... а в них такая пустота... коченеет и
вылиняла... Дряблая и серая, как шкурка
переваренной пельменины... плавала в мутном
бульоне его керосиного рая... Да это же труп! –
дошло наконец. – Ты сдох Корней! Ха! Вот так

~ 72 ~

говорит: «Но вы же еще не умерли...» Во как! Он стал колотиться... разбухать, вбирая в себя
Все расползлось по швам... вывернулось остатки кислорода... Потом засвистел,
наизнанку... Нас выкинули из жизни... на забулькал... и блеванул:
помойку... Кучка подлецов... в законе... Они
просто обделали свои делишки... пакостники... – Ты... ты же никто! нуль! Откуда ты взялся!
подставив при этом целую нацию... У тебя даже нет образования! кто ты такой!
Недоросль! Малолетка! Тебе папа сделал
– Впечатляющая картина! – Я уже мастерскую! Я ничего не скажу... у тебя был
нагрузился для решительной схватки... достойный отец! пристроил сынка! Мы тебя в
засветился стронцием... издал воинственный «Союз» принимали! И что? Что ты сделал?
клич! Я уже предчувствовал кровь... – Только Какой объект? Вон у Корнея двадцать
кучка подлецов найдется везде, если нация объектов... у меня... Всеволод... Мы все что-то
готова подставить свою задницу! Нам-то опыта сделали! Нам есть чем гордиться! Да! Так! А у
не занимать по этой части... Ха! Не нация – тебя... У тебя даже нет детей!
шлюха какая-то! Только врешь ты все! Кто вас
трогал? Вас не заметили даже... Что – Нельзя нам работать, начальник, – Закон...
развалилось? Комбинат-кормилец? Ах, какая Я свободный художник... Ферштейн? – Я
потеря! Ваши сраные худсоветы? Распределение веселился... хохотал ему прямо в рожу! светился
индульгенций... что, кому и почем... Эта свора радостью... кристально черной... полыхал огнем!
монументалистов... уделавшая всю страну посверкивал электричеством... Я просто сиял,
своим похабным творчеством... Бог мой! Что как отличник, получивший золотую медаль...
может быть тоскливей этого! Приезжаешь в Когда же они начнут меня ****ить?
какую-нибудь тмутаракань, дыру, Бoгом
забытую – ага! – и тут уже наши побывали... – Погоди... – загудел Сфинкс, уставившись
десант высадили... отметились: все торцы каменными глыбами мимо меня, – ты не о том...
мозаикой улеплены... Раскрашивание помойки... я спрошу... Вот ты скажи... пацан... ты русский?
напомаживание трупов – вот ваше ремесло! А
ты лидер... гений местного значения... Кайф! Вы – Турок.
делали Дело! с умными лицами... А как же! – Оно и видно... Был бы русский, не вонял
Нужное такое Дело... для маленькой такой бы про русскую нацию. Великую нацию. Твой
компании... А ты на гребне волны... с подзорной отец... порядочный был человек. Замечательный
трубой... всматриваешься в просторы страны... художник и честнейший человек. Настоящий
чтоб никто не покусился, не приведи Господи, русский мужик. Войну прошел. Страшную
на ваше Дело... Я же помню всю эту кучерявую войну. И мой... Огни и воды! И вышли, между
пену... Среда обитания! Концептуальное прочим, победителями. Да. А ты говоришь,
решение! Комплексное проектирование! задницу подставили. Кто подставил? Ничего мы
Монументальное искусство – древнейшее из не подставили. Пацан... Давайте выпьем за
искусств... И вот оно! – момент истины – а как отцов. Помянем победителей! Цвет нации.
мы будем оценивать? Господи! Сейчас Царство им небесное...
посмотришь на все это хозяйство... на возню – Русская нация? Да нет такой нации... И не
вокруг кормушки... на этот убогий было никогда!
комбинатский стиль... На эту тотальную – Есть! И не воняй! Великая русская нация.
бессмысленность... Да бабки вы срубали И великий русский народ! И башку мы
крутые... так и скажи... А то корчат из себя фашистам открутили по всей форме. И всем
целочек! Развалилось! Да ничего и не было открутим, кто сунется. Всей этой шпане
вовсе! Вам померещилось! И страны этой американской.
придуманной не было! И вы, пятидесятилетние – Да нет такой нации! Это все лабуда!
фальшивые мальчики, всю жизнь засерание мозгов! Есть территория и люди
профессионально занимающиеся враньем, вдруг живущие на ней. И они эту территорию
поняли – катастрофа! Облом! Вас раскрыли! охраняют. Потому что, если не охранять, на ней
Застукали за рукоблудством! У вас и съехала будут жить другие люди... И все! Все остальное
крыша... Вы оказались неготовыми держать пена... пудра на ваши мозги... Мыльный пузырь!
удар... Пришли волки... скушали всех Красных Погpемушка для таких крутых, как ты...
Шапочек и бабушек, а вас просто не заметили... Наркотик! Чтоб рука не дрожала, когда
Вы оказались так восхитительно неопасны! целишься во врага... Чтобы сдох
осчастливленным... Родина, патриотизм, русская
Я кинул бомбу в их тоскливое стойло. В идея... Говно! Есть место, где я живу! Мое
благопристойные посиделки на обломках жизненное пространство! Я пометил его, как
империи... достойные полумертвых старух. зверь, своим запахом... поссал по углам... И все!
Бомба сработала. Хорек задрыгал головой сразу. Это – мое! Лучше не лезь! У меня есть чувство
собственного достоинства... А уж о русских и
говорить тошно... Этот многострадальный

~ 73 ~

вековой комплекс... вечный скулеж... Эта дутая впали в депрессуху... задумались о судьбах
мания величия... на помойке... Эти разбухшие от державы... Мыльных пузырей напускали...
гордости пророки... Чушь! Третий Рим... Пророки забились в экстазе! Бога мусолить
Великая революция... Великая война... Великий начали. Вот тоже безотказная погремушка!
народ... Баек понавыдумывали и жуете их, как Русский Бог! Такой же безмозглый, как его
жиды... У тех тоже крыша съехала от дети... Зато на все случаи жизни! Хошь в углу
собственной уникальности... Но те поумней, да приделай, хошь на шею повесь... А то он
напуганы вусмерть – молчат... тихой сапой свои построит всех во фрунт да как гаркнет: «Народ
делишки обделывают... А ведь все не так. Все православный! Великомученик! Страдалец! Иди
просто и страшно, как в жизни... Давно... когда и умри во славу мя!» и зубы желтые скалит... В
еще народы по земле бродили... стаями... в общем понеслась чума по кочкам... Болтали,
поисках жратвы и места понадежней... Тогда те, болтали... Весь девятнадцатый век болтали да
кто похитрей да позубастей, заняли места ерничали... Ну и наболтали, напророчили...
удобные, по углам забились... Кто у моря Пришли пять жидков отмороженных и трахнули
табором стал, кто у реки, кто в горы залез нашу Родину-маму в задницу... Э-ле-мен-тар-нo!
расчетливо, кто на лодках на острова Народу понравилось...
перебрался... Осталось ЭТО... Хрен чего. Не
восток, не запад, не север и не юг... Зато много. – Что он несет! Сева... Ты послушай... Это
На семи ветрах продувается... Враг с четырех же ублюдок! Моральный урод! Недоносок!
сторон... Жить тут неудобно и страшно. Ну и Нелюдь! Он же всех презирает... Он людей
народишко возник соответствующий... Серо- презирает... Бога презирает! Какой на хрен Бог...
бур-малиновый в крапинку... Не то татарин, не Сатана его Бог!
то грек... отбросы других... Лихие ребята...
Ворье, одним словом. Царя себе пришлого – Да что ты его слушаешь... Он же просто
позвали... «Иди княжить и владеть нами... У нас выпендривается... Комплексует пацан... Вопит, а
тут бардак». Ну и началась свистопляска, что никто его не замечает... Не нужен он никому...
историей нашей зовется... Этот многовековой Обидно! От того и вопит. На Москву мужик
беспредел. Вечная зона. О! Ее не Сталин обиделся, а Москва не заметила...
придумал... нет! У нас всегда были народ –
быдло, да князьки – воры в законе, да царь – – Женить его надо... – заметил Корней.
пахан. А закон один: умри ты сегодня, а я – Точно. Отвлечь от великих идей... А то
завтра. Это и есть русское государство! раздухарился... Слов накидал... Родины нет...
Впрочем, такое везде... и в Штатах и в каком- Бога нет... истории не было... Суворова тоже не
нибудь задолбанном Заире... Только у нас все было? и Бородина? и Курской дуги? и
чудовищней и циничней... неряшливей и Достоевского не было? Один ты есть, красавец...
бестолковей... Потому что холодно, страшно, Пришел, увидел, навонял... Все мужик знает, во
пустынно... потому что тоска... Такое место всем разобрался... Поучи нас, безмозглых, что
досталось! Но так жить нельзя... ясное дело... Не есть истина...
красиво как-то, гнусно... Душе необходима Тебя научишь, пожалуй... Впрочем, что ж...
мечта... надежда... восторг! в этой страшной Нормально! Достойный ответ русского
пустыне... Чтоб не думалось... Как это так? патриота! Отповедь зарвавшемуся еретику...
Почему? Что это с нами творится? Как детей Черт с вами... живите по норам! говоруны...
воспитывать? Каких бантиков навязать, какую Ширяйтесь наркотиком Коли Шовена... У вас
погремушку подсунуть... какой сказочкой это складно выходит... И Курской дугой, и
убаюкать, чтобы жизнь не казалась такой Суворовым, и Достоевским... Только вы тут при
безысходной! На зоне и то песни слагают... чем? Курская дуга... Что-то я вас там не видел...
Всякую хренотень про благородных блатных и А вот все безобразия, что в «Союзе» творятся,
воров прокуроров... А здесь народ! Без это ваших рук дело! Тут уж любому ясно... Вы
объединяющей идеи нельзя. Он должен быть только посмотрите на эти святые лица... сама
управляем, воспитан, он должен любить свою честность и простота... С них иконы писать!
Родину и своего Пахана... Закон выживания! Божья Матерь с младенцем! Сева – Матерь,
Так сделай нам красиво, Художник! Ну и Хорек – ихний сынка... Господи, как же клюнул
появилось то, чего ждали... Великая нация! тогда я на эти серые глазенки с паволокой...
Богатыри! Ильи Муромцы да Добрыни Пива мне притащил трехлитровую банку...
Никитичи... Голливудские звезды, под местный похмелил... На всю жизнь то похмелье запомню!
колорит ряженые... Такие же козлы, очевидно, О сю пору отрыжка... Голубь ясный! ворковал...
вроде Шварценеггера... Дальше – больше. расстилался.. По душам разговор... «Ничего мне
Русская интеллигенция расстаралась... Писатели не надо... ничегошеньки... лишь бы
монументальное наше братство процветало!.
Чтоб художникам жилось хорошо... Ведь
обидно. Какие люди! Патриархи! Корней один

~ 74 ~

чего стоит!» У Корнея и подхватил эстафету... испортил мне детство, надругался... развратил!
из остывающих рук... Выхватил знамя! Я любил тебя, старый развратник! Теперь же... я
Хватанул и взметнул над баррикадами! «Что начну тебя убивать! По закону любви.
уж... да уж... уговорили... Придется взять на себя
эту тяжкую ношу...». Взвалил. Никто и охнуть Достоевский... темный и страшный, как вся
не успел, как все в дерьме оказались... по самую русская история... Срамной!! Господин
макушку. И что теперь? Из «Союза» выгнать Ставрогин собственной персоной... Карамазов в
хочешь? О, кей! Только срать мне на ваш четырех лицах... Юродивый Мышкин...
«Союз»! Я-то знаю, куда ты гнешь... куда свои Бесноватый Рогожин и эти... на одну рожу
щупальцы запустил! К мастерской писаные, страдающие красотки... Все это он –
подбираешься, сука! Обложить задумали... инструмент потусторонних звуков...
лишить пристанища... Унизить хочешь... чтоб исполнитель запредельных мелодий... О, этот
пришел к тебе – Хорьку – с повинной... Щас! похотливый вихляющий говорок! хохоток...
дружочек... Иудина! Вот только перья почищу... нашептывание, как ворожба... ядовитые слюни
и ствол прикуплю... да в засаде залягу! Тогда дьявола... наслоение мысли... Блуд!
давайте... Бомбите! Приходите арестовывать... Надприродное сознание, как оползень... как
Выкидывайте меня на помойку, товарищ Ежов с катастрофа! И все навыверт! Из подполья...
господином Геббельсом! У вас должно ерничая и глумясь... Заходился над слезинкой
получиться! Вы же профи... заплечных дел младенца... мочил старух... по двести страниц
мастера! Уж я вас встречу... И компанию себе обсасывал свою эпилепсию... кидал, как фрайер,
подобрали... Люмпен-интеллигенция! Всю деньги в камин... ползал... унижался...
падаль со дна взбаламутили... всех обзвонили... исповедывался до упора, до судорог...
никем не побрезговали... Грабят! Собственности стрелялся, балдея от своих комплексов... и
лишают! Воры! Ату их! Гнать из «Союза» издевался, издевался над душой! Что вы хотите
поганой метлой! И пошли... стройными после такой литературы! Отразил? или заразил?
рядами... православные отморозки... в крестах... Наковырял дерьма из норы, обсосал и
иконками увешались... заклинают... ворожат... выплюнул в толпу! Жрите! Спровоцировал и
митингуют... Еще у них есть один... отполз... Да он испохабил целую эпоху! пророк
предводитель прямоходящих...Полип, не всея Руси... Он и был той эпохой! вычурной,
известно из какого дерьма проросший... гриб, грязной, говорливой и лживой!
вроде Ленина... Прирожденный чекист... такая
же сука, вроде этих двух, только не пьет... Вот Но был еще один... предтеча... кукловод...
она тройка, что страшный суд совершит, когда живописатель трупов... Он ненавидел жизнь...
время настанет!.. Три богатыря: Гриб, Хорек и презирал людей... насмешничал... Веселился над
Сфинкс. Гриб прорастет отовсюду неотвратимо, убогой страной... и творил. Творил жутковатый
как плесень... залезет в уши, в ноздри, в рот... портрет времени! от которого сам и спятил... И
Залепит мозги! И будет размножаться, нас утащил... О, безысходная муть Петербурга...
стремительно разлагая все и вся... Хорек О, пустыня земли русской... заполненная
пророет норку в моей заднице! А Сфинкс будет зомбированными организмами, скопцами,
молчать. Вечно! Вы же только ждете мертвыми душами... Это же театр абсурда! где
разбойничьего посвиста! Вам только дай волю... все унижены, все оскорблены... Где все застыло,
Все вернется на круги своя! Нация чумазых... как на египетской фреске, но вместо
перевертышей. Основная черта – похуизм, величественной гордой осанки полубогов,
основной инстинкт – подлость. жалкие позы пришибленных, шелудивых
«тварей дрожащих» с облезлыми волосами, в
Не знаю – как насчет Суворова и Курской засаленных камзолах. Он создал эту мертвую
дуги... не вникал... а вот Достоевский точно фреску. Покалечил нацию... унизил... накрыл
нашего поля ягодка! – Я не помню, говорил ли шинелью, как саваном, весь девятнадцатый
я... или мычал... в пустоту... сам в себя... или век...
бредил... Мне было плевать! Я всегда говорю в
пустоту! Теперь уж и вовсе... Этих прыщей я Потом возник этот – пророк номер два... как
вообще не учитывал!. Пусть не слушают! Я все наваждение... как призрак... Кладокопатель!
равно скажу! Потому что хочется... Мысль Анатом! Ему было мало убийственного
рождена... она дрожит на кончике языка... а я сарказма предтечи... Он стал потрошить души!
свободен! Вы слышите – убийцы – свободен! Мертвые души! Маньяк! серийный убийца!
Некрофил! Он повернул свой воспаленный глаз
О-о-о... Наконец-то я до тебя добрался... бес во внутренний мир «твари дрожащей». Он стал
российской словесности! Папаша. Властитель препарировать это жалкое подлое тельце...
дум моих... Совесть нации... Ты повернул мои Глубоко залез, господин Смердящий, к самым
мозги... вздыбил чувства... разъел сердце... Ты истокам. Все раскопал, распотрошил всю
помойку, обнюхал... и зашелся в творческом

~ 75 ~

экстазе! Говорил, говорил... никак остановиться А провокатор захлебывался... он сучил
не мог... А как тут молчать, когда страшно! Как ножками... Он высказался наконец.
удержать такое – взорвешься! Разнесет тебя в
прах собственный экстаз! Бог молчит... Этот – Он свел Инквизитора и Христа. Столкнул эти
никогда! Сатана болтает без устали... У него две полярные силы. Инквизитора, сжигающего
недержание... Оттого и вывернуться хочет еретиков на костре и Христа, с благостью во
наизнанку, что жжет изнутри кислота... весь взоре, творящего чудеса... Он вновь воскрешал
этот гниловатый замес, именуемый Духом... В из мертвых маленьких девочек... Вновь
нем жизни нет! а вы живые... Ах! – дошло возвращал зрение слепым... И тогда Инквизитор
наконец – нельзя, когда все дозволено. Никому сказал: «Я сожгу тебя завтра, а народ твой будет
нельзя! Богу нельзя... Этим было дозволено. Но подгребать угли к ногам твоим». А Христос
какой ценой заплатили они за разбой! За то, что хранил тайну. А Инквизитор болтал без умолку,
посмели... доказывая свою полезность. А Бог молча
слушал, а потом поцеловал Инквизитора в его
Первый почувствовал: это конец... Царство старческие уста. И Инквизитор его отпустил.
Божье накрылось... и все что ему уготовано – «Иди, но не приходи больше. Не надо нам
тесная, душная, темная могила! Он стал мешать».
колотиться в глухие ворота к попам...
Призрачная надежда... Отчаянная и безнадежная – м-м-м-м... Что это было? Что за пиэска?
попытка спастись... Господи, что они могли ему что, что... Вершина его творчества! Вот что! –
дать! Они – пугливые слуги... ему – «Легенда о великом инквизиторе» – бриллиант
осмелившемуся заглянуть в лицо Вечности... литературы! сокровенные мысли! истина! для
Эти мафиози, торгующие из-под полы околописательской тусовки... философов, типа
индульгенциями, каста словоблудов, укравшая Розанова... Достоевский написал «Легенду» по
право судить... как всегда была на высоте! евангельскому сюжету. Второе пришествие!
Хмурое духовенство, скрытое за ризами, не Шестнадцать веков спустя, после событий... И
приняло блудного сына... Бог так и не научил их если евангелисты путались, создавая легенду
прощать! Они не открыли ворота. Пришел раб Христа в силу своего понимания... в силу
Божий? ну, ну... иди своей дорогой! Бог Идеи... перемежая истину с чудесами, но творя
подаст... И нищий, безумный, униженный при этом великую драму всех времен... то этот –
Гоголь поплелся к своей могиле... Милость пророк и мыслитель – осилил только
Божья на него не распространялась... Инквизитора. В его цепкой логике была хотя бы
правда жизни... Христос же его Нечто! Бесполое
Пророк номер два в ворота Царства Божьего и аморфное существо, благостная картинка...
не ломился. Он был с понятием... Он все Идиот! Зачем Спасителю приходить к нам во
открывал сам, своим ключиком... Загодя... Он второй раз? Вступать в ту же реку... уже
первым делом забрался в подполье своей небожителю... с тем же библейским набором
души... И захлебнулся от восторга! О, какой чудес?! Напомнить великие истины? Мы, что,
матерьялец он там обнаружил! Какие залежи! так бездарны, не поняли с первого раза? Но
Какие золотые слитки! Сколько оттенков этот, второй, даже не дотянул до костра! Он уже
хранил в себе человечий порок... Сколько не протестовал... Он простил Инквизитора!
сладострастия и мук он там высмотрел... Мол, что тебе безумному старцу перечить...
сколько иных страстей! Но Бога там не было. живи в своем утлом царстве. Простил и
Тогда он залез еще глубже... Он перепахал свою поцеловал его в уста. Бескровные и сухие, как
душу вдоль и поперек! но ничего, кроме древний пергамент. Бог мой! Кого он целует?
выводка бесов, он там не встретил... И тогда он Геббельса? Берию? Каиафу? – он целует
создал его! Сам! Со страху. Идеального, как Большую Ложь! против которой когда-то
мечта, рафинированного и пустого... Его Бог восстал!
был умилен и свят... Он был сентиментален, как
престарелый диктатор... Он был стерилен и Это и есть всепрощение??
абсолютен, как вакуум. Но он не грел души... Он Пусть. Пусть народ этот слаб и изворотлив.
сам еле теплился... и где-то все время Испуган и податлив. Подавлен и обманут. Пусть
скрывался. Но его необходимо было найти! он не стал лучше за 16-19-20 веков. Спаситель
Иначе конец. Конец света! Иначе все сгорим на сработал вхолостую... Конца света не
огне страстей! все изжаримся! никто не наступило! Царство Божье не состоялось! Но
спасется! И кинулись все искать Бога, словно мы все-таки помним его! Великого романтика...
вшей у себя в исподнем... Искали страстно и Мы пронесли Его Подвиг все эти страшные
самозабвенно. До одури. Русский Бог так просто века! И каждый определился... У нас появился
не давался... выбор. Да мы не стали лучше. Мы стали старше.
Мы больше не верим в чудеса... Так неужели

~ 76 ~

Богу нам больше нечего сказать? Без таких вот уставился каменными глыбами... – Чур меня,
посредников... чур! – и крысы в рассыпную... мелкие, как
муравьи... И все в дырку! гурьбой... А дырка это
А этот опять подсовывает нам пыльную я!! Как это? Не может быть! Ужас! Через меня
сказочку о волшебнике, воскрешающем же все проростает! Колосится! Прямо из
мертвецов... об этом всепрощающем голубе. печени... А почки, как грибы... на тонких
Зачем нам его чудеса, зачем это всеядное ножках... Торчат! и колыхаются... И
прощение? Когда каждая капля Христовой Достоевский тут как тут. Возник ниоткуда. В
крови кричит о другом... О выборе! Быть шинели... гладко выбрит... в очках... – Ну, дай я
свободным или щипать травку в стаде под тебя поцелую... детка... в твои старческие уста...
присмотром хозяина... Любить и помнить Бога Дай! сука... – Да это же Берия! – вах, вах, какой
живого или молиться дохлым тысячелетним догадливый! – и в дырку – прыг! – Какого
канонам с трупным запахом... Прощать, но не черта! Что вы себе позволяете! Там же душа! –
соглашаться! Любить и быть достойным Чево? не понял... – И он высунулся... и сел..
любви... Кровь Христова кричит о достоинстве прямо под почкой... – Нехорошо... а еще
быть! пионер... рожа жидовская! Родину продал!
Заложил! как и не было... И Курской дуги нe
Положительно бес... Ты бес – Достоевский! было? И Берлинской стены не было? И в Бога
Говорлив и помпезен... Шикарен и многолик... мы не веруем! А я по-твоему кто?! Дохлый
Ты соврал так красиво! Ты создал планету номер? Отвечай! Только не надо
чумазых... вскрыл, как нарыв, всю мерзость философствовать... Я сыт по горло вашей
недоносков... тварей дрожащих, умеющих болтовней! Я тебе не девочка... Не надо крутить
болтать и оправдывать все... Ты подал на вола!! – И вновь отпрыгнул куда-то в бок... и
подносе анатомию порока... Угощайтесь! Блюда завибрировал... и запричитал... слезливо и
на любой вкус! Для самых изысканных страстно... – Я так несчастен... любимый... так
гурманов! одинок!.. Я скучаю... скушно мне... Я –
ностальгирую! Я же русский... по сути своей...
– Но тебе стало неуютно и страшно на по большому счету! Я только очень боюсь
созданной тобой планете! Ад, вскрытый тобой, спать... Беда! Как лягу в люлю... в колыбель...
был невыносим... Ты устал от чернухи. Ты все мне мерещится... дуги какие-то... сполохи...
захотел любви! Тогда ты умылся и в белых кружева флюоресцируют... Иоанн Креститель
перчатках принялся ворожить, как алхимик, над подкрадывается... Он же бешеный! Большевик!
своею Мечтой. Ты создал свой Идеал! Ты Весь зарос рыжей щетиной... в бушлате... а нос
усадил в стерильную колбу своего Бога... и короткий... в оспинах... ноздри парусом! –
прослезился... Ты буквально зашелся от признак садистских наклонностей! Точно! я
умиления... Святый Боже! Ты зажал в своих знаю... Этот может! Он же маньяк! Засадит свой
старческих объятьях все человечество и, гладя тесак прямо в печень! Оч-чень будет весело...
его по головке, стал назидать: «Не спасетесь, Обхохочешься... Тут уж не до Курской дуги!
коли про Бога забыли... Не построите Храм Тут каждый за себя! А ты как думал? Молчишь?
Всеобщего Счастья на слезинке младенца... Еврейский гаденыш! Подкидыш! Маугли!
Красота спасет мир!». И потрясенное Думаешь, если тебя распяли, то все? Отмазался?
человечество внимало тебе. Оно любит, когда Логос не допустит? Папаша защитит? Как же!
все понятно... когда с ним так... Человечеству, Держи карман! Вот что... я тебе совет дам... пока
по большому счету, нравится только пошлость! не поздно... Ты в колбу забирайся! там живи...
Ему не надо правды. Сделай нам красиво, Вот будет потеха! туда-сюда... все шарят
Художник! ручонками... елозят... шуршат... Глаз-то нет! их
татары выкопали... друг за дружку держатся, как
Твой стерилизованный Бог устроил всех! Брейгель прописал... Идут скорбно, понуро...
Только меня не обманешь, старик... Твой Бог тянут лямку... бурлаки... вечные! Вдруг в ямку –
легковесен... Он пуст! Такой мне не нужен! Я бух! и всем конец! А нам какое дело! Пусть
тебя раскусил, греховодник... Ты же – безумец мертвые хоронят мертвых! плевать... Ты-то в
– каялся, расшибая лоб... За всех! как умел... колбе! Стерилен, как эмбрион! весь
слезливо и страстно... Каялся в каждой забинтованный... Гордый! Неподкупный!
строчке... За Большую Ложь этой жизни! За грех Богоподобный! и молчишь... безмолвствуешь...
своей Литературы! Хранитель тайн! Спаситель! Мессия! Сын
Давида! Царь Иудейский! и всея Руси...
*** Помазанник! Нерон! А? как перспективы?
Спалим к чертям собачьим Третий Рим!
Я не хотел возвращаться... Не мог. Мир грез
не отпускал... громоздился... обволакивал. Он
был аморфен, податлив... Но как бы торчал!
Торчал, как грибы на кочке! И Сфинкс

~ 77 ~

Устроим заваруху! Содом и Гоморру! и пища, как кальций в организме... А может это
Курскую дугу! и Сталинградскую битву! такая форма любви? хрен разберешь... Любовь
Изжарим отморозков, торгующих у Храма! в грызуна-провокатора. А что? У хорьков же свои
санитарных целях... гигиенических... законы. Своя фауна. Свой огород. Свои
особенные привычки... И своя любовь должна
– Да мы же горим! – Горим? – Ей Богу, быть. Что ж... вполне логично. Интересно,
горим! – Вот так номер! действительно горим! такого бы Христос поцеловал? на спор... Звучит,
вернее, тлеем... дымимся... Корней мелькал... однако, кощунственно... а так... кто разберет?
суетился... лил воду из чайника на тлеющее Кстати, когда он смылся? и куда? в какую норку
тряпье... Все ясно! Где Достоевский, там юркнул? Одни вопросы. Ни одного ответа...
непременно пожарчик случится! А как же! Чего только дым...
там церемониться... А я-то думаю... размяк... что
за херня мне привиделась! Хитер ты, братец... и – У тебя зеркало есть?
хитер, и злонамерен! Избавиться решил... от – Да... нет... зачем? Пошли отсюда...
свидетеля! Чирк! и никаких проблем... Дудки! – А рожа?
Не рассчитал... обложался! У Корнея сон – Что рожа?
чуток... Корней в обиду не даст... У Корнея – Ну рожа... фейс... в ментовскую загремим с
ангел хранитель службу несет... Сам видел. И у такой рожей... У меня опыт...
меня! Ах, какой у меня ангел! Не ангел – – У всех опыт. Рожа как рожа.
душка! самолет-истребитель типа «Миг»... с – Кто меня бил? я же чувствую... ощущаю.
вертикальным взлетом ! две скорости звука! – Да сам ты тут устроил представление...
туда-сюда, туда-сюда... Фантом...Тебе ли – – Странно... Зачем мне это?
чернота – с ними тягаться! Дыму, однако, мы – Так кто ж тебя разберет. Пошли...
нахватались...
И мы пошли. Корней еле передвигал ноги...
– Пошли отсюда! Вставай! Он шел, как в колодках... как стреноженный
– Куда? конь на заклание... как пророк на каторгу по
– Пошли... Там разберемся... этапу... Я плелся рядом, спрятав рожу в
– А что это было? откуда дым? кто воротник, и восхищался им. Ни слова упрека! ни
подпалил? взгляда... Ведь я чуть не спалил мастерскую!
– Послушай! философ... кто у нас в постели вместе с ним... с его работами! А вчера...
курит? выступал! обвинял... лез из кожи... Какого
– Я что ли?? рожна? Ч-черт! скверно... положительно
– Вставай! спятил... Плоть от плоти твоей, Достоевский...
Ч-черт! вполне возможно... Но не факт! Угу. Сколько не ругай отца родного, сколько не
Люблю я это дело... бывает... Но я же не помню отрекайся, все одно – суть вылезет наружу!
ни черта! Ни-че-го-шень-ки! А значит, все на комплексы проявятся... они первичны! Все
меня и повесим... А то! знаем такие примеры... остальное следствие... Непомерные амбиции в
Будто никто и не курил здесь... будто я в шумовом оформлении пьяного солиста. Чего
одиночестве прозябал... все это время... Так. полез? погнал волну... Ну, сидят мужики в
Так-так-так... Были Сева и этот... хрен... тихом омуте... паутину плетут со скуки... ну,
Аксельнардов... Точно. Я что-то ****ил и врут, как умеют... А тут... Нате вам! сорвался с
надирался... Это помню. А дальше... дальше не цепи, мудазвон... накатил колобком, правдолюб
помню... Дырка. Провал... в биографии. М-м-м- бешеный! Всех достану... всех съем! никого не
м... Концовка явно нуждалась в дознании... забуду! на чистую воду выведу! Меня не
Меня били? Рубаха разорвана, пуговиц нет... проведешь... Я вас насквозь вижу! А то, что
рожа болит... Значит били... ясное дело! Кто? вижу, то и скажу! У меня не заржавеет! М-да...
Ну, не Корней, естественно... Этот мухи не гнусно... пора взрослеть...
обидит... и не Сева. Он боксер. Он убил бы.
Покалечил уж точно... А тут полумеры... Корней совсем был плох... У него
****ство... поползновения!. Значит этот... отнимались ноги. Он ставил их с усилием,
сероглазый... ясноликий... с выражением превозмогая себя. Он уже держался за меня...
чистоты и доверия... Бэби-говнюк! он! кто ж при этом, как убедителен он был! как светел! Он
еще? Ну, понятно... Он же меня ненавидит... до проходил свой путь ! Ни капли сомнения!
судорог! до восторга! и помутнения... Странно... Никакой скорби, никакого ****ства... Никаких
а мне по барабану... только легкая претензий судьбе! никаких иллюзий... Чистота
брезгливость... когда его глазенки вижу... А этот позиции! Мужество! Такого можно любить...
упивается! парит и роет, роет и парит... Он Как хотите, жены его были с понятием... Шаг.
звонил мне! не раз! Длинные нервные тирады я Еще шаг. Величественная процессия. Путь
выслушивал по телефону... Я ему нужен! как прост и прям, как луч... Уж не в Рай ли идут в

~ 78 ~

таком темпе... Вот так, несуетно, со знанием – Какая тебе, на хрен, Галина!
дела. Я выглянул из-за ширмы воротника. Ой, ой, ой, какие мы вспыльчивые... Вы
Светало... Проявлялась вся мерзость и наглость только посмотрите, как встрепенулся внучок!
бытия. Вся похоть цивилизации... Машины, Как презрительно выгнулись губы... Родную
прохожие, бродячие псы и прочая сволочь... все кровь задели... не так обозвали. Ну что я
подкрадывалось друг к другу в предрассветном говорил! Жива память потомков! Значит нации
чаду... С похмелья... когда чувства обнажены... забвение не грозит. О, кей!
когда все навыпуск, вся твоя конституция... вся – Ну, Зинаида... я их путаю... Пардон.
химия и физика, вся твоя биоконструкция Делов-то... Ну, оговорился... спьяну... Мне –
съежилась, дрожит, взывает о сострадании... беспородному – простительно. На меня лично
когда стыд гложет душу, когда вчерашний груз предков не сильно давит... И вообще... если
кошмар еще торчит из тебя... нельзя идти в мир. честно, мне обе по барабану... Одна писала про
Твое восприятие неадекватно. Оно узко и Маркса, другая красивых телок изображала...
лживо... Ты видишь лишь крохи... осколки Принципиальная разница есть. Спорить не буду.
мира... отработанный материал... выхлопные Но с другой стороны, что бабья живопись, что
газы живого... обратную сторону истины. Свет литература – большого оптимизма не вселяет...
тебя оскорбляет, от запахов мутит... любое Это, впрочем, мое частное мнение... Однако,
движение наводит ужас... Ты ощущаешь только если уж совсем честно, то то, что висело на
чад. Чад этого мира. В таком состоянии лучше стене мне приглянулось... На холсте, просто и
затаиться. Сиди дома, не рыпайся... Четыре незатейливо, лежала на пляже шикарная девка...
стены – надежное средство не сгинуть. Только в начале века... в дурацком купальнике. Она
не валяй дурака, не геройствуй – возьми себе дремала... или прикидывалась... неважно. Она
водки. Иначе не спастись... была живая! Подойди к ней – услышишь шум
волн, ее запах... Я возбудился, естественно...
Водки мы взяли. С запасом. Корней классно Вот она – сумасшедшая сила искусства!
устроился... Прямо напротив жилья ночной помноженная на алкоголь и экзальтированность
магазин! Ангел-хранитель проявил-таки персоны... Хороша девка! А главное молчит. И
хозяйственную сметку... Ночной магазин сразу не уходит... Я застолбил себе диван напротив.
снимает все проблемы. Будем жить, как Будет хоть на что посмотреть в минуты
растения в теплице, как блаженные у Христа за одиночества и скорби, которые, я предчувствую,
пазухой... Привет тебе, капитализм! твоей настанут уже скоро...
лживой открытой улыбке. Сегодня я на нее Мы залегли сразу... без церемоний... в
согласен! пальто. Мы полулежали, как римляне, у стола...
Жрать, конечно, было нечего! Водка, один
Корней жил в коммуналке на Садовом апельсин и сигареты... У Корнея всегда так. Он
кольце. Фамильное гнездо, как я понял... Здесь не любит излишеств. Этот инок никогда ничего
умерли его родители... Здесь он рос, странный не жрет! Просто восхитительно! За многолетний
мальчик... Здесь его, очевидно, зачали... стаж нашего со-пития, я не разу не видел, чтобы
он что-нибудь пережевывал... Вот сосиску он
Единственная соседка, полоумная старуха, жарил однажды... помню... для гостей. Он,
никогда не звала его к телефону. Эта развалина скорее, не жарил ее, а делился опытом, как
тут же начинала истерично вопить: «Нету жарить сосиску без масла. Как он гениально
таких! И не было! Не знаем! Ничего не знаем! И придумал! Он жарил ее на водке. Крышечкой
не звонить больше! Никогда!». накрыл... ворожил, как фокусник... и радовался,
как ребенок!.. Получилось, кстати, отменно...
– А где старуха? Дарю рецептик. Он-то его позабыл, очевидно...
– Елизавету Сергеевну увезли в «Кащенко». Я так прикидываю: по стилю Корней
Уже неплохо... Кстати, я первый раз попал римлянин, в том смысле, что не варвар... По
сюда. Как в музей на экскурсию... Все здесь духу – чистый спартанец: не жрет, чутко спит и
было надежно. Толстенные стены, высокий всегда готов рисовать... Настоящий воин! Но я-
потолок, дубовый паркет, капитальная мебель. то не так проспиртован... пока... я еще
Картины выдающихся родственников: Бенуа, функционирую... Я бы что-нибудь съел. Какую-
Лансере, Серебрякова... Порода! Это вам не нибудь девчонку... Организм заработал, кстати...
шуточки... Это – аномалия. Такой груз так После стакана живительной влаги и дольки
просто не похеришь... Пей не пей, водись с апельсина... Биоконструкция воскресла! Надо
бомжами, блукай по подвалам и пивнякам, все бы, по-хорошему, свалить отсюда... пока не
одно – ты князь. Фирма! Это успокаивало. Это засосала эта музейная прохлада... Сменить
вселяло уверенность... Пока существует элита, у стоянку. На что-нибудь живенькое... жи-во-трэ-
нации есть шанс.
– Галина Серебрякова... штоль? – проявил я
смекалку, указывая на полотно. И промахнулся.

~ 79 ~

пэс-чу-чее. Завалиться к какой-нибудь теперь отдыхает. Тихий час в нашем
Дульсинее на теплый живот. Где вы, родимые санатории... После прогулки и легкого ланча. До
****и? тверские и прочие... Красавицы, обеда.
хохотушки... готовые, как спартанцы, всегда и
на все... Шлюхи, как солдаты и дети, должны Он, правда, не совсем гений. Не
попадать в Рай!.. Таково мое твердое мнение. полноценный. Процентов на восемьдесят. Он
Только вот беда... все я к вам никак не доползу... сам так решил однажды... Я, говорит, Пикассо...
Все мне что-то мешает. То хандра, то излишки процентов на восемьдесят... пять. Во как!
спиртного, то отсутствие зеленого стольника... Значит пятнадцать процентов не доложили...
То мой гнусный характер! Вы же, между нами, Ну, а поскольку с юмором у Корнея никак, то
те еще штучки... Можете подставить по- есть полный пролет, то заподозрить его в
крупному! Засыпаешь, к примеру, с царевной... насмешничестве или какой-нибудь дурацкой
просыпаешься с лягушонкой! Во фокусы самоиронии я не мог. Оставалось воспринять
природы! Только вот что я недавно понял... заявление буквально. Но что он имел в виду?
дозрел, как эта зануда и брюзга, старый хрен Ладно Птица Асс... мастер сильных
Екклесиаст в своей иерусалимской дыре... с высказываний: «Я гениальный художник
пережору: знание и опыт мешают современности!». О, кей... Или
деторождению! Вот так! и не надо нам экзальтированный Лева Зверь: «Мой учитель
возражать... Ты засни с царевной! а уж с кем Леонардо да Винчи. Но я его превзошел!». Здесь
проснешься, да и проснешься ли вообще, не все ясно... из какой оперы арии. Артисты театра
твое дело знать! Вон, Корней так всегда «Большой Прикид». Но этот! профи... он же на
поступает... никаких проповедников не полном серьезе! Он уже все просчитал... Но
слушает... поэтому и внуков вагон, и спать не откуда такая бухгалтерия? из какой канцелярии?
боится... и пьет кварталами! Я же больше Что за еврорейтинги? на нашей зыбкой почве...
недели не выдерживаю... Нравственной силы не Что за картонные крылья любви? Нет, все-таки
хватает. много белых пятен в природе выдающегося
потомка... Можно даже сказать, заснеженная
Однако с деторождением, похоже, придется долина... Одни загадки... Или вот еще...
повременить... до следующей недели, хотя бы... наблюденьеце... для будущих следопытов...
Чтобы успеть просохнуть. А как тут Кого бы я не назвал... ну, к примеру: Пушкин...
просохнешь, когда намокание приобрело он тут же начинает морщиться: Пушкин? Да, это
тотальный оттенок... Так что не рыпайся. же такой сукин сын! (Естественно... Дантес куда
Довольствуйся данным. Этот музейный приятней твоему французскому черствому
полумрак куда предпочтительней сомнительных сердцу...) Ты еще декабристов вспомни! –
авантюр со всякими животами и задницами всех Вспомнил. Ну и что? – Ты хоть знаешь, кто это
Дульсиней вместе взятых. Эти прелести – такие? Это обиженные. Их не пустили в высший
исключительная приманка для ловцов свет, вот они и надулись... – А Пушкин? – И
человеческих душ! Знаем! а то! какие случаются Пушкин... Кстати, про того же Пикассо, но в
тут метаморфозы! Всю дорогу вел тебя чей-то другой раз: Пикассо? Да это же еврей! – Логики
живот... маячила перед носом чья-то трепетная при этом никакой. (Ну и что, если еврей... Я-то,
попка... а угодил прямиком в суконную рожу собственно, об искусстве...) А он развеселился
сержанта. А этот никаких превращений не вдруг и продолжил о чем-то своем: еще y них
признает! Он сам – князь тьмы Дракула – есть один... Нобель! Вот и поговори с ним о
превратит тебя в кого угодно! В момент! и прекрасном...
кровь высосет... Так что накапай себе здравого
смысла в стакан и любуйся нарисованным Вообще имена при нем было лучше не
животом чьей-то прабабушки... Такова твоя называть. Всем достанется. О Христе как-то
участь на данный период. вспомнили... – Христос? это такой... – Сукин
сын? – Много хуже. Впрочем, это вопрос
Однако не хватало, если не зрелищ, то хотя Веры... – Что он имел в виду? Создавалось
бы скромных развлечений... Поговорить что ли впечатление, что он просто не соглашался с
с потомком крутой реликтовой ветви... Я-то – установленным миропорядком. Он не
бытописатель – слава богу, помню еще цель вписывался в него... Он был не согласен с ним
своей вылазки. Собрать кой-какой матерьялец по большому счету. А имена это так...
для заключительной главы. Так ведь ничего обозначение вех. Фишки на доске. Его больше
нового не будет! Все сказано. Все собрано. Все интересовала логика событий... В принципе, мне
в сундуках... Все разобрано и подшито. А импонировало его низвержение кумиров...
«Смерть бомжа» не состоялась... Время не Действительно! Чего с ними церемониться?
пришло. Ну так и прекрасно! Куда нам Такие же живые люди... лучше ли, хуже... кто
торопиться... Да и как тут поговоришь... Гений знает точно?.. люди, обросшие легендами... По

~ 80 ~

мне, так и вовсе не существует касты Каких это таких? – Таких во все и вся
неприкасаемых... Хотя человечество, в основной сомневающихся. – Вполне возможно... Ну, a в
массе, никогда с этим не согласится. Без великомученики, к примеру, в великомученики
«идеального» они просто заплутают в своих должны бы взять... туда сомневающихся берут?
темных переулках. Или запьют с горя и – Туда берут. Но ты же нетерпим, как бестия,
передерутся... Вот и западают на Поводырей экзальтированный до бешенства, сумасброд...
различных рангов и мастей с детской Вот ты кто. А там таких не любят. – Пусть не
непосредственностью и недетским пафосом. любят... Я сам себе порой невыносим. Только...
Берегись встать на пути их сумасшедшего вот что... К этим я и сам, пожалуй, не полезу...
экстаза! А тут уж всякого рода прохвосты, Чего? Эта вековая скорбь... унылая, как тяжесть
числом немереным, рядышком... Крутятся у в желудке... это повальное засушливое
заповедных зон. А вдруг и им что перепадет с послушание... Смирение, на столбняк похожее...
царского стола... И ведь перепадает! Каких Страстотерпцы стреноженные! А эти
только кумиров не создавало себе капризное убежденные высказывания, как
дитятко – силавесисво... Многих потом, правда, причмокивание... и глаза покорные, на все
стаскивало за подол с пьедестала и загрызало... готовые: «Бог терпел и нам велел», чик-чирик...
Или наоборот, сначала загрызало, а потом Да не терпел он как раз!.. рабы Божьи,
громоздило на пьедестал. Ну так и что? Да болоболы-послушники... В том-то все и дело! За
ничего! Такая у кумиров нелегкая доля. За три дня разнес в пух и прах Храм, построенный
любовь платить надо. А за сумасшедшую кучкой жуликов, злобных кривоногих карликов
любовь – по высшему .разряду... А в законе, с Талмудом наперевес, покрытым
справедливой любви не бывает, как тысячелетним прахом... Храм-термитник с
выяснилось... Корней это знал точно. Его тараканьей моралью! И в три дня воздвиг
прагматичные мозги не давали впадать в Новый Храм! Чистый, прозрачный, доступный...
эйфорию. Он четко обозначал причины: Ничего себе терпение... Да это же взрыв
«Куликовская битва? Великий русский народ музыки! Экстаз земли и неба! содрогание всех
бьет бусурман? Князь Донской на белом коне? сфер! вулканический выброс! духовный
Так что ли? Брось... Там половина были прорыв! ярость Господня! вызов на смертный
наемники... всякий сброд. И с той и с другой бой на века! Вот что такое наш Бог
стороны. У кого денег больше, тот и победил...». человеческий. А вы говорите, смирение...
Что тут возразишь? Можно, конечно, про
русский дух высказаться... о патриотизме Так что в их стойло меня не затащишь...
порассуждать... Только Корнея на такую дуру не Впрочем... с другой стороны... что уж... все мы
купишь. Какой, на хрен, патриотизм, когда речь родом оттуда! Все до единого, на русской земле
шла о выживании... Понимал, товарищ, откуда живущие... Все из великомучеников. Уж чего-
ноги растут, как шея к черепу крепится... чего, а этой жизни скабрезной, на анекдот
Взрослый был. Не страдал издержками похожей, мы нажевались... И теперь жуем.
романтизма. Не фантазировал. Не рассыпался Шамкаем ртами беззубыми... силимся заглотить
бисером по шелкам... Он словно пилюлю... из вранья, покаянием
фотографировал суть явлений. Хотя, приправленную... Не сблевать бы только. Вон,
подозреваю, за кадром много чего оставалось... святой Корней знает, не даст соврать, как нам
Многие загадки хранил в себе этот блевать охота... Но терпим. А что делать? Все
бесстрастный фотограф. Он, кстати, высказался равно в этой жизни пьяной никто никогда
однажды... ни с того ни с сего! Без тени ничего не поймет! Одни сполохи над
смущенья. Так просто, сказал и все. Просто бескрайней пустыней, да разрывные пули, как
отметился... Констатировал факт. птички... фить... фить... Ни с чем не сравнимый
Сфотографировал явление. поросячий восторг, с последующей многолетней
живодерней. Вот что такое наша жизнь.
– Так я, если честно, просто святой...
Я чуть не поперхнулся от столь Но я взорвался однажды... в один из
неожиданного разворота мысли. Но удивился я, пресветлых дней своих, после многодневной
как ни странно, лишь тому, что не удивился ходки в места, где жизнь бьет ключом...
этому сообщению нисколько. Конечно святой! Психанул по-крупному! Я сказал тогда:
Разве другие бывают? Я даже... быть может, «Хватит. Баста. Я наелся. Больше мое сердце не
впервые! почувствовал мимолетную острую вмещает...».Остается только уйти, с гордо
зависть... Я тоже хочу! Я бы записался в их поднятой головой и залечь в свою берлогу,
полк... добровольцем... А что? Не взяли бы? – расплевавшись со всем, что так долго водило
Чего, дурак, спрашиваешь, – ответил я сам себе. меня на веревочке... и так дорого народу моему.
– Конечно же нет. Туда таких не берут. – Я плюю на все твои ценности, о народ! По
одному плевку на каждую твою ценность.

~ 81 ~

Великомученик из меня не получился... Пардон. морковью! под водку! До меня начинает
Осталось одно зубоскальство. И еще любовь к доходить смысл событий семнадцатого года...То
ближнему. А ближе себя самого я никого вокруг роковое непонимание, пропасть, лежащая
не обнаружил... И стал посылать я все и вся, между классами...
обретая свободу крупицами... С утра и до вечера
твердил, как молитву одно: «А пошли вы! Все! – А протертого супчика с вермишелью у
И друзья, и враги! И любовь, и преданность! И тебя случайно нет?
шикарные ****и, и смешливые девульки в
кудряшках... И жены, и дети! И правители в – Вспомнил! у меня есть еще лук! и соль...
законе... И коммунисты с диссидентами в Слава те, Господи! Не все потеряно... Есть
обнимку! И христиане с антихристом, одно поле надежда на воссоединение полярных сил. И
изгадившие! И вы попы – волки позорные – со возрождение нации не кажется уж столь
своим тщедушным покаянием! И вы, классики бредовой идеей...
российской словесности! И Бог, и Черт! И – Вот что... Давай так: ты вари пока свою
Шишкин с Айвазовским! И правила хорошего кашу с морковью, а я пошел в магазин.
тона туда же! Вы меня достали!!». – Эта... ты водки возьми. А то она кончается,
засранка, почему-то в самый неподходящий
И что же вы думаете? я проиграл? я момент...
опустошен и несчастен? я вою на луну? я Стол у нас получился отменный: жареные на
скалюсь на солнце? я рычу на проходящих мимо водке сосиски, каша с морковью, лук, черный
людей? Как заблудшая овца, умираю от хлеб и лимон. Корней ел! Я это отчетливо
одиночества? Как бы не так! Я радуюсь жизни! видел! Но как незаметно умудрялся он это
хохочу, как сумасшедший... я почти в обмороке, делать... Как несуетно. Еда, это не главное,
от навалившегося на меня счастья! Я только будто говорил он. И водка не главное... А что
жить начинаю! Я стал свободен! как птичка... Я же, что же тогда главное, Корней? Живопись?
стал абсолютно свободен! Мне стало плевать, Рождение детей? Почитание родителей?
что обо мне вы подумаете... и даже... О! даже... – Родина? Вера? Любовь? Что?! И он всем своим
страшно представить! – мне плевать, что сам я обликом отвечал: главное всегда за кадром...
о себе думаю! Оно не слышно. Неведомо. Ты не суетись, не
мудрствуй, не ищи его... Оно само найдет тебя,
Я сделал всех!! само все случится. Только будь готов к встрече
Ессс!!! с ним. Всегда. Ежесекундно. Не проморгай свое
главное... И встречай его достойно. Каким бы
Чу! Слышите? Кажется произошла оно не оказалось... Господи, каким покоем веяло
подвижка... Над вечным покоем рассвет... от него... Какой подлинностью. Говорил он или
Солнце российского изоискусства взошло над молчал, рисовал или пил водку, он всегда
погостом! Мой драматический герой проявил попадал в суть. В несуетную суть явлений... Он,
интерес к жизни. Восстал из могилы, как по-моему, никогда не промахивался, а если и
Лазарь... Обугленная птичка Феникс с промахивался, то... как бы это сказать...
всклокоченной бородой. Ослепительно было то достойно, что ли... Он будто укладывал и слова,
сияние... и поступки в некую нишу, которую созерцал он
один... в некую природную нишу, соразмерную
– А не выпить ли нам... всему живому.
Свежая идея, однако... Я обиженно – У меня на даче растет петрушка. И ты
промолчал, щурясь на солнце. Выпить... Чего ж знаешь, как я ее ем? – беру за хвостик и ем, как
не выпить, когда этого добра, хоть залейся... Тут морковку.
и дурак выпьет! А ты попробуй закусить, когда Только вот что... до меня вдруг дошло...
шаром покати... дружить с ним (звучит уже нелепо) я бы не смог
– А что, у нас только цитрус? никогда! Даже приятельствовать. Он подавлял...
– Что? Не понял... нет, не превосходством... просто собой... Всей
– Чего ж тут непонятного! Жрать охота! своей хрупкой массой. Ему, очевидно, можно
Блокадный Ленинград какой-то... Мы обедать только служить. Не прислуживать, нет, именно
когда-нибудь будем? служить... Как служат Отечеству. А я на это не
– А... эта... конечно... у меня есть каша... и способен. Меня и натуральному Отечеству
морковь. служить не заставишь. Разве что под дулом
Господи! что за чудовищный больничный автомата...
наборчик! Каша, наверняка, овсяная... А где – Ты знаешь, когда отец на войну пошел...
соленые огурцы? Квашеная капуста? Где ему уж за сорок было. Как тебе сейчас. Он до
краковская колбаса, наконец?.. Беда с этими войны был театральным художником...
аристократами. То он пиво шоколадкой – В Малом театре работал?
закусывает... Теперь еще не легче. Каша с

~ 82 ~

– Нет... Малый театр это после войны... И Серебрякову? Что получится? Что за гремучая
представляешь, его призвали, уже взрослого смесь? А ведь Корней все это хозяйство
дядьку... рядовым... на эту дурацкую войну. И добросовестно впитал. Ни один из братьев не
он пошел... А куда деваться? Старик среди впитал, а этот исхитрился... Вот и разберись
мальчишек... Но, говорил, меня возраст и спас... теперь, что он за птица. Как же, очевидно,
я зазря никогда не высовывался... под пули не терзают его парадоксы, соединенные вместе по
лез. Я всегда был спокоен. Поэтому, быть прихоти Судьбы... Что в нем творится? Какие
может, и вернулся... веселенькие процессы? Как же ему не пить,
бедолаге, когда природа наградила его таким
Историю я знал наизусть. Она заканчивается взрывоопасным коктейлем!
довольно слюняво. Один в один кадр из какой-
нибудь французской киноленты... Они любят Да, поистине, неисповедимы твои фантазии,
такие фокусы... Пятилетний мальчонка идет по о Боже!
Сретенке... в гимнастерочке, мамой пошитой.
На груди ордена поблескивают, Разговор наш не клеился. Корней еще что-то
собственноручно вырезанные из консервной рассказывал, постепенно угасая... Я и вовсе
банки... А навстречу отец. Суровый, уставший... молчал. Да и кому нужны эти дурацкие
но живой! И мама подталкивает его: «Это твой разговоры... Слова ничего не значат, когда ты
отец, сынок». И он застыл, онемел... А потом находишься на грани улета... улета в
встрепенулся, побежал: «Папа! папа вернулся!». подспудное... Мы потихоньку вползали в
состояние, где нет ничего. Ни мыслей, ни
Мощный, очевидно, был мужик. По работам чувств, ни желаний... И сны нам не снились, и
видно. Две или три висели у Корнея в фантазии не посещали... Может это и есть
мастерской. И здесь был один пейзаж. Они так Царство Божье? Ни времени, ни пространства...
резко контрастировали с творчеством всей этой Ни радости, ни печали... Ничего! Ни одна
приблудной династии... В них была мощь, сволочь не подкрадывается, не грызет твой
страсть и простота... Он отстоял свое право хребет... Не требует ответов. И страсти тебе не
называться художником в семейке, где, я грозят, и страхи... И счета к оплате никто не
уверен, на него посматривали снисходительно... предъявляет. Господи, как восхитителен и чист
А какая, к черту, cтрасть, скажем у Лансере? этот вакуум! Когда же он отступает, а
Что он в ней понимает? Как бы вам объяснить... реальность проявляется и тяжелеет и начинает
эту разницу... в популярной форме. Вы видели выпирать углами нелюбезный мир... Не
картинку на пачке папирос «Казбек»? (Рисунок, паникуй. Ничего страшного не случилось. Все
кстати, Лансере.) Там джигит скачет на фоне поправимо... Сделай небольшое усилие...
Кавказских гор. Ничего не скажешь, здорово протяни лишь руку, налей себе полстакана,
скачет! Там есть все: и красота, и воображение, отрежь колечко лимона и все восстановится...
игра ума, есть эстетика и какой никакой Внутри зажжется светильник, углы закруглятся,
лиризм... Но страстью там и не пахнет. Ее а ты потихоньку возвратишься назад. В мир
просто нет! А возьмите ту же пачку пустоты и стерильности... Божественной
«Беломора»... Чувствуете разницу? Никакой пустоты и абсолютной стерильности!
здесь эстетики и игры ума! Никакой красоты нет
и в помине. И намеков на лиризм вы здесь не Вот что такое там. Лично меня это вполне бы
обнаружите. Но сколько здесь скрытой страсти устроило...Такой мир иной мне по вкусу... Но
и простоты! здесь не там. Здесь обязательно что-то
происходит. Так уж задуман этот лучший из
У отца Корнея эта страсть присутствовала миров...
явно. Она бурлила в каждом мазке... В каждом
мазке вызывающе жил его суровый мужской В очередной выход из нирваны, я обнаружил
дух. Я представляю, как не ко двору пришелся гостей. Он и она. Я бы не заметил их появления,
сей грубый дух, какую мину заложил под их если бы он не вел себя так вызывающе плоско.
аристократический бомонд этот мощный Он издавал инородные звуки. До боли знакомые
мужчина... Впрочем, это только догадки. Всего звуки Хама. Он что-то настойчиво и
лишь досужее рассуждение о впечатлении от раздраженно требовал от Корнея. Он истерично
посещения музея... повизгивал... И при этом поглощал нашу водку!
Это был обычный подонок, которого я в любой
Однако, вот что я еще здесь удумал... Лежа у другой ситуации просто бы не заметил. Я бы его
истоков и запутавшись в корнях его фамильного проигнорировал, как ничего не значащий,
древа. Работы Корнея умудрились соединить в пустяшный плевок. Да, я так устроен... Я не
себе несоединимое: анализ и страсть, взрыв и стану реагировать на плевки, если они не летят в
музыку, эстетику и диссонанс, декаданс и веру. мою душу. И это по-моему нормально. Но этот
А если туда же впрыснуть мироискуссника мозгляк оказался как раз тем плевком. Плевком
Бенуа, да Лансере... да сексапильную мадам во вселенский колодец. В мировой Разум был

~ 83 ~

направлен этот плевок! Он ворвался в наш, она уже тяпнула... грамм сто пятьдесят. И
такой неустойчивый и хрупкий, но абсолютный светилась теперь своей скромной тайной. Да,
мир, не спросив разрешения, и принялся пылить его ли это подруга? Вопрос. Может быть так...
своим гнусным и суетным мировоззрением. приблудила самостоятельно на огонек... Видит,
Очевидно решив, что здесь и сейчас все дверь нараспашку, она и вошла... А что?
дозволено, по причине нашей абсолютной Нормально! У Корнея это запросто... То он
бесстрастности, он не стал прикидываться, пенсионера с улицы притащит... нальет стакан и
сорвал покрывала и обнаружил свою рисует... То бомжа. Один обделался прямо под
безмозглую пегую сущность. Меня, как живую картиной, пока тот его рисовал. А потом они
единицу, он вообще не учитывал! А с Корнеем уже сами заходят... По-свойски... Но теток у
разговаривал так, будто тот прах дорожный... него я не видел. По крайней мере, такой
или клен опавший, то есть с полным тоскливой конфигурации...
уничижением... Ничего себе! уха! Спит Корней,
что ли? или помер? или окончательно впал в Корней же повел себя еще более странно: он
маразм? Такое не прощается, Корней! этому нет лег на диван и уснул. Будто все так и надо.
оправданья! Эта сука позорная должна умереть! Будто тетка в углу, это нормально. А мне что
прикажете делать? Я уставился на нее в упор,
Я резко встал, словно автомат передернул... пытаясь разгадать ее тайну. Может она мне
Мой вид был воистину ужасен. Я был мерещится? Нет... нет... не думаю... вряд ли. Ни
стремителен и ужасен, как и должно быть каких аномалий я в ней не разглядел... Сидит
святому возмездию! Я вселял ужас! Да! Я это скромно, ждет чего-то. Как на вокзале. С сумкой
видел по реакции его постыдной физиономии. на коленях. Ручонки положила на сумку и
Физиология его физиономии полиняла на ждет... Сюр какой-то! Я отвернулся, чтобы не
глазах. Она превратилась в мочало! Он хамил, угнетать себя неразрешимой проблемой... Сидит
рассчитывая на безнаказанность... Эта тварь и сидит. Не летает же. Кровь не сосет... А я тебе,
думала, что все пройдет незамеченным, по Корней, не охранник! следить тут за всякой...
причине отсутствия свидетеля... Он думал, что я Была охота... Меня и без нее мутит... Странные,
труп. Он просчитался... Сейчас он узнает, кто из однако, у нее были пальцы. Странные, чтобы не
нас труп!.. сказать больше... Короткие обрубки, а не
пальцы. И загнуты в обратную сторону. Нет,
Я подошел вплотную и налил себе водки. черт побери, эта тетка не просто так! Подойти
– Корней, что это за шушера... – я не что ли к ней, объясниться... Спросить, что ей
собирался тянуть резину... нужно... Быть может она заблудилась? не может
Мужик оказался на редкость выход найти? Да нет... чушь... архитектор-то
сообразительным. И шустрым. Мимолетная сразу нашел! Взметнулся – и в дырку – тырк!
бессильная ярость озарила его лицо... Однако... таракан... Что-то тут не так ! Какой-то подвох
он стремительно качнулся к дверному проему, все-таки присутствует... Я вновь повернулся и
сквозонул трепетной птахой... и был таков! уставился в угол... Тетки не было! Пусто! Ну
позабыв про подругу... Был, и нету. Это меня вот, что я говорил: мираж!
устраивало. Я справедлив, но не кровожаден.
– Кто это был? Она возникла резко, прямо надо мной...
– Эта... архитектор... из Моспроекта. Вздыбилась и нависла... И смотрит, смотрит...
– И что от тебя ему надо? будто целится. Бог мой! это вам не шуточки...
– Объект сдавать надо. Сроки поджимают. Это серьезная заявка!.. эти глюки...
Нашел вот... А что я могу сделать? чертовщина... это Гоголь шалит? Страсти какие!
Исполнителей нет... как вымерли... А модель Что ты там разглядываешь, баба, что увидела? Я
нужно сдавать срочно. Паять там, металл тебе не зеркало! А она все смотрела в упор,
резать... Ты паять умеешь?.. Давай с тобой в чертова кукла! Панночка... Я онемел. Вмерз в
четыре руки... исполним. свой диван... Она пригвоздила меня своим
– Как пианисты? взглядом! как полумертвого кролика... как клопа
– Как пианисты... на стене...
Я вернулся на прежнее место. М-да...
Кажется, я погорячился... Странный, однако, И тут я увидел... О, что я увидел! это не
этот архитектор. На забулдыгу похож... И еще вмещает мой разум... ослабевший... чумной...
одна странность: подруга его не торопилась это так страшно! Вместо глаз у нее были два
уйти... Она сидела в уголочке тихо-тихо. Вся полуоткрытых рта! Розовые губки... ощерились!
торжественная и онемевшая, как невеста... Как А на месте основного рта – тоже рот... Самый
пятиклассница, впервые попавшая на противный... мокрый... Три рта! И все три –
представление в цирк. Она вращала глазенками, вперились! смотрят... в меня! прямо внутрь
восхищаясь чему-то своему... Водки, конечно, меня! подмигивают... причмокивают... скалятся!

~ 84 ~

– Экий ты мужичонка пронырливый... Не звук. Точно! Меня не проведешь... я вам не
спишь... все высматриваешь, вынюхиваешь... мальчик... Слава Богу, я еще в понятии... в
Про все тебе знать охота... – говорит один рот. здравой памяти, в своем уме! Вот же
А другой показывает язык. А третий – гланды. привязалась, стерва! В прятки со мной решила
поиграть... в жмурки... Оч-чень хорошо! просто
– Что ты... что ты... – забормотал я по- восхитительно! я согласен... Прячься
доброму, – ничего я не высматриваю... и дела хорошенько! Я иду искать! Асмодей
до тебя нет никакого. Это я так просто... чисто любострастный... Надо же такую глупость
случайно взглянул... Я спать собирался... придумать... дуру гонит! думает, ей кто
поверит... Ну и где ты? отзовись! тварь
– Ну спи, спи... обманщик противный! ротастая...
Лгунишка. Может тебе колыбельную спеть...
люлю покачать? – и она коснулась меня!! Я выскочил в прихожую, прихватив бутылку
своими жуткими пальцами! как оружие. Н-ну!! Сейчас я тебя достану!
суженая моя... Неуловимый мой мститель...
– Не надо колыбельной! Иди лучше в угол... Опять никого... и дверь нараспашку... Все ясно.
водки выпей. Оттуда поговорим. Ясно, как Божий день! Он свинтил... или она...
да какая, хрен, разница... Вы слышите? гул...
– Ну уж дудки! хитрец... Какой топот копыт... Куда это он? Дверь в подъезде
невозможный хитрец. Я к тебе пришла. громыхнула... Он боится меня! Этот див
Понимаешь? насовсем пришла... Хочешь рядом сумасбродный подался в бега! Он бежит с поля
прилягу? .. боя! Мальчишка-плохиш... Вот потеха! Ха!
приятель... от меня не отмахнешься так просто!
– Нет! нет... Бога ради... Да кто ты? кто ты я настигну тебя... я задам тебе трепку...
такая? – спрашиваю я, превозмогая отвращение расквитаюсь за все! И я кинулся вниз в
и страх. Только б не выдать свое смятение. погоню...
Только б она не увидела мой абсолютный,
окончательный страх... И я закричал, по Странная, однако, у меня получилась
возможности грозно: «Да кто ты, черт тебя погоня... Странная, чтобы не сказать: никакая. Я
побери!?». отказался от преследования... Сам. Я прекратил
добровольно эту чумовую гонку за
– Кто, кто... – усмехнулась она всеми ртами. ускользающим призраком.
– Не узнал что ли? Лучший друг художников-
концептуалистов и пьяных школьников... и Выскочив на улицу, во мне что-то екнуло...
прочей отвязной тусовки... Персидский див Как бы очнулось... Забрезжил просвет...
любострастных вожделений – Асмодей. Подобие здравого смысла засвербило в
Собственной персоной! А ты что подумал? суставах: куда это я? зачем? Куда меня
суслик... За тобой я пришел, по твою душу... повлекло... это плохо кончится... точно! В мозгу
Выходить пора, дядя! твоя остановка. А то так и установилась устойчивая ясность. Ясность,
будешь мотаться, как Ерофеев: туда-сюда, туда- переходящая в стерильность... Но грудь
сюда... Давай по-быстрому вставай и с вещами распирало иное вдохновение. Там пел хор
на выход. Пора! Пришла, брат, беда – отворяй всякой сволоты. А капелла. Без свирелей и
ворота... скрипок. Без арф и клавесина… Каждый из их
многоголовой своры раскрывал только пасть и
Господи, что за ахинею несет этот див! Какая тянул свою жуткую партию... Они хрипели,
остановка? Какие вещи? Какой Ерофеев? И где повизгивали, урчали, клокотали и хрюкали! И
это я мотаюсь?.. испуг – вечный спутник моих черных дней –
холодил низ живота и щекотал горло...
Я резко поднялся, надеясь, что этот
прилипчивый бред сам собою отлипнет. Я Я глотнул из бутылки, надеясь прекратить
огляделся. Никого... тишина... В комнате пусто! этот шабаш и раздрай организма. Но он
Лишь Корней, как архангел, раскидав по дивану упирался! как бык... Ярился! Он отказывался
крыла, лежит в забытьи... Чертовы сны... мне служить! Суставы крутило веретеном. Ноги
чертова баба! привидится же такое... Гнилое куда-то несли... под откос... Из чрева, как из
местечко! гнилое и шаткое... Зубы били бездны, поднималась огненная муть...
чечетку... Пустота обступила снаружи... пустота стремилась на волю... Сердце трепыхалось и
прет изнутри... так... так... успокойся... Сейчас бабахало так, словно на нем, как на подиуме,
все пройдет. Непременно пройдет. Этот холод била чечетку вся эта свирепая сволочь... Голова
могильный, этот страх... этот бред чумовой... же, как воздушный шарик, моталась на ветру,
Все пройдет... Я знаю, как с этим покончить! Я пытаясь оторваться и улететь в небеса... А по
налил себе водки... Один серьезный глоток и позвоночнику, с маниакальной настойчивостью
мужество восстановится. В душе зажжется альпиниста, карабкался смертный ужас.
светильник... Все отлетит в никуда... Мир
очистится от всей этой скверны...

Что? Что там опять! В прихожей кто-то
стукнул! и прошуршал... Я отчетливо слышал

~ 85 ~

Меня согнуло знаком вопроса в каком-то престарелый Господь, впавший в маразм... А
пустынном дворе... может ты прикорнул ненароком, да проспал все
на свете? Или ты уже вышел в тираж?.. и ждешь
Я не мог более сдерживаться... Меня рвал на сменщика? Молодого и крепкого, ясного Бога!
части мой акапелльный хор. И я дал свободу Бога думающего о нас! не запачканного так, в
инстинкту... основному инстинкту – жить! Вся столь бездарных делах... Ты выходишь в
эта урчащая, клокочущая, хрипящая огненная отставку? И тебе все равно, что здесь будет...
масса устремилась на волю. Мой угнетенный наплевать! ты устал... Ответь же! Ответь! Не
поверженный Дух восстал из забвенья! Как молчи... Порази меня громом! Разбей мою
Спаситель в священной ярости гнал нечестивцев глупую голову об асфальт! Раздави, как клопа,
из Храма, так Дух мой, не приняв смирения, разотри меня в прах! Только не молчи!..
вышвыривал всю скверну из нашей Церкви. –
Пошли вон!! Я лишь открыл пошире ворота... И "...о, тщета! О, ложь, возведенная в Веру! О,
из меня полетел в мир подлунный бурлящий вселенский православный партком! О, Бог, не
поток всех смертных грехов. дающий ответов..."

Момент истины завис в подсознании... Я встал с колен и побрел наугад... Я свернул
Я блевал самозабвенно и страстно. Как за угол чего-то и побрел вдоль... Стало ли мне
кающийся грешник отбивал я земные поклоны. легче? после очищающей душу и желудок
Я хрипел и колотился, словно в падучей... Мой молитвы? Я не знаю... Опустошенней мне стало.
религиозный экстаз шкалило в высшей точке Но вот легка ли была та пустота? Не думаю...
вселенской сумятицы. Не земли и небы, не дома нет... не легка. Пустота всегда гнетуща. В
и деревья, но хаос и мрак обступили меня... Но кармане еще булькала спасительная влага... Я
сквозь спазмы и корчи и тину сознанья сделал глоток, пытаясь зажечь светильник. Едва
полыхнул вдруг огонь! Сполох света и ясность затеплившись, он погас... Опять неудача...
Господня! И завопил я: «Бог мой! Забери все... и озноб... немота... Я съежился, пряча свое
хлеб, и вино! и вдохновение, и зрелища... и муть бессилие за ширму воротника. Я выглядывал в
беспорядочных дней! и каменья громыхающих смотровую щель своих глаз настороженно,
слов, и угар черных мыслей! Забери все до чутко... как зверь. Раненый зверь... больной.
капли, до последней крупицы... Освободи мя от Пораженный вирусом страха. Я боялся всего.
скверны себя самого! От разрухи, что несет мой Везде подстерегала опасность... Из каждой
экстаз, от слабоумия, и от гордыни, и от расщелины мироздания угрожающе смотрела
себялюбия освободи мя! Милость твоя Беда. Щемило дурным предчувствием грудь...
безгранична... Услышь же глас вопящего на Нелюбезный мир таил в себе очевидное
пустыре! Да, я согласен... все так... голос этот превосходство. Превосходство Громовержца
ужасен и дик. В нем нету раскаяния, нет над птахой. Превосходство сетей над рыбой. Но
смирения... Он режет слух. Он воистину пока он не ярился, не гнал меня... не давил... Он
страшен! Но, скажи, не страшна ли истинная был тих. Загадочен. Темен... Он прикидывался
любовь? Не страшна ли сама истина? Ты безразлично-бесстрастным... О, как обманчива
послушай, как чист и пронзителен, как искренен была та тишина... беззастенчиво лжива! Он
зато этот звук! Как самозабвенен... А пропускал меня вглубь своей зоны. Заманивал с
вулканический взрыв, а громы небесные, а рык сучьим коварством... Чтобы потом со скрежетом
звериный, разве они гармоничны? Но ты же и лязгом захлопнуть ржавые ворота склепа за
приемлешь их! Они тебе желанны! Они чище и моею спиной! А там... что будет там ? за
совершенней любой проповеди... честней любой пределом... Кто это ведает? Ничего там не
исповеди! А слуги твои, наместники Божьи, будет. Но я упрямо шел, пугая прохожих и
разве они не лгут тебе ежечасно... Ты мудр, ты вздрагивая сам. Меня осыпала мокрая крупа и
знаешь: не врет только равный. Так неужели манна небесная липла к ногам. И белесый свет
мой голос не нужен тебе? Неужто все зря?.. я фонарей белил все покойницким светом...
кричу в пустоту... в разверстую пустую дырку? Гнилое местечко я выбрал для прогулки...
А Храм их? сегодняшний... Разве он чист? Разве гнилое и шаткое... шаткое и проклятое...
не на лжи возведен этот Храм? Он загажен, как проклятое и пустое. А впереди... впереди только
мой желудок! Такой тебе нужен? скажи... Так провал. И обратного хода нет. Потому что, это в
где же твой Посланник скитается? Где Санитар? душе... Тяжесть... бездонность... мрак... Куда бы
почему не разгонит лукавых! осквернителей приткнуться… Куда?
Духа и Церкви! этих, ряженых в одежды
смирения, массовиков-затейников, этих ***
пустомелей, гребущих всегда вкривь и вкось и в
обход... А может ты сам просто фикция? Когда я очнулся..., впрочем, нет... я
Всеядная тварь? Равнодушный, уставший приоткрыл лишь глаза. Разлепил горящие веки.

~ 86 ~

Мутно и долго, малыми дозами сознание танцующих перед глазами. Потом я пополз... Я
возвращалось ко мне... Оно проявлялось сквозь полз долго, отвоевывая каждую пядь
вязкую тину и морось провала... провала, в пространства. Полз, пока не уткнулся в стену.
котором я стыл... Сколько? не знаю... Я ничего Дальше я молился богам. Сосредоточенно.
не мог сообразить... И двигаться я не мог... Вдумчиво. Всем богам, каких только помнил. И
Меня пригвоздило к доскам. Я видел лишь край они услышали меня... Вняли мольбам и
грязной стены и пол, крашенный ржавой охрой. откликнулись... из далеких миров и неведомых
Нет, вон еще что-то сумеречное... поодаль... измерений. Они не стали прикидываться
какое-то бездыханное тело. Я попытался Недоступными. Не отвернулись во гневе, не
приподнять свое... м-м-м-м... Зажглось все сморщили брезгливо свои прекрасные лица...
разом! Вся биоконструкция. И каркас, и Они только пристально посмотрели на меня со
проводка, и соединительные узлы... И защитный всех своих вершин... и из глубин тоже
покpoв... И прочий хлам, чем набит я в посмотрели... И я вполз по стене под этим
избытке... Бог мой, какая тяжесть!.. Как дружным, участливым взглядом. И тогда,
громоздок и немощен я оказался! как изношен... пораженные моим упрямством в стремлении к
Все проржавело, окислилось, все покорежено... правде жизни, боги смилостивились и стали
Меня выкинули? на свалку? уже? Ужель все возвращать мне утерянную память...
кончено?.. Я подтянул к себе руку... и Озарениями. Как и приличествует нормальным
осторожно... как сапер мину, пролежавшую в богам.
земле лет сто... стал ощупывать свою рожу. На
губах образовалась короста... сквозь нее Н-ну! Я огляделся... Все так. Ментура. Ke-
сочилась какая-то дрянь... Это кровь? но почему Пе-Зe. А что ты ожидал, дружок? Ты на что-то
такая черная... моя кровь? А вокруг заросли... надеялся? на какую-нибудь тихую гавань? на
Ну да... конечно... борода растет даже у теплый диванчик и чистое белье? Брось... Все на
покойников... А я кто? живой? что-то не месте. Четыре стены, окно в клетку, тусклая
похоже... А дальше... а выше... какие-то горящие лампочка, да решетка, вместо дверей... Да общее
бугры и хладные впадины... Что это я лежбище – крашенные каким-то говном,
ощупываю? что за припухший ландшафт? Туда дощатые нары. Ничего лишнего... Никакого
ли я залез? И где я, черт побери?! Нет, как притворства. Стиль выдержан. Суровый стиль
хотите, надо двигаться! Шевелить мозгами и моей Родины... Все нормально, приятель: ты
телом! если оно мое... О, как я ненавижу уже двигаешься! ты смотришь на э т о т мир...
подобные загадки!.. байки из склепа... Они ты видишь его! ты способен дышать... тебя
делают из тебя кретина, повергают в отчаяние озаряют, пусть короткие и разорванные, но
твой и без того полудохлый дух... ты зависаешь яркие вспышки памяти... Ты жив! Все остальное
в прострации... стынешь в каком-то дурном поправимо...
полусне... Так. Успокойся! не пыли... Все
нормально. Не в таких переделках бывали... Но почему я один? если не считать тела в
Главное на данный момент – врубить память! углу... Куда подевался народ? Помнится (боги
Дать искру механизму! а там, глядишь, чего- напомнили), когда меня сюда затолкали, здесь
нибудь да разгорится... Хотя бы затеплится была тьма народу!. как в приемной к
какой-никакой ответ... Пусть самый Всевышнему Начальнику... На Страшный Суд
невменяемый, но ответ. вызывали? Кто будет последний? в очередь...

Только где ж его взять в этом сумраке В Чистилище было тускло, и воздух был
дырявой башки... на таком сквозняке... в этом сперт... Все шевелилось, стонало... Кто-то уже
омуте... М-да, вопросы... одни вопросы... откинулся, кто-то ссал в углу, кто-то бормотал в
Вопросы унижают. Это истина. Ответы полудреме... кто-то орал. Впрочем, нет... да...
наоборот... ответы освежают сознание и вспомнил... Это я орал! Точно. Я не хотел
возвышают душу! дают ощущение заточения! Я требовал воли... себе и народу
полноценности... О, как нужны мне эти своему. Наверное, этого не надо было делать...
дурацкие ответы именно сейчас! когда все... так постыдно орать... Никогда не требуй
решительно все расползлось по швам. сокровенного и желанного в такой гнусной
форме. Получишь обратный результат. Но тогда
Я приподнялся и сел. Ага! конечно... Это мне казалось, что только так » надо! только так,
сказать легко! В действительности все было не несомненно и мощно надо заявлять о свободе! Я
так. Все было трагичней и муторней. Всюду был не прав. Я был сто раз не прав! потому что
подстерегала боль и накатывала тошнота. Бог оставил меня, а бесы насели... Сотня
Сначала я откинулся на спину... потом подтянул сутулых сумасшедших бесов в соплях... и
ноги... потом я отдыхал, разглядывая принялись соблазнять меня... и раскачивать
светящиеся кружева и огненных мух, камеру... Потому и вопил я, и требовал
невозможного. А потом? Что было потом?

~ 87 ~

Потом была ярость. Белая, как раскаленный вспомнит чего, прояснит ситуацию...Кто ты?
металл. Но до ярости случилось помутнение... И мужик... Заложник чести? или так себе...
полное отсутствие, и слепота, и глухота, и фрайерок!
забвение, и сумерки... Все остальное, сколько-
нибудь пригодное, растащили эти треклятые – Эй! мужик, – позвал я и не узнал свой
бесы... Да, меня оскорбили – ну, так что? – в голос, – курить есть? По нулям... Мужик был
лучших чувствах к прекрасной Свободе – эка бесстрастен, как замерзшая лужа... Открытые
невидаль!.. Я помню... неясно, но помню... глаза еще не означали пробуждения. Но он
мужичок... эдакий крутой Уокер в рыжей пошел дальше. Он загадал мне загадку... Он
щетине... (там были все такие) ... Он подскочил, закричал вдруг, яростно таращась в свою
он замахал кулачищами... Он плюнул в меня мерзлую бездну:
каким-то паскудным словцом: «Молчи, козел!»
или пидор... а может – придурок? не суть... Это – Нах бли н-нессссы... без-носсса я... ёб! – и
резало слух. Диссонировало. Отрезвляло... Оно вздрогнул... и конвульсивно задергался... И
прорвало глухоту, и забвение, и сумерки... И угас...
бесы притаились во мне, заурчали... как псы...
оскалились... «Ну что ты на это ответишь? Я отвернулся. Эти корчи и муки... эти
герой... Сейчас мы посмотрим, какой ты загадочные фразы... они не добавляют
герой...» Так что мне оставалось делать? оптимизма, поверьте... Эти гордые сыны
пасовать? не расслышать нахала? заблеять? Отечества, представители моей прекрасной
засунуть себе в задницу это словцо? так? Ха! не расы, последнее время что-то забурели...
на того нарвались! Я сунул в щетину, как в Страдают невнятностью позиции и слабоумием.
полымя, свой геройский кулак... Я засандалил от Факт. Куда не плюнь – попадешь в загадочную
всей души! со всей белой яростью! а дальше... русскую душу. Еле теплится, сволочь, а туда
Дальше душа отделилась от тела... моя душа, от же... с Вечностью полемизирует на чистейшем
моего тела... и зависла в угаре камеры, тараща «великом и могучем». Или вопросы
глазенки... Эта сука позорная просто смылась, судьбоносные задает: «Кто я, бля-нах, фрайер
не желая участвовать в битве! Да! Эта стерва или сука? бля-нах... Я – в законе! бля-нах...». В
бесстрастная выжидала, как жидовка, что же каком ты, дурак, законе? Где ты его встречал,
произойдет?.. куда качнет маятник? Что ей дурень?..
выгодно в данный момент: отвалить насовсем
или переждать заваруху и вернуться назад... А Но этот, откинувшийся, и вопросов не
тело ярилось! и дрыгалось под ударами... рыжей задает... В полном упадке. Декадент, одним
Судьбы. Агонизировало! танцевало отчаяный, словом. Все про себя знает... Все жизненные
бешеный танец... Боролось за место в этом загадки уже разгадал, все запреты –
паскуднейшем из миров. Пляска Смерти не распечатал... Ничем его удивить невозможно.
самое изящное зрелище... поверьте... и уж На жизнь смотрит рассеянно и презрительно,
совсем не гуманное... Я еще взмахивал руками, сверху вниз... Как греческий философ Сократ.
не доставая соперника. Я трепыхался, как свеча Тот тоже относительно прелестей жизни не
на ветру... Я загибался и гас, опаленный сильно обольщался... долго в упадке пребывал.
огненным вихрем... Какой из меня, к чёрту, В депрессухе, по-нашему... А на прощание
боец!.. без души, без памяти, в наползающих высказался: «Всю жизнь я был болен. А лучший
сумерках... И, наконец, я осел. И меня лекарь – Смерть». И выпил яду... Хорошо
пригвоздило к доскам. А Рыжий топтал меня... сказал грек. Будто про меня... Я тоже, тоже
вроде бы... болен!.. Только здесь не Греция... никто тебе
яду не даст. ****юлей могут дать... а яду точно
Так почему я один? все-таки... Где не дадут, будь ты хоть трижды Сократ и пять
собственно народ? Их отпустили? поставили к раз декадент. Так что лежи, не рыпайся... Думай
стенке? А я?.. а меня?.. Может, я зашиб его о чем-нибудь светлом... или темном... как уж
ненароком... эту рыжую бестию... Или с ним сможешь. Как сказал один очень умный
случился удар... от перевозбуждения и излишка приятель (тоже декадент), выйдя из
усердия... Апоплексически©. Так бывает... а многоходового коматозного запоя, слегка
что? На меня все и повесят... Вон и свидетель в растерянным, но непобежденным: «Пора и о
углу. Он сейчас отдохнет и покажет, как все душе подумать».
было на самом деле... и протокол подмахнет, не
разглядывая... Я взглянул на бездыханное тело. Нужная мысль, однако... И очень
Оно вдруг открыло глаза. Так... интересно... своевременная. О чём тут еще думать? в этой
Надо бы познакомиться с узником совести. мрачной норе... Не о бабах же...
Навести кой-какие мосточки... Может он
Душа, кстати, давно уж вернулась... Я думаю
с полчаса, примерно... Я как озноб
почувствовал, так думаю она, родимая. Лежит –
дрожит. В уголочке свернулась клубочком и
дрожит... Трудно ей со мной, понимаю... Трудно

~ 88 ~

и противно. Я бы на ее месте давно свинтил... многозначительностей, этих скорбных
Стал бы я так унижаться. Но она у меня добрая воздыханий... «там... Вечность...» Будто т у д а
и очень терпеливая, как русская женщина... А не мы же и попадаем. Не вся эта рвань, срань и
может это любовь? Сейчас таких ископаемых сволота, а одни онемелые иноки...
почти не встретишь. Все на себя берет! до всего
ей дело. Переживает... Всюду нос свой сует, во – Ну и как там? Весело было?
всякую дырку... Правду ищет, вынюхивает... – Ты понимаешь... сначала я видела все как
Кому ты нужна, ненормальная, с такими бы сверху... Ну... как вы деретесь... Ругались вы
дремучими взглядами! Зачем тебе эти страшно. Матом. Но это ничего... я привыкла. А
проблемы? Чокнутая, короче... Уж я и смеялся потом меня что-то повлекло, закрутило... Сила
над ней, и орал! ничего, терпит... Обижается какая-то... немыслимая, властная... И я
сильно, болеть начинает (откинется, охает, устремилась!.. Было темно... будто лабиринт
стонет... аж слезу вышибает!), но терпит. Хотя темный... и вдруг – Свет! сияние... теплота...
вчера чуть было не слиняла... На грани была. – Знаю. Читал. В какой-то вшивой
газетенке... Все вы одно поете... Лабиринт. Свет
– Ну? – спрашиваю... Я с ней строг. – в конце тоннеля. «Как бы сверху» все видел...
«Видишь бабу – бери сразу плетку» – так Что-то «как бы снизу» никто не видел! Врут,
советовал мне один очень умный Немец. срут, подличают, а потом с нормальными
Умный, но не декадент. Единственный в своем парнями в один лабиринт сваливают! Так что
роде, не считая Ленина. Сочетание ли? О, кей. Уж ты-то точно должна была
страшненькое, доложу я вам... Ум и упадок еще загреметь в преисподню! за все грешки мои...
можно воспринять и примирить как-то... Ум и Одно мое богохульство на такой срок потянет,
упадок близкие родственники. Мне так кажется. мало не покажется... А пьянство? а ****ство? а
В них соблюден баланс сил, сработаны самомнение? а скрытые пороки?..
противовесы... А ум и здоровье? Это что-то – Глупый! Богу все равны, он всех
запредельное... Это так высоко, так недоступно, прощает... А слова твои... они в сердцах
что оттуда и смотреть-то страшно! Но что сказаны... ты не ведал, что творил...
делать, иногда приходится... взглянуть с – Я не ведал?! Ну, курица, как есть –
вершин... И ужаснуться! и остолбенеть! курица! Да я тебе их и сейчас повторю... и на
смертном одре! Ты все-таки очень глупая у меня
– Ну? – спрашиваю я строго. душа. Даже обидно...
– Что? – Я не глупая... Я тебя помирить хочу...
– Рассказывай... – С кем? с Богом что ль? Нашла тоже
– О чем ты... приятеля... Ну и как он там поживает? Весь в
– Где была? белом, как водится, зубы золотые... На троне
– А тебе это нужно? восседает, в благодати купается... Думу за все
– То есть? человечество думает... Осиянный и простой... в
– А тебе до меня есть разве дело? райских яблоках... А пониже – парламент –
Нет... чувствуете? Это не диалог... это не святые апостолы... Как они, кстати? Места уже
разговор с русской женщиной... это какой-то поделили? или все еще грызутся? Кому под
жидовский флирт!.. каким номером за столом сидеть...
– Ничего себе! умница... Ты хоть – Ну вот... Ты опять злишься.
понимаешь, что ты несешь! Пока я тут бился, – Только яблочки-то червивые! и апостолы
защищая свою... и твою, кстати! честь... а потом твои плохо пахнут...
лежал, окровавленный, пригвожденный, как к – Ну что ты говоришь...
кресту, к этому сраному полу... тебя где-то – А что мне говорить, когда врешь ты все!
носило! Спасать меня вздумала? пристраиваешься...
– Я была т а м ... Решила, что все, заплутал блудный сын... размяк
– Что значит т а м ? Где это там? На и отчаялся... Самое время для
****ках, что ли... душеспасительных бесед. Вы таких вот и ловите
– Я была т а м, понимаешь? в свои сети, перепуганных да уставших... У кого
Не все нам поведал умный Немец о крыша съехала... от этой жизни чумовой, а в
женщинах... деля их на коров, змей и кошек. Он пустоту в одиночку ступить страшно... Вы тут
забыл кур. Моя – точно курица! как тут, подкрадываетесь... со светлой
– Что я должен понимать? улыбочкой и набором успокоительных средств...
– Я была там... где Вечность... где Свет... Шептуньи. Можно и укольчик сделать, чтоб не
– ...там тепло, там яблоки... думалось о плохом, не страдалось так
– Не надо шутить. Этим не шутят... безысходно. Ширануть Царством Божьим
О, завела шарманку... Сейчас начнет глаза пониже спины... успокоить несчастного.
закатывать... До чего не люблю я этих

~ 89 ~

Сказочку перед вечным сном рассказать... страдалец долбили веками и они выживали
Только рано ты меня хоронишь, сказочница! любой ценой! Такова была логика их жизни:
сладкая ты моя врунья со стажем... когда цель выживание – любые средства
хороши. Но он – мудрец и романтик – презрел
– Я не вру. Я верую. их божка и провозгласил: Бог един для всех
– Что ты делаешь? народов! И я восхищаюсь его мужеством. Да!
– Верую! И молюсь за тебя. Спаситель на Но за свои делишки я сам отвечу. Без
кресте муку принял за всех грешников, за всех посредников... Я хоть и не аристократ, но и не
несчастных и отверженных... И за таких как ты, последнее быдло. Я не позволю, что бы за меня
блуждающих в темноте. кто-то отдувался. К тому же такой чистый
– А ты почем знаешь? агнец, как этот малый... Это плохо пахнет.
– Так в Евангелиях написано... И сама я Понимаешь, стыдно... Это скотство, в конце
понимаю: без любви и веры невозможно жить. концов!
Устанешь... А ты не любишь никого. И, вообще,
живешь дурно, неправильно... А Бог всех любит, Но я догадываюсь, кто эту гадость придумал:
всех жалеет. Савл. Он же Павел. Раб Иисуса Христа. Он же
– Что ж, Богу богово... А у нас, у кесарей, Антихрист номер раз... С кучкой пугливых
так: кому нравится поп, кому попадья, а кому простолюдин, что таскались за Учителем, в рот
попова дочка. У кого какие наклонности. смотрели, так ничего и не поняв, да разбежались
Любовь – понятие творческое... кто куда при первой же облаве. И я
– Ты все насмешничаешь... Что ж веселись... догадываюсь, зачем он это сделал. В его трех
– А что мне остается делать? Как извилинах, да черной иудейской душонке
реагировать на все твои подкисшие байки? Мы, родился этот паучий замысел! Он использовал
кажется, не в церкви, слушать твои причитания Христа. Он – фарисей и законник по сути – и
по поводу безвременно усопшего... А насчет не мог придумать ничего иного... Как язычник
Евангелия я тебе так скажу: не всему барана, он принес его светлое имя в жертву
написанному верь. Все эти святые книжицы своим гнусным замыслам... Да! Он
писались такими же сказочниками, вроде тебя... почувствовал волчьим нюхом жреца-
под Идею. А Идея проста, как пряник! Лишить профессионала: вот где добыча! где будущее
нас свободы выбора. Того как раз, за что Дело! Вот где море разливанное для его
Спаситель и погиб на кресте. деятельности и всех последователей – жуков...
– Твоя свобода выбора кончается одним: Вот где Слава его и Бессмертие! Он наплевал и
бардаком да пьянством! растоптал сразу все: и Благовестие, и путь
– Ой, ой, ой... Мы, кажется, занервничали?.. Христов, и Нагорную проповедь. Прощение и
– А Спаситель на крест пошел, чтобы любовь, сострадание и свобода, что принес на
безумие остановить! Безверие ваше и землю Учитель, его также не интересовали...
вседозволенность. К послушанию звал. Чтобы Ему нужна была только смерть Христова!
Бога помнили и боялись. Позорная казнь на кресте, с последующим
– Ну и как, получилось? Уже два чудесным Воскресением... «Это Его, Невинного,
тысячелетия спасает. Спасал, спасал... с – заголосил этот умник, – Бог отдал в жертву
переменным успехом... А тут из Преисподни за грехи наши! Так кто виноват в той страшной
нагрянули ребята крутые, земляки его, кстати, казни? – и сам же ответил – Все, кто грешил. А
да устроили веселенький такой Содомчик на значит все, виноваты! Ибо безгрешен только
земле, где в Бога, как нигде веровали... Весь Спаситель». Ты чувствуешь? Насколько
народ богоносец, всех праведников в общую гениален в своем коварстве был его план! Поиск
яму скинули с дыркой в башке. Осталась одна виновного... по сути врага! Так кто виноват? –
сволота... И где логика? Все! Комплекс вины у всего человечества!
– То было испытание страшное для народа. Покаяние на века! На всех кровь Христова... Все
Путь к Богу тернист. замазаны! Совершенно бандитская, изуверская
– Хватит! Не надо меня агитировать! Я сыт логика... Зачем? Так все очень просто: кто будет
по горло твоей болтовней... Спаситель муку решать теперь, что есть Истина, Вера, Смысл?
принял за свою жизнь. За истину, что коснулась Кто будет грехи отпускать? Да кто ж еще – они!
его души. За то, что имел мужество не – наместники Божьи, рабы Иисуса Христа,
согласиться с тем хитрым божком, ученички-недоумки, последователи... Кучка
обслуживающим одну небольшую общину с отмороженных жрецов будет владеть теперь
кастой иудейских жрецов во главе... С Богом нашими душами. Ключики-то от Царствия
народа, самопровозгласившим свое мессианское Божьего – вот они! – звенят на кармане... Фарт
предназначение. Которые, впрочем, не от подвалил небывалый! Все теперь их, без
хорошей жизни вцепились в него. Этот народец- завоеваний, без драки... Одна гениальная

~ 90 ~

догадка – и весь мир у их ног! Все заграбастали Христос говорил: «Храм внутри нас, мы дети
разом их кривые ручонки: и рождение, и Божьи...». Эти – построили церковь, загнали
любовь, и смерть, и бессмертие... И правду в туда народы, как скот, поставили на колени:
последней инстанции! И всюду стали «Ты вша и ничтожество изначально греховен.
штамповать они свой страшный символ: крест. Вымаливай прощение у Господа cвoeгo!».
Орудие нечеловеческой пытки. Плаху, по сути. Христос говорил: «Люби и прощай» ... Эти –
Метить им все, как клеймом. Чтобы помнили – только ненавидели и мстили. Христос говорил:
ежечасно – на ком кровь Господня! «Теперь вы «Ты свободен» ... Эти – «Ты раб Божий».
и шагу не ступите без нашего благословения –
вот что они нам сказали. – Ни родиться, ни – Все сказал?
умереть без нас вы не сможете. Мы всюду. И – Не знаю... Нет! Все разве скажешь! Они
всегда. Мы и есть Истина. Царство Божье в ненавидят любое свободное слово! Гоголя не
надежных руках!». подпустили к себе, Пушкина прокляли,
Толстого отлучили... Недавно узнал: Веню
Но не то светлое Царство, что спаситель нам Ерофеева, любовь мою, измудохали
в душах пророчил, если любовь и сострадание к церковники... Ренан, Ницше, Скорсезе – всех
ближнему проникнет в них... А натуральное под запрет... Дай им волю, они бы всю
царство на небе, пирамида, с четкой литературу пожгли! на всех Художников
иерархической лестницей, с троном, слугами, проклятье наслали бы! В одном святом писании
воинством... Все остальные – рабы. Стада и ковырялись бы...
рабов. В очередь выстроились: Меня куда – Ну и как? легче стало? Голова не
сошлют? – А веришь ли ты в Спасителя? кружится? От этакой крутизны... обличитель
(читай: в наше Дело). Если да, то покайся и минувших столетий...
держи пропуск на территорию – в царство – Легче не стало. И не станет уже. Но и
Вечного блаженства; нет – так Содом и верить в их Бога не могу я... Не получается.
Гоморра тебе отрадней покажутся, нежели то, Тошнит. Стыдно все это. Эти ритуалы,
что свершится с тобой! А самый страшный грех молебны, посты... Эти упитанные попы,
богохульство (читай: не признание их Дела). Не ряженые, как матрешки... выползшие к нам из
убийство, не предательство даже, не растление ветхого прошлого... говорящие на каком-то
душ (чем они и занимались), а неподчинение их тарабарском птичьем языке... Современные
лживой системе. Вот они – первые христиане! иконы – пустые, лощеные – писаные какими-то
Добрые, всепрощающие, сострадающие полоумными тетками или шпаной от
ученики... Милосердные дети Христовы! искусства... Эти идиотские обряды:
перекреститься, поклон отвесить, ручку
И потекли под их покровительство все поцеловать... Руки целуют только бабам,
недовольные... Недоноски с ущербной крестным отцам мафии и священникам! Это же
психикой... Вся сволота земли. Потянуло на сумасшедший дом! Театр абсурда! Маски-шоу!
тухлятинку нечистоплотных и слабонервных... Да это просто нечистоплотно! Постыдно!
А там и государственная машина скумекала что Особенно сейчас... Когда ум наш свободен,
к чему. Вот он – готовый механизм подавления когда мы знаем что почем... Что случилось? Что
масс! Без шума и пыли, без принуждения... На случилось с этими людьми? Они спятили?
одном религиозном восторге! Глупо не Побежали наперегонки... Поэты, политики, бабы
воспользоваться... И пошло – поехало!.. какие-то невразумительные, казаки с саблями,
Завилось горе веревочкой. Любую личность – монархисты, школьники... Кто вперед свечку
на костер! Любое свободное слово – предать поставит... Отпевают, венчаются, крестят, в
анафеме! Любое проявление самости – еретик! прорубь ныряют, хором поют... Все отметиться
Мечом, по лужам крови и трупам гнали они кинулись... Словно на учет в партячейку
народы к Истине... становятся. Покаяние так и хлынуло...
Скорбное, надрывное... с душком... словно
Но главное (впрочем, это было уже не важно нечистоты. Срамно это, понимаешь, срамно!
и никому не интересно) они продали самого – Религию делают люди. И священники
Учителя! Они взяли его в бессрочный наем. Его простые смертные. А люди все разные... и очень
именем вершилась духовная вакханалия! Он плохие, и глупые в том числе. А народ наш, в
стал заложником их банды. Теперь никто не мог массе своей, незатейлив, напуган, измордован
прикоснуться к нему. Он святый Бог! В беспросветным житьем... Он отвык жить без
мавзолей его! В колбу! Он стерилен! Не лапать Пастыря. Не умеет. Он инфантилен еще,
его руками... Не рассуждать! Только веровать! недоразвит... а в сущности чист... Идола украли,
Не рабство тела, но рабство Духа уготовила вот он и мечется, не знает куда приткнуться...
каста священников человечеству. Все учение
Христа было воплощено в жизнь с точностью до
«наоборот». Все вывернули, все обгадили...

~ 91 ~

– ...страшновато как-то... эта получить от нее невозможное – ответ на
незатейливость... на агонию похожая... вопрос! Хоть намек на него... От меня что-то
скрыли! Самое главное! Всем сказали, а меня не
– Только, заметь, никто их в церковь силком заметили... Не сочли нужным! Потому и рвусь я
не тащит... Ты во всяком случае свой выбор в ворота, со страстью и грохотом, которые
сделал. Тюремные нары да бардаки тебе милей, никто не запирал! Доказать силюсь то, что и так
кажется... И чего возмущаться? волну гнать... давно ясно... Всем ясно! Только не мне... Ничего
Наезжать на то, что тебя не касается... мне не ясно! По большом счету. И чем дальше,
тем очевидней... В глубине, в подсознании...
– Я понять хочу... откуда ветра дуют... Абсолютно все – неясно! И не знаю я ничего
надувают тоску. Отчего так хреново на сердце? наверняка. Не понимаю. Одни вопросы...
так неправильно в нем? Ты скажи... а что,
обязательно к кому-то приткнуться? к какому- Христос – это болезнь или выздоровление?
нибудь теплому Богу? Самому эту жизнь не Что это за явление? Человеческое? Божье?
осилить? Творец ли он? Исполнитель? Воплощенный
Дух? или блаженный провокатор? Герой или
– Кому как... У художников своя дорожка, жертва? Или все вместе взятое... Величайший
свои нераспаханные поля... Вы же, Художник... творец Парадокса! Вечная загадка!
кладокопатели, во всем сомневаетесь, все на зуб А может быть это мечта человечества?
проверяете... Боитесь, надуют вас, фальшивую Вымысел? Последняя надежда?
монету подсунут. Но нормальным людям
Наставник необходим. И Вера, и Любовь, и Ну, ходил-бродил некий въюнош странный
Надежда... А как иначе? Он живет в трудах... по земле благословенной и щедрой... со взором
Ему копать недосуг. Но добро от зла и он светлым и пылким, горящим, как уголь, и
отличает без промаха. Его память сама глубоким, как небо... Дом свой покинул...
выбирает... За два тысячелетия сколько идолов Восстал против родительской власти, отвергнув
было воздвигнуто, сколько свергнуто... Но, все мирское: и кровные узы, и очаг, и семью, и
заметь, в доброй памяти сохранился только Он. саму Родину... Говорил: «Родина моя – Царство
Единственный. И Павла, кстати, в том немалая небесное; ученики, исполняющие волю Отца, –
заслуга. И учеников. Они сохранили нам имя семья моя, братья и сестры...». С ними и бродил
Христа и Подвиг его. Они создали церковь, куда по местам благодатным. Небо и солнце...
могут прийти все несчастные, все убогие и Долина Иордана, возвышенные равнины
обиженные... С последней надеждой. А ведь Переи... горы Гельбоэ... Вид на залив Каиафа...
церковь для них и создана, чтобы с Богом Море до горизонта... Вот его дом и очаг. Здесь
наедине побыть. Поплакать, попросить, он мечтал в уединении, предавался грезам...
покаяться... А что здесь зазорного? Что Здесь бражничал с учениками за неспешной
зазорного в слабости, в просьбе, в молитве? беседой... Будучи малообразованным, не
Человек силен только на людях, только в миру. знакомый ни с эллинской культурой, ни с
Сам с собою он слаб. Даже суперсильный и египетской наукой и не принимая душой
независимый и гордый... Он слаб и одинок иудаизма, он все открывал сам, изучая книгу
перед ликом Вечности, перед загадкой книг – Ветхий Завет. Его острый живой ум
Вечности. Потому и суетится, и грешит. Потому проникал в глубину чистых знаний, минуя
и боится... Быть может, только Он и был силен. схоластику и пустую казуистику,
Потому что чист. И невинен. Потому и идут к распространенную в иерусалимских школах.
нему люди. И всегда будут идти. Ведь до
Христа дойти надо. И путь тот нелегок и долог... Так и жил между землей и небом. Порхал,
как птаха, в поднебесье. Питался, чем Бог
– Не знаю... Может быть... Узоры складно пошлет, чем люди приветят...
вяжешь... Я тоже слаб и напуган бываю. Хотя
хочу доказать обратное... Что силен. Что Его нe посещали озарения... нет... Никаких
мужчина. И ничего не прошу я у Бога... По видений и галлюцинаций! никаких синих
опыту знаю – не даст. Унизит и не даст. Я молний, и огненных колесниц, и ангелов с
лучше с ним на равных поговорю, как разумный трубами... Он был открыт для восприятия
с разумным. А в этих молитвах... столько музыки... Он растворялся в ней... Благая весть
лукавства, столько заведомой обреченности... И вошла в него однажды и не покидала уже
так мало жизни! Я когда стакан залужу, тоже никогда. Он сам был тем озарением! Бог жил в
как будто молюсь... Истину прозреваю... Но нем. Он чувствовал его в своем сердце всегда.
потом-то – облом! Коварство вскрывается! Он слился с ним воедино! И Бог тот был властен
Мечта о жизни и сама жизнь, это такие разные и абсолютен. Он не раздавал подарки, не купал
штучки... в благодати... Он требовал высочайшей, на
грани возможного, работы души! Ему было
Тут другое... Я сам в претензиях... В мало мирской добродетели, построенной на
грандиозных претензиях к Жизни! Я хочу

~ 92 ~

здравомыслии и выгоде общежития. Он И возроптали иудеи: как это? сошел с небес...
требовал абсолютной добродетели! Музыка, Мы тебя знаем. Ты сын Иосифа и Марии! ты,
рожденная Богом в душе его, была неземной... В парень, – из Назарета!
ней была Страсть запредельная и гармония
Истины! Бог настаивал на самой высокой и «Я хлеб живой, сошедший с небес! Я дам вам
проникновенной тональности. Абсолютной есть плоть мою и пить кровь мою, которую
тональности и чистоте! отдам за жизнь мира! Я – сын Бога живого!
Моисей дал вам хлеб с неба, манну небесную, и
И он исполнил небывалую доселе мелодию... отцы ваши умерли, а отец Мой дает вам
Пропел страстную песнь души своей: истинный хлеб с небес! И вы будете жить
вечно!».
«Кто ударит тебя в правую щеку, обрати к
нему и другую...» – Как это вечно? – возмутились иудеи –
Какой такой живой хлеб? Как можно есть плоть
«Кто захочет судиться с тобой и взять у тебя и пить кровь твою? Разве ты сын Бога? Мессия?
рубашку, отдай и верхнюю одежду...» Докажи!!

«Любите врагов ваших, благословляйте И жрецы-книжники заволновались заурчали,
проклинающих вас, благотворите ненавидящих как псы, оскалились: «Да он же безумен!
вас и молитесь за обижающих вас и гонящих одержим бесом! Он нарушает Закон!».
вас.»
А он смотрел на них с небесных высот и из
«Не судите, да не судимы будете. Прощайте глубин сердца...
и прощены будете. Будьте милосердны, как
Отец ваш милосерден. Блаженнее давать, О чем они? Господи! какие законы? верить
нежели принимать...» надо душой... Как далеки, как мелки и комичны
были эти фигуры... Как пусты их слова... Как
«Кто возвышает себя, тот унижен будет, а бессмысленны и лживы их законы...
кто унижает себя, тот возвысится...»
«Горе вам, книжники, лицемеры, что взяли
«Да будете сынами Отца вашего небесного, ключ разума, чтобы затворить Царство
ибо Он повелевает Солнцу восходить над злыми Небесное. Сами не входите и хотящих войти не
и добрыми... Ибо если вы будете любить допускаете». Он смеялся над ними: «Горе вам,
любящих вас, какая вам награда? И если вы ибо вы, как крашеные гробы: красивы снаружи,
приветствуете только братьев ваших, что а внутри полны мертвых костей».
особенного делаете?.. Будьте совершенны, как
совершенен Отец ваш небесный». Они затаились до времени... Они припомнят
ему все. И слова его, и насмешки... Они никогда
«Блаженны нищие духом, ибо их есть не простят ему высокого ума и нравственного
Царство небесное!» превосходства...

«Блаженны плачущие, ибо они утешатся!» Он же провозгласил религию без жрецов и
«Блаженны кроткие, ибо они наследуют пустых обрядов. Услышь Слово Божье. Соедини
землю!» в душе весть Отца небесного... Совесть – вот
«Блаженны алчущие и жаждущие правды, истиная религия!
ибо они насытятся!»
«Блаженны милостивые, ибо они Его живая страстная натура не могла более
помилованы будут! « мириться с самодовольством и самоуверенной
«Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога набожностью фарисеев. И однажды он
узрят!» взорвался пророчеством: «Я разрушу сей
«Блаженны миротворцы, ибо они будут рукотворный храм и в три дня воздвигну
наречены сынами Божьими!» Нерукотворный!». Он подписал свой смертный
«Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть приговор!
Царство небесное!»
И народ, к кому обращалась та песнь, внимал Они только ждали этого... «Да он же просто
завороженный... опасен! – решили жрецы. – Социально
Она дышала естественностью и чистотой... В опасный тип! Преступник. Страшнее
ней слышались отзвуки Рая Небесного... Хотя разбойника... Смутьян. Разрушитель Божьего
непонятен и странен язык его... Слово Храма! Богохульник!». Хмурое духовенство
проникало в души! Да кто же ты? Кто? Не от выставило клыки... Они почуяли реальную
мира сего человек! Смущаешь умы, тревожишь опасность... Их ненависть могла утолить только
сердца... смерть! Анна стал плести паучии сети,
«Я есть хлеб жизни, сошедший с небес: советовать Каиафе, нашептывать хозяевам...
приходящий ко мне не будет алкать и верящий в Призывать к Закону: «Побить его камнями!
меня – не будет жаждать никогда». Оградить правоверных от ереси! Иначе все
развалится... Вся система ценностей. Вековой
уклад. Народ должен любить свою общину,
поклоняться своему Богу, заботиться о своих

~ 93 ~

детях. До остальных нам дела нет!». «Серый но мрачный создатель потустороннего,
кардинал» знал реальную жизнь. Он понимал удаляющийся от всего живого.
весь ужас подобных явлений... Он уже видел те
кровавые потоки, что принесет этот кроткий «Кто хочет идти за мной, отвергнись от себя,
малый со своим «всепрощением» на землю. Он и возьми крест свой, и следуй за мной! Кто
был абсолютно прав: их маленькую общину любит отца и мать более, нежели меня, не
никто никогда не пожалеет! Их убивали достоин меня; и кто любит сына и дочь более,
веками... Как крыс, их вытравливали из этой нежели меня, не достоин меня. Ибо кто хочет
жизни. Нет, он не допустит этого монстра к душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто
умам своего народа! потеряет душу свою ради меня, тот обретет ее.
Какая польза человеку, если он приобретет весь
И Спаситель почувствовал: конец неизбежен. мир, а душе своей повредит».
Кровавая перспектива отчетливо
вырисовывается перед ним... Христос говорит одному человеку: «Следуй
за мной!». «Господи, – отвечает тот, – позволь
Но экзальтация его нарастала... Ничто уже не мне прежде пойти и похоронить отца своего».
могло остановить его праведный гнев! Он
врывается в храм к святошам, к этим Но Христос сказал: «Предоставь мертвым
пустомелям, на все имеющим лукавые ответы... погребать своих мертвецов, а ты иди
Там царит их привычный суетливый уклад: благоденствуй Царство Божье».
шумят, меняются, приторговывают между
молитвами... «А что? Это жизнь, парень... О, высочайшие парадоксы Иисуса! О,
Нормальная мирская жизнь... Какие дела? предчувствие апокалипсиса! О, очищение
Господи, Боже ж ты мой, в самом деле, а?..» огнем! Но разве путь к истине не лежит через
Христос в ярости! Он устраивает им публичную огонь и пустыню? Через самоотречение и
порку... «Нельзя служить двум господам: Отцу смерть? Разве путь к апофеозу Любви не лежит
Небесному и Маммоне! Пошли вон!!». Он через эшафот?
изгоняет плетью святош-торгашей из храма. Он
дышит гневом! Святым гневом возмездия! А что было дальше? А дальше... обычные
дела!
Но он не мог боле противиться... Он устал,
как от нечеловеческой пытки... Его путь Всемогущий интриган сплел крепкую сеть.
стремительно завершался... Его убивал этот Первосвященник прочистил мозги у народа.
мир! Как больными глазами невозможно Предатель предал. Власть предержащая умыла
смотреть на яркий свет солнца, так душа его руки. Ученики разбежались. Первый ученик –
стенала и кровоточила от соприкосновения с отрекся. Остальным было плевать...
действительностью. Он – человек без кожи –
испытывал невозможную муку от любого Он остался один. Он и его Бог...
движения... Крест, что маячил в отдалении, стал Но до этого сомнения овладели сердцем и
ему желанен... повергли его дух в отчаяние... О, тщета! О,
скорбь расставания с этим миром! Ужель все
Оставалось совсем мало времени... Так кто? напрасно? Неужто такая цена за любовь? И
кто последует за ним? Он был, как в горячке... слабость живого существа подкралась
Он рисовал ученикам страшные, жесточайшие неслышно... Слабость, которая страшней
картины гонений. Он говорил: «Вас будут смерти...
бичевать в синагогах и таскать по тюрьмам. Вас Он пал на землю и молил: «Отче! Избавь
ожидают преследования и ненависть со стороны меня от часа сего! Пронеси сию чашу мимо... Я
человеческого рода! Брат будет выдавать брата, жить хочу! И творить, и любить! Я хочу видеть
отец – сына!». горы и море... И женщин красавиц, и солнце, и
облака, что проносятся мимо...». Но суровый
Он требовал безграничной любви к себе и Отец ответил молчанием... И он более не
абсолютного самоотречения: «Если кто проронил ни слова. И с колен поднялся иным...
приходит ко мне и не возненавидит отца своего Спокойным и сильным. Он знал, что ему делать.
и мать, и жены и детей, и братьев и сестер, и Он еще мог избежать расправы, тайно покинув
жизнь свою, тот не может быть моим Иерусалим, но теперь он этого не сделает...
учеником». Он перерос в нечто А дальше? Прощальная вечеря... Пасхальная
сверхъестественное и страшное! Он стал трапеза с учениками. И ночь, и звездное небо, и
огненным молохом, уничтожавшим саму жизнь тишина... И преломление хлеба, и вино, и
и превращавшим землю в пустыню! омовение ног... И любовь, и согласие, и
Отвращение к миру, абсолютное отречение от милосердие... И последняя заповедь: «Да
него стало концом его земного пути... Теперь любите друг друга, как я любил вас. Потому
это был не радостный и тонкий Художник, узнают все, что вы мои ученики, если будете
творящий жизнь, полную любви и милосердия, иметь любовь между собою». И прощальные
слова: «Отныне не буду пить от плода сего
виноградного до того дня, когда буду пить

~ 94 ~

новое вино в Царстве Отца моего». И горькие ломали комедию, валяясь в ногах у него:
предчувствия, и горькие пророчества, и «Радуйся, царь Иудейский!». Другие плевали и
молитвы... били его... Спектакль удался! Толпа заходилась,
захлебывалась, агонизировала:
А дальше? Обычные дела: облава,
предательство, КеПеЗе... Допросы, – Распни его!
шельмование, подставные свидетели... А дальше? Путь на Голгофу с крестом... К
Обвинение в подстрекательстве и богохульстве: лобному месту... К страшному, выжженному
«Хула против храма Божьего есть хула против солнцем, потрескавшемуся «лысому черепу» ...
Бога!». И наветы: «Ты провозгласил себя царем И зной... и пыль... и жажда... и унижение...
Иудейским и выступал против власти Рима!». И Жизнь не театр...
безмолвие Сына Человеческого... Ни слова в Всем осужденным предложили выпить
оправдание! И заседание Синедриона. И сильно хмельного вина. Милосердный обычай:
голосование: кто-то испугался и проголосовал, напиток смертного часа. Иисус лишь обмочил
кто-то сомневался и не пришел... Остальным губы и пить отказался... Он предпочел уйти в
было плевать... ясном уме и полном сознании...
С него сняли одежды и пригвоздили к
А дальше? Прокуратор Понтий, по прозвищу кресту. К позорному столбу! Его выставили
Пилат, наместник римской власти должен был напоказ. Смотрите: вот он какой, царь
подмахнуть смертный приговор. Обычные Иудейский! Толпа затаилась... смотрела во все
дела... Но что-то ему стало тоскливо... Он не глаза... Народ падок до подобных кровавых
хотел участвовать в этом кровавом балагане... пиршеств. Палачи принялись делить одежду
Он не любил евреев. Их бешеный фанатизм и распятых... Беззлобно ругались... Кидали
религиозная нетерпимость вселяли в него жребий... Ученики где-то скрывались... Лишь
отвращение и возмущали чувство горстка верных подруг стояла поодаль.
справедливости. Попирались гражданские Галилеянки не прятали взоры... Они провожали
права, на которых был воспитан римлянин. Он Учителя и друга... Их скорбь и сострадание
понял, какую жестокую и грязную роль ему были безмерны... Была ли среди них его мать?
уготовила каста священников, в угоду Закона, Должна была быть. Точно никто не знает...
который он ненавидел. Глаза его заволокло огненное марево...
Сквозь слезы и спазмы, и раздиравшую боль
Но этот кроткий Галилеянин, напротив, вспыхивала порой лишь выжженная солнцем
понравился ему. Он спросил его: «Ты правда пустыня, да небольшая толпа праздных людей...
провозгласил себя царем Иудейским? И звал к Им надоел вид страдания несчастных... Их
восстанию против власти Рима?». И тот утомило скорбное зрелище. Они заводили себя,
ответил: «Царство мое не от мира сего». И кричали, бесновались, как дети, обезумевшие от
объяснил прокуратору, что царство его – есть жестокости и страха: «Ну ты, сын Божий,
Истина. докажи! Сойди с креста! Спаситель
человечества, спаси хотя бы себя!». Распятые
– Что есть истина? – старый воин не понял разбойники глухо им вторили, поносили его...
ни единого слова. «Странный малый... Но один вдруг сказал: «Мы страдаем за дело... А
Невинный мечтатель... Блаженный...» он, безвинный, ради чего!».
Он впал в отчаяние. У него не осталось
Тогда он решил воспользоваться ничего, кроме этой пустыни, смертельной тоски,
единственной возможностью спасти нечеловеческой боли и беснующеийся толпы...
невиновного. По обычаю, в день праздника Неужели ради этой низкой и тупой сволочи он
Пасхи одного из осужденных прощали. принял муку? И возопил Иисус: «Или, Или!
Прокуратор вышел к толпе... лама савахфани! (Боже, Боже! Для чего ты меня
оставил?)». И все? Это конец? Нет, он
– Кого? – спросил он. воскликнул еще: «Отче! В руки твои предаю я
Но народу уже промыли мозги сексоты мой Дyx...»
Каиафы... «Серый кардинал» Анна никогда не А дальше?.. Дальше! Дальше одни вопросы...
проигрывал. Когда дело касалось основ власти Дальше тревога и страх подкрадывались
всемогущей касты жрецов, ему не было равных, неслышно... И ожидание... Чего? и опять
он бил точно в цель. И толпа заурчала, вопросы... Кого мы распяли? Преступника? Ну и
оскалилась и завопила: что... бывает... ошибочка вышла... Мало ли
– Вар-р-р-раву! безвинных страдало... Так почему? Почему
Кто-то боялся и кричал, кто-то сомневался и именно он так достал всех? Значит... Что?..
помалкивал... а остальным было плевать: Что?! Значит он не такой как все? он
– Вар-р-р-раву!
А дальше? Потеха!.. Его вывели к толпе,
облачив в шутовской наряд. Он вышел в
багряной власянице, с венцом из колючек на
голове и жезлом в руках... Смешно! Солдаты

~ 95 ~

единственный? Но какой? чистый, мудрый... любовь, равно как и подлость, коварство, ложь,
Сын Человеческий! Первый и единственный разве они нужны природе? Это все наше.
человек в чистоте! Без скотства. Без звериных Исходит от нас и предназначено нам. И все
клыков, без волчьих законов! Абсолютный благие идеи... город Солнца, Царство Божье на
человек! А мы его убили... Да и человек ли он? отдельно взятой планете заканчивались
В биологическом смысле? А если он Посланник страшными катастрофами и приводили нас в
таинственный? Полубог? То есть начинен, как Ад. А равенство, братство, свобода оказывались
взрывчаткой, Духом? Воплощение Духа! Кого ж жуткой дьявольской насмешкой... Природа не
мы убили? Бога убили? Истину убили? Смысл принимала Христовы откровения. Божьи
убили? Как же нам жить-то теперь? Страшно! истины не приживались на земле... Оставалось
Стра-а-а-ашно!! Теперь он нас будет судить. только верить в загробную жизнь... В небесные
Всегда! Каждой каплей крови безвинной! дворцы и монументы. Так что же Человек –
дитя Божье – венец природы? Или ее болезнь?
Да как же тогда он жил среди нас? среди Или ее убийца? А надприродное сознание – это
лжи, среди грязи? среди воплей безумной подарок? мука? наказание?
толпы? Среди неверия, и глухоты, и слепоты...
Как, должно быть, обжигала его Ну, и к чему я пригреб? Какие будут
действительность... Как мучительно, должно ответы?..
было быть его соприкосновение с миром. Он –
существо с разумом, лишенным временных Ничего... пустота...
рамок – Вселенским разумом! Его взгляд Пустыня... которая, конечно же, здесь... во
издалека охватил все... с космических высот до мне... Она не исчезнет... нет... никогда... Она
самой сердцевины. Существо с надприродным продолжает стелиться... до горизонта... Пустота
сознанием и Боль. Чистота и Дух. Вот мои верные
спутники. И ничто не налипнет на их
Бога. Существо-Разум – охранитель живой стерильный покров. Никакие Идеи... Никакие
Жизни. Но он же – Существо-Идея. Творец застывшие истины... Никакой мусор слов... Ни
идеального и погубитель естественного. добро, ни зло... Ни любовь, ни ненависть... Ни
Величайший Художник – создатель надежда, ни вера...
Божественного на земле. Он проник в суть Только музыка пустыни моей...
Бытия. А суть Бытия – это единство и Я все подвергну сомнению... Все восприму и
равенство, составляющие ткань Бытия. Он и ничему не поверю.
попытался втолковать нам это. Единство и Я сохраню ее девственность...
равенство всего перед всем... Так не суди Ныне и присно и во веки веков.
равного! Он – существо с тончайшей душой, Аминь.
лишенной защитного покрова, был переполнен
любви к Жизни. Он заклинал нас: прости и Март, 1999 г.
люби! Отдай, милосердствуй, сострадай! Но его
земная биология не могла выдержать столь
грандиозной концентрации жизни... Не Божье
это дело жить на земле! Он не мог более
выносить те парадоксы: Природа и Идея.
Любовь и естество. Разум и взрыв. Смерть и
бессмертие. Они не уживались вместе. Его
раздирали противоречия... Его Дух взорвал его
Плоть. Он сгорел и ушел к себе... Взорвался?
Вознесся? Аннигилировал? Задал нам вопросы и
отлетел в свое Царствие... И остались мы –
одинокие, лукавые, слабоумные – разгадывать
те загадки...

Но сама эта жизнь, природа, она гармонично
устроена была и без человека. Феномен
надприродного сознания развалил все... внес
сумятицу, хаос. Любые наши Идеи не
вписывались в этот лучший из миров. Разум
наш не дотягивал до Божественной логики.
Истина вспыхивала в высоких умах на
мгновение и угасала, наткнувшись на логику
естественной жизни. Его Величество Парадокс
правил бал... Жалость, сострадание, прощение,

~ 96 ~

Роман

Марине посвящается

Все. Больше о любви ни слова! О несчастной В поисках любви я вечно – и вечно личины,
– ни ползвука. Молчок! Я заткну рот всякому, личины проклятья
кто станет болтать. А если он запоет, заламывая
руки: «О, любимая, я так надеялся, ждал, должен обнаруживать и разбивать!
верил!» и зайдется в экзальтации, от (*Здесь и далее Фридрих Ницше «Песни
нахлынувших чувств – я захохочу ему в рожу!.. Заратустры». Перевод А. Парина.)
А потом…потом, пожалуй, задушу его! И
подвешу на крюк. Н-ну?!
Почтим минутой молчания убиенную?
Я подвешу на крюк его ненужную нелепую Растаявшую Снегурку… лужицу, оставшуюся
шкурку… И оставлю висеть так в назиданье от нее… испарившуюся на глазах… и
потомкам… отлетевшую легкими ветерками…
(Сколько таких ветерков шевелят наши
А потом… кудри…)
Потом я горько пожалею об этом! Или поговорим на чистоту? Как дело было.
Я сяду у трупика этого несчастного не в По мне так лучше немота… И не одну
силах осознать, что я сотворил. Я с тоскливым минуту, а все оставшиеся дни…
трепетом трону его истоптанные башмачки. Я И ожидание? Всегда ожидание…
пошевелю непослушной рукой полы его Ведь так?!
поникшего плаща. Я украдкой взгляну в его Немота ожидания или бег за ускользающим
мертвые глаза… призраком – вот мои спутники на данный
Его кукольное лицо будет смотреть на мир период…
удивленно… Я бы предпочел единение душ и покой… И
И станет мне страшно! радость общения. Но этого на нашем базаре не
Потому что это моя Любовь болтается на предлагают, – пуста коробушка… ни молодца-
крюке. Это ее поливают дожди, и белят метели, коробейника там нет, ни души-зазнобушки… А
и сжигает зной. Это она – некрасивая, жалкая, из двух зол я никогда не выбирал. Я хватался за
мертвая – приплясывает на ветру. Это она оба разом. Потому что знал: одно порождение
танцует чакону. А я сижу у ее ног и смотрю другого. Это сиамские близнецы, сросшиеся
перед собой невидящим взглядом… насмерть.
Так смотри же, смотри! безрасчетный дурак, Погоня и немота – вот моя суровая данность.
смотри пустыми глазами осла, смотри – вот она, Я всегда целовал чьих-то баб… так
твоей любви ветхая ненужная одежка! случалось… И ревность, в этих скачках, всегда
Нет, я не роняю слез… на пол корпуса шла впереди… И к финишу
Я наполняю легкие воздухом и ору в приходила первой…
бессилии в разверстые небеса: «О, сука! сука!.. Но однажды я вышел на снег… Я был пьян и
Я убил тебя! Убил! убил! убил!!» меня осенило.
Но мне этого мало. Я не в силах вместить в – Пойдем – сказал я.
этот крик ничего… – Куда? – не понял он.
Все бурлит во мне, негодует! – На «Черную речку». – Я попытался шутить.
Мне хочется убивать ее вечно… – Куда?!
– Пойдем. Там разберемся…
Мы вышли на снег… в темноту… Я отвел
его в какой-то пустынный двор… Мы встали
друг перед другом…
– Давай, начинай… – сказал я, – Что?
Непонятно?… Так надо.

~ 97 ~

Он, кажется, догадался… Я запомнил его О, счастье мое в мире ином!
плавающую улыбку… Но медлил. Он ждал Что ныне счастье составляет,
подвоха.
тенью станет в свете его.
Странно устроен человек. Он должен был
выслеживать врага, сидеть в засаде, потом А теперь я умер… Ха! Убит! Насовсем,
выскочить с оружием… А тут нате вам, – за вас навсегда! Теперь уже ничего не изменишь.
все сделали, – работай. Наконец-то, ничего не надо менять! Как это
славно! Наконец я освободился от
– Не могу так. Ударь первый. смертоносного груза самое себя. Я подорвался
Мне становилось стыдно. Он же на бомбе, которую сам и создал… В своей
мальчишка… А я что взрослый? Я только по лаборатории, на конвейере безумных дней моих.
количеству запоев, баб, курева дам ему фору, –
в остальном, – сами видите… Но дух мой, смертью смерть, поправ,
– Мне тебя не за что бить…(ну вот как устремился в небытие…
хорошо я сказал… Ему значит, есть за что…)
Бил он меня просто. Как куклу. Сначала А вы как думали?
«посадил на калган», а потом стал махаться. Я Вы первым делом, конечно, спросите: «Ну, и
по инерции защищался, пока не поскользнулся и как там, приятель?» А я честно отвечу: «Не
не упал. Все. Его благородие не ударило больше знаю. Не знаю, как объяснить э т о. Земные
ни разу. Он помог мне подняться… Класс! слова здесь не проходят. Они здесь не значат
Все-таки он ждал подвоха… ничего». И еще я скажу: «Бросьте вы это пустое
занятие – не терзайте себя вопросами: «как там?
Мы вернулись в палатку. Лицо мое да что?» Живите, пока живется, а слиться в
полыхало, даже через снег, который я экстазе с вечностью на вершине блаженства
прикладывал… всегда успеете…»
– Блаженства? – переспросите вы.
Она накинулась на Димку: «Что ты – Именно так! – отвечу я.
наделал!» Впрочем, я не думаю, что все отлетевшие
души отправляются прямиком сюда и ощущают
«Ой, ой, ой» – подумал я … на себе торжество блаженства. Не каждая душа
Дальше не думалось… способна к подобным взлетам. Некоторые так
Малышка на нас смотрел удивленно… тяжелы, что стелятся по земле, со страху
Я разлил по стаканам… Ч-черт! Необходимо забиваясь во всякие щели и норы. И блудят по
много выпить, не то весь этот абсурд торчком ночам, – мрачные и злые, – и подвывают, пугая
встанет перед глазами. Пусть это будет завтра. бездомных собак и заплутавших путников. Ну,
А лучше через неделю… так что ж. Каждому по делам его.
А Димка вдруг раскис… До него как будто – Это, по каким таким делам тебе – и
что-то дошло… что-то свое… свое пьяное блаженство?? – удивитесь вы.
горе… Он заныл, замычал… подставил мне – А вы как хотели – геенну огненную?
свою голову темечком… Дурную свою башку, с Впрочем, со мной еще не определились.
пшеничными торчащими волосами… Просто оставили на время в покое.
– Ударь меня! Ударь! Слышишь… Ударь Я давно уже рвался сюда. Я знал твердо:
бутылкой… прошу… ну! только здесь я обрету себя. Только здесь – мое
Дурачок. Разве этого мне было нужно? место… Это место я ощущал в душе своей
– Ты нарочно это сделал! Что бы Вера меня постоянно. Оно жило во мне, манило… У меня
бросила… был надежный тыл – я знал куда отступать. Но
Во как! оказывается…. было задание – продержаться до конца.
Ч-черт! у каждого свои проблемы… Он мне Я был на войне, а «на войне, как на войне» –
начинал нравиться. Я себе – все меньше и свои законы. Такие задания следует выполнять,
меньше… чего бы тебе это ни стоило.
Я трахал эту Веру в этой самой палатке… и Но мне повезло… – я, вообще, везучий! «О,
возил в мастерскую… Вера как Вера… В счастливчик!» – многие говорили обо мне. –
пьяном угаре все что-то кажется… Меня убил этот глупый мальчишка. Он
мерещиться… Хочется изменить судьбу… выполнил мою работу, на которую я никак не
Мне тогда страстно хотелось ее изменить… мог решиться. Я обязательно здесь замолвлю за
него словечко…
Теперь я все могу рассказать беспристрастно.
Все, как было на самом деле. Поверьте, отсюда
виднее…

~ 98 ~