Гарри Цыганов. Перлы.

~1~

©
©
©

~2~

большое

~3~

~4~

роман

Не знаю, как и начать... Решительно не Что, бля, добаловались? А!? Союз
представляю. нерушимый бомжей и шалашовок, орден
сексотов и блатарей. Что, вшивота ветошная,
И молчать не могу! шпана штопаная, доигрались? Экспроприаторы,
В душе такой замес, такой испуг и разлад бля, экспериментаторы, пролетарии
поселился, такое ощущаю брожение ума и прикинутые, рвань номенклатурная, приехали?
угнетение психики, что чувствую, если тотчас Да? Фарца рублевая, хипня стебанутая, лохи
не начну, – погибну, взорвусь от переизбытка совковые, дошло? Куда въехали, дошло?
впечатлений.
А начать не могу. Но на этом придется и кончить, поскольку
Ну никак. Хоть взрывайся, хоть трескайся! прибавить тут нечего.
Сижу, как псих, глазами по орбитам вращаю
и мысль пытаюсь приблизить. А она ни в какую. Да и не о том я миру поведать хотел.
Вся сжалась, падла, и лежит трупом. О любви хотел поведать. Роман. Огромный,
Что еще? Еще всякая дрянь в голову лезет. длиннющий, толстенный. Чтоб всю жизнь
Всякое занудство и кошмары. читать и не прочитать. Читать и не начитаться.
Еще? Еще эта... туманность наплывами, Потому как ни в какой рассказ, ни в какую,
прискорбие и звон в ушах. не приведи Гocподи, повесть Любовь лично у
А ликования нет. И этого нет... как его? меня не вмещается. А что уж говорить о всяких
ответственности за происходящее. И озорства там новеллах, сонетах, эссе, письмах и прочей
нет. Такого пушкинского легкого дурачества. ерунде.
Нет и все тут. Роман – дело другое. Это непреходящая
Как писатель Гоголь, над листом склонился и ценность. Это понятие вечное. В нем что
муку принимаю. хочешь уместится. Как в Ноевом ковчеге, всего
Тот тоже все начать не мог. Тоскливо ему, навалом. Каждой твари по паре. То есть у
зябко в пустом кабинете, неуютно в бескрайнем каждой твари свой дружок. В смысле интерес
пространстве земли русской. А внутри как-то друг к дружке у них присутствует. Иначе
так: то тревожно, то подло, то за державу говоря, кто-то кому-то приглянулся на том
обидно. Сам нахохлился, желваками играет, глаз печальном ковчеге. И что из этого следует?
свой въедливый щурит, внутренним зрением Для серьезного прозаика, пишущего о
что-то высветить силится и ждет, ждет... Себя любви, из этого следует завязка, с вытекающей
изводит, но ждет. Душевный разлад превозмочь из нее драмой и неминуемой развязкой. Для
пытается. серьезного думающего прозаика все остальное –
А я так не могу. Я зверею от ожидания. Я мура, сотрясание воздуха и ничего не стоящий
готов, как писатель Салтыков-Щедрин, весь треп. Вот что из этого следует.
свой саркастический дар в население бросить. А посему – за дело. Пора начинать роман о
Чтоб взорвалось население от моих язвительных любви. Через душевный разлад и преодоление,
пассажей. И читатель принялся рвать меня на через сомнения и суету. Просто разбежимся и
части. А я бы каждой частью, каждым нырнем в его бурлящие воды. Не задумываясь,
бездыханным членом обличал бы и обличал. головой вниз. Гоголь, друг, благослови!!
Вот как хотелось бы. А начать не могу... Скажем, так:
Можно, конечно, начать так: Ни в котором царстве, в советском
государстве жил-был художник...
Не-не, не то. Совсем не то. Не благословил.
Почему художник? Опять художник... опять
повальное пьянство, пустая болтовня и
сомнительные личности в заглавных партиях.
Хорошо, художника в отставку. Не нужен
нам художник. Пусть будет бомж. Экзотично и
актуально.
Ни в котором царстве, в советском
государстве жил-был бомж по кличке Пьеро.

~5~

Так. Уже лучше. Но почему Пьеро в Нужно нечто отвлеченное и вечное, вроде
советском государстве? Гм... Этого точно никто Сфинкса. Или птицы вещей Гамаюн. Можно
не знал. Болтали разное. Говорили, например, Чудо Лесное. Иль Заморское. Или такой
что когда этот Пьеро напивался как сукин сын, персонаж – Лева Зверь. А? Или, к примеру, кот
то начинал всех стращать. А стращал таким Баюн чем плох?
манером: скалил редкие зубы, плевался и
брюзжал: «Придет наше времешко, шавшем Сидит Баюн на дубе и растекается мыслию
шкоро придет... Вшех доштану, никого не по древу, и волком по земли рыскает, и орлом
жабуду, у нас руки дли-и-инные». В общем, под облакы ширяет... и поет! Все, что видит и
отдаленное сходство с известным персонажем слышит, – все поет.
было. В трезвом состоянии также угадывались
общие черты: слаб, обидчив, ликом бледен, А ночью по стране гуляет, желтым глазом
здоровье отсутствует. посматривает да посвистывает. И все-то ему во
тьме видно, каждая тварь земная и мелочь
Ладно. Пусть будет Пьеро. Пусть руки людская близка ему и понятна. И всю неправду
длинные. Но, черт побери, не с первых же в стране он подмечает, всякую нечисть
страниц подставлять его читателю. У читателя высвечивает, и всех рэкетиров-качков он
от таких персонажей зуд в костях. Мутит прищучивает и разборку им учиняет. И пощады
читателя от этакой шпаны. Вон их в живой от него не жди, потому что любит он землю
природе, на каждом углу сколько. Стоят родную, как нежный сын, а не как временщик
родимые, в глаза тебе преданно смотрят, а у Непомнящий.
самих водки целый мешок, а в карманах одни
доллары. Какая уж тут любовь. Вот, вот кто мне нужен! Сразу видно,
товарищ стоящий, не продаст. В нужном
Все. Пьеро тоже в отставку. На вторые роли направлении выведет. Внутренний разлад
где-нибудь пристрою отрицательным уладит, взрывоопасную ситуацию погасит. А
персонажем. надо, так и споет, и соврет, и навеет
(человечеству) сон золотой.
Тэк-с. С разбегу не получилось. Выбираемся
из бурлящих вод, пока бездна не поглотила. Господи, как кстати ты подвернулся, вовремя
Сушимся и рассуждаем здраво. на глаза попался. Давай, кот, лети ко мне
Красной конницей, спасай застрявшего в болоте
В одиночку мне до того ковчега не бедолагу писателя!
добраться. Напарник нужен. Один, ясное дело,
затону. И все твари влюбленные останутся – У нас тут опять модерн. Вернее,
сиротами, и никто о них доброго слова не постмодерновый упадок. Короче, полный
напишет и любовь их не воспоет. А будет андеграунд. Слыхал про такое? Это когда все
мотать тот ковчег в грозных стихиях потопа, и скисло, задохлось, полиняло, а жить надо. Это
летопись его странствия канет в небытие. когда так жить нельзя, но хочется. Вдруг. И
именно теперь. Это когда чувствуешь, что все,
Но не бывать тому! Вперед на поиски приехали, это конец, спасенья ждать неоткуда.
товарища. Без промедления – в путь!
А внутренняя суть противится, ищет выхода,
*** говорит: брось трепаться, спасет тебя только
любовь. Садись и пиши роман о любви!
... куда вперед? на поиски какого товарища?
– подумал я раздраженно в середине пути. И что же?
Су-у-утками сидишь, в тему въехать
Все товарищи мои ужасно безответственные пытаешься. Окна зашториваешь, телефон
люди. Они измучены, раздражены, вырубаешь, веревками себя насмерть к столу
экзальтированны и постоянно впадают в прикручиваешь, глаза, кот, глаза закрываешь и...
депрессию. К тому же пьют безбожно. А выпив, и... где вы, мысли? ау-у! где, падлы, прячетесь?
возбуждаются и теряют моральные ориентиры, Шуршат, как мыши в норе. Где шуршат? кого
пока не уснут, кроткие, как дети. едят? А весь богатый, могучий, горячо и
преданно любимый русский язык... м-м-м-м...
С ними я потопну в том потопе раньше, чем Господи! съежился, как лежалый пирожок...
допишу первую строчку. жуешь, жуешь, а заглотить нету мочи.
И вдруг выплывает из потемок герой романа.
Тут нужно нечто. Нечто неопределенное. Но Какой-нибудь Чикатило с удавкой в руке. Или
непреходящее. И как можно менее реальное. То некто Вертухаев Вохр Вохрович, при галстуке, с
есть никаких правоборцев и диссидентов (а челюстью металлической во рту и ваткой в ухе.
также пророков в данном конкретном Отечестве Только появятся, так начинаешь судорожно
не предлагать). Coгpаждане исключаются прикидывать, как бы их побыстрее выключить.
начисто. Без сюжета и интриги, без биографии и

~6~

некролога. Чтобы никто их не заметил, чтобы в – О царевне Ах не знаю. Знаю про Оха и
русской литературе не застряли. Эха. Один был Мичурин, другой Циолковский.
Друзья были не разлей вода. Друг без друга
Нет, положительно, кот, надежда умирает жить не могли. Но любви там не было. Поэтому
последней. Если надежда помрет, все тогда, слушай другую. Про козлушку. Очень древняя
терять будет нечего. Тогда про Чикатилу сказка, как ты любишь. С корнем и все такое...
отпишу и про ватку в ухе. А бомж Пьеро будет
скалиться и брюзжать целую вечность. – С любовью?
Представляешь, что это за роман получится? – С роковой. В духе Шекспира. В смысле
Серо-черно-сизюлевый с красной каемочкой. гора трупов в финале. Короче,
Бессовестный и наглый будет роман. А народ,
его прочитавший, станет бесстыдным и Жил-был старик со старухой. У них были
черствым. Он подумает, что ему все дозволено, сын да дочь, да козлушка. Старик стал сына
и примется бомбить все в округе. Ты же знаешь, посылать в лес козлушку караулить. Сын-от
как Слово народ возбуждает, какими покараулил да и пришел домой. Старик вышел
крайностями чревато его воздействие. Оно на крылечко и стал спрашивать: «Козонька,
может звать к прекрасному, а может и, сыта ли? Пояна ли?» – Коза-та и говорит:
наоборот, все очернить и толкнуть к
вырождению. Я не сыта, я не пояна –
Я по горочкам скакала,
Так вот, я уже начал вырождаться и готов Я осиночку глодала!
очернять. Выручай, кот, ты древний, мудрый, Вот старик-от сына-та бил, бил да и убил.
народный, тебя Пушкин воспел, сидишь высоко, Стал опять дочь посылать.
кстати, в ночи видишь... Вот и дочь пошла караулить. Покараулила да
и пришла домой. Старик вышел на крылечко,
Не молчи, Баюн, соглашайся, а то я дел стал спрашивать: «Козонька, сыта ли? Пояна
понаделаю. Знаешь, какой я в беспамятстве? ли?» – Коза говорит:
Страшное дело... Во мне все темное Я не сыта, я не пояна –
просыпается. Такое просыпается, что Я по горочкам скакала,
невозможно представить, что оно во мне есть. Я осиночку глодала.
Ну, кот... Старик дочь-ту ну бить. Бил, бил да и убил.
Послал опять старуху – караулить козоньку.
И договоримся так: никакой Вот и старуха покараулила и пришла домой.
действительности, реализм под запрет, ни слова Старик вышел на крылечко, стал спрашивать:
правды, об окружающей среде ни звука. Над «Козонька, сыта ли, пояна ли?» – Коза опять
вымыслом слезами обольемся, а? Баюн... говорит:
обольемся? Я не сыта, я не пояна –
Я по горочкам скакала,
– О’кей. Я осиночку глодала.
– Браво, дружище! Забудем сомнение и Вот он, это, бил, бил старуху-ту да и убил. И
печаль, уныние и суету. К чертям убогость дня говорит: «Дай-ка я сам пойду покараулю».
сегодняшнего. Я предлагаю взамен полет Вот сам сходил покараулил, пришел домой
воображения, поток беззастенчивой фантазии, да и стал спрашивать:
море чистейшего кайфа без сна и отдыха! «Козонька, сыта ли, пояна ли?» – Коза и
И пусть Вохр Вертухаевич гремит железной говорит:
челюстью, а Чикатило ужом подползает к Я не сыта, я не пояна –
очередной жертве. Пусть бомж Пьеро прячет в Я по горочкам скакала,
пустом рукаве заточку. Нам нечего терять. Мы Я осиночку глодала.
взлетим с тобой на древо, как два орла, Вот он козу-ту бил, бил да и убил. И сам-от
независимые и гордые, оглядим свое царство пошел да с горя-то на осине и задавился.
Любви и запируем на зависть недругам! Итак,
приступим: глава первая. – М-да...
– Что?
Задумка такая: ты мне рассказываешь сказку – Да уж... вдохновила киска, нечего сказать.
о любви. Для затравки, так сказать. Чтоб Нет, ты не кот Баюн, ты панк какой-то. Злой и
вдохновиться и запеть. Чтоб петь потом, не вредный.
умолкая, целую главу. Дальше посмотрим. – Если я панк, то ты натуральный хиппи.
Главное начать. Кривая вывезет. Давай, кот,
начинай. Ты рассказываешь, а я внемлю...

«... внемлю сказке древней-древней о
богатырях, о заморской о царевне, о царевне,
ах!» К корням хочу, к истокам припасть...

~7~

– В каком смысле? раз бы и не случилось!), пока шествует она
– В смысле прикинутый. В том плане, что напролом, пропуская через пальцы биотоки
любовь, любовь, цветочек полицейскому, проходящей публики. Мог, да не сделал, и кто
поцелуйчик в губки, царевна, ах!.. А кто теперь разберет, чья в том заслуга.
докажет, что в твоей царевне не присутствует
коза? если вглядеться попристальней. А? Кто? Шел и шел Корней по проспекту на восток
– Не понял... среди прочего люда. Вдруг видит, звезда горит.
– Так слушай доказательство ее Он и обмяк.
присутствия.
Так началась их крутая лавстория.
Если вглядеться попристальней, то я ее знал. Прибрала его сразу, со всем содержимым.
Не буду лукавить. Но хотел забыть. Но не смог. Жаром дышит – ах! – руками чуткими гладит –
Ты напомнил. ах-ах! – и кровь сосет. Все подъела, ничего
другим не оставила. Ни жене, ни детям, ни
Это было что-то! Брови выщипывала, румян дальним родственникам. И товарищам от него
не признавала, одевалась от Хичкока. Вся такая никакой утехи. В общем, диссонанс и аллергию
сюрная и плотоядная, как университет на навела на всех повсеместную. «Эдак и мы так
Ленинских горах. Сама огромная, а головки-от могли б, – говорили мелкие тетки, щурясь, –
почти нет. Вместо головки-от звезда горит. Что- кабы совести не было б». «Половцы пришли, –
то в ней такое было от той эпохи. Ноги качали головами старики, – кровь большая
длиннющие, от самой груди, и пышное бедро будет». Народ чуток до этих дел.
сбоку. В общем, ах! Не идет, а надвигается. И Корней, правда, так не считал. Он на звезду
только вперед. Не пятится, вбок не прыгает, смотрел – царевну видел. Поэтому в средствах
никаких завихрений и кульбитов не признавала. не считался. А средства были. Из родовитых он,
Только вперед. Хичкок таких любит. Поэтому и таких больше нет. Этот последний.
одевает. Пальто ей купил обычное, от Зайцева, на
меху, чтобы бедро прикрыть. Виолончель
А маленьких кто одевать будет? Я тебя подарил Страдивари, чтоб не скучала,
спрашиваю, кто мелкой тетке пальто пошьет? музицировала в его отсутствие. Ложки
Чтобы она вот так вырядилась, брови серебряные носил. Все ложки по одной из семьи
повыщипала и пошла, как умеет, в пальто от вытащил. Она поесть очень любила, вот он и
Хичкока, страх наводить да делами ворочать. носил. Потом половник фамильный принес и
Впрочем, нет... не смотрится... Кому они нужны остался с ней жить.
эти мелкие тетки? Но это так, отвлеченное А местность в том краю была
рассуждение... Для нас сейчас главное – она. примечательная. Центральный проспект,
бульвар роскошный (весь в цвету), троллейбус
Надвигается, значит, неотвратимая, как есть, за номером 9, публика по бульвару бродит
эпоха. Вся в перьях, бусах, перстнях. Злато- престижная: предприниматели, киллеры,
серебро искрится и переливается, как водопад, хасиды, ОМОН, памятник Надежде Крупской
звезда путь освещает. Еще лиса на пальто стоит. (Муж ее, Крупский, был большой
пристегнута, с глазками. человек, но жену любил страстно, как тот дед
козоньку ту, памятник ей воздвиг.)
Это ж надо представить, каких она дел в том А от Центрального проспекта зигзагами и
пальто наворочала! Пальто колыхается, как напрямую разбегается множество переулков,
мантия, разрез для крутого бедра от рукава. Из закоулков, заулков, загогулин и тупиков. И в
рукава пальцы толстые в перстнях вьются, каждом таком заулке или тупике, если
воздух на ощупь исследуют, нужную ауру тщательно поискать среди различных ненужных
подыскивают. Не то... совсем не то... этот предметов, можно найти ход в подземелье,
вообще хам, никуда не годится. Вдруг – хвать! приваленный камнем. Мы, коты, те места
– мужика престижного теми чуткими пальцами хорошо знаем.
и прихватила. Он и обмяк. Звали мужика Сколько туда ни кричи, никого не
Корней. докричишься. Однако не сомневайтесь, жители
там есть. Если туда ненароком свалиться, лететь
А шел тот Корней тоже прямо, но просто, будешь долго. День, два, а то и неделю. И
воздух не щупал, ни в какой ауре посторонней выбраться оттуда совсем непросто. Бывает,
не нуждался. Глупости все это, и ему ни к чему. попадет туда пришлый человек, и все – нет
Шел и шел. Мог налево свернуть, мог направо. человека, сгинул. Судьба, значит, такая, решает
А мог вообще развернуться и встать. И стоять он.
так целый час спиной к событию (которое как Жена в трауре, дети сиротами растут, а он
жив-здоров, только знать никого не знает, ни

~8~

жены, ни детей, и вся прошлая жизнь, говорит, трясет, моль выгоняет. У всех душа ликует.
мне просто померещилась. И принимается в том Чуют великую битву.
подземелье дворец возводить. Кто оловянный,
кто медный, а кто и золотой. ... и потянулся неспешно местный житель к
источнику...
В такое подземелье и угодил Корней со
своей царевной и принялся дворец возводить А Корней уже в кабаке. Не долго думая, в
золотой. Царевна, правда, не долго в подземелье кармане порылся и – раз! – лимон на прилавок.
томилась. Я, говорит, голубых кровей, бледнею Тараканы в рассыпную. Мухи проснулись, с
и чахну от такой бестолковой жизни. Дом себе места снялись, кружат. Шелудивая пьяница
неподалеку купила с парадным крыльцом и голову из-под стола выудил, моргает,
обстановкой. Салон открыла, экипажем обстановку оценить силится. Не может. Видит –
обзавелась. В том экипаже к Корнею лимон, знает – не его, а как к нему ноги
наведывалась. И, надо сказать, регулярно. приделать, в толк не возьмет. А Корней уже
распоряжается:
А Корнею и так хорошо. Трудится, башни
золотые выводит. Царевна подкатит – – Галлон водки, дюжину шампанского и для
нарадоваться не может: Ах, царевна! – и грудь сугрева чего-нибудь. На остальное десерту
полнится пеной морской. всякого.

Огромное море, величиной с океан, ласкает Шелудивая пьяница тут как тут.
душу, повергает в истому. Страшное дело, – Хошь развеселю?
сладость какая! – Не-а.
А Шелудивая пьяница уж стакан подхватил,
А она, чтоб усладу продлить, знай хвостом разжевал и проглотил, не сморгнув. «Xyх, –
лисьим крутит. То звезду на Корнея направит, говорит,– гадость. Запить бы...»
то в другом направлении. В резко – И юмор твой убог, и сам ты черте что, –
противоположном. Чаю попьет, хвостом махнет морщится Корней, однако стакан наливает. –
и пропадает. Больше так не шути. Я этих дел не перевариваю.
«Хорошо же, – думает Шелудивый, – так,
У Корнея море взыграет, забурлит, значитца, пабрезгал моим сообчеством,
разольется, весь белый свет заполонит. И мироед».
погружается он, как водолаз, в бездну морскую Вдруг грохот слышится, земля дрожит,
на самое дно. А там гадость всякая плавает: посуда на столах подпрыгивает. Ох да эх
инфузории, туфельки, планктон – муть и тоска, раздается у входа. То Мичурин с Циолковским
одним словом. Сядет у камня замшелого и приют тоске своей ищут.
дрожит. Кругом темно, никакой перспективы не Шелудивая пьяница под стол хоронится.
видится. «Я морж, – стонет, – я морж...» Пугает его проявление сильных чувств.
– Ох, – говорит Мичурин, – знатно.
Но не будь он Корней, в самом деле, – Эх, – говорит Циолковский, –
родовитый боярин, чтобы в том омуте сгинуть. космогонично.
Род у него древний – корни глубокие, крона, – Что это, – спрашивают, – невесел ты
что атомный гриб, – предки ни одну царевну на нынче? Водку пьешь, шампанским запиваешь...
место ставили. Будет он из-за всякой, хоть и – Да, – отвечает Корней, – водку пью,
крутой, жизнь свою гробить. шампанским запиваю, оттого что холод чую
великий. Озноб необычайный душу студит.
Выныривает тогда на поверхность и Звезда сияет, да холодна.
принимает спасительное решение: а не сходить – Циолковский, это по твоей части.
ли нам в поход, дней эдак на пять-шесть, чтобы – Ну тык... это мы понимаем. Солнце светит,
дым пошел, и гарь над проспектом зависла, и но не греет. К зиме это. Эх-х -эх...
пепел на дом ее пал. А там посмотрим. – К ядерной, – радуется Мичурин. – Шучу
так. М-да... Берешь в компанию? Выпить мы
С походом проблем никаких: одна получка здоровы.
пропивается, он другую из кармана достает. А – Давай.
получек у него много. В каждом кармане, А Шелудивая пьяница, не попрощавшись,
считай, по две. Деньги к нему сами шли почему- разом по-английски слинял, опрометью и
то. Миллионщиком был. А одевался просто. стремглав Центральный проспект пересек, через
Последний переулок, крадучись и озираясь,
Только Корней к кабаку, в закоулках просквозил, семь положенных метров отсчитал,
происходит подвижка. Камни сами собой три метра отмерил, мусор разгреб, камень
сдвигаются, выходы открываются и из чрева отвалил да и сгинул.
земного на свет божий выползают художники.
Слышат зов сердца: пора, брат, пора на войну!
На свет щурятся, погожему дню радуются: в
такую благодать и помереть не грех. Стоят,
доспехи не спеша чистят. Кто пыль с пиджаков
сдувает, кто мох из ушей выдирает, кто бородой

~9~

А Корней наливает и пьет, наливает и пьет. – Не надо тут ля-ля, – говорит Илюшка-
Уж полно товарищей к столу его приблудило, да пьянчужка (урожденный Илья Айзенштадт) и
не видит, не слышит он никого. Небывалая прикуривает от Левиной гривы.
тяжесть придавила грудь.
– Что?!! – глаза побелели, потом стали
Видение странное встает перед ним. синими, потом снова желтыми, – ты сказал?
Лежит будто он в пустой зале. Вода сочится Повтори!
со стен, вода на полу. Водоросли к телу липнут,
вяжут его. – Не надо тут ля-ля, – повторил Илюшка.
А в глазах синева разливается, да такая, что – Давай! карандаш – докажу, – сказал Лева
дух захватывает и сердце щемит. Живая будто, и посмотрел фиолетовым глазом. Второй
двигается сама в себе. Свет и покой несет то остался зеленым.
сияние. – Во, дает! Не смеши компанию, родной...
И видит он царевну внутри той синевы. Ну откуда у художников карандаш?
Сидит она голая, играет на виолончели. – Понято. Давай «Агдаму» – «Агдамом»
Божественный и целомудренный инструмент в рисовать буду.
ее руках. Страстный оскал застыл на лице. К слову сказать, рисунок, сделанный Левой
Пальцы сжимают гриф, смычок елозит по пятерней на скатерти, был вырезан Ильей
струнам, и мерзкий скрип вместо звука Айзенштадтом и продан в годовщину смерти
вытягивается из нутра инструмента. Зверя на аукционе Сотбис за пять тысяч фунтов
Силится Корней встать, да не может. стерлингов. В настоящее время рисунок
Опутали тело скользкие водоросли. И слушать находится в галерее Гуггенхайма.
невмоготу. В дальнейшем вечер был скомкан. У каждого
– Что ты делаешь! – кричит. прорвалось свое Я и обнаружилась жизненная
А она вся в истоме. Водит смычком, позиция. Все принялись высказываться,
увлечена. Безобразный скрип разрушает сияние. напрягая ауру над проспектом. И каждый о
И пышное бедро дрожит в напряжении. своем, о наболевшем.
– Что ты делаешь, змея! – Вчера кино показывали, – говорил некто
– Да люблю я тебя, дурачок, – воркует Туз, – про Шарикова. Так я чего подумал... ага,
царевна. все мы, блин, шариковы!
– Коли любишь, не истязай. А злой и саркастический Хромая Ерахта
– А как умею, так и люблю... сказал буквально следующее: «Не-е, ты не
«Тьфу! – думает Корней, выключая Шариков, ты натуральный Тузиков! пффф...».
кошмарное видео, – это Кафка какой-то с Но Туз на это не среагировал. В смысле, на
Тарковским, Бунюэль и Дали. И этот, как его... рожон не полез. В том плане, что не вырубил
Хармс, беззастенчивый и постылый. Но бедро, обидчика, как тот просил.
как на грех, впечатляет. Надо ребенка ей Драка случилась позднее. Затеял ее Птица. И
сделать, семью организовать. Материнство, это было естественно: Птица всегда затевал
кстати, вечно. Все остальное разврат». драку. Птица не признавал прелюдий на манер:
– Что? – говорит Циолковский. «Что ты сказал, повтори». Он игнорировал
– Что ЧТО? – говорит Мичурин. завязку, переходя непосредственно к финальной
– Что остановился, говорю, наливай. части. Не вставая с места, бил сидящее перед
– Эх, Циолковский, бессмысленный ты ним действующее лицо.
человек... А пока орал Циолковский. Или пел. Как на
– Эт почему? то посмотреть. И песнь его была печальна. В
– Вон Корней тих, а сколько в нем ней угадывалась ностальгия по промелькнувшей
потаенного смысла. жизни, слышалось тотальное разочарование и
На край стола ложатся две черные лапы. едва уловимый проблеск надежды.
Следом появляется морда в гриве и бороде. – Извела меня кручина... Где труба?! Почему
Следом косматая грудь. В гриве тлеет бычок, на связи нет? Подколодная змея... С Егором
груди крест мерцает. говорить буду! Брат он кровный... Скушно мне,
– Кто?! – два желтых глаза обвели застолье эх, как скушно! Знать, судьба...
и встали на Корнее,– такие?! А Егор сидел в подземелье, приваленный
– Корней, – представился Корней и камнем, и на звонки не отвечал. Он любил
протянул руку для знакомства, – а вас как? одиночество, поэтому пил один. В Егоре сидел
– Я Лева Зверь – всем зверям зверя! Мой бес. Звали его Гарри-бес. Гарри был неистов в
учитель Леонардо да Винчи. Но я его желаниях и абсолютно равнодушен к жизни. Он
превзошел. говорил: «Все это было... было...» – и жег при
этом Егора изнутри. Страшное дело.

~ 10 ~

Дальше взапел Мичурин. Или заорал. Как на Циолковский в одно мгновение уложил всех,
то посмотреть. Сначала он спал, но разбудила кто не успел лечь сам. Птица был бит особо.
его печальная песнь Циолковского. Песня
Мичурина, напротив, была полна веры. Звучала Ассирийские перья долго еще кружили над
она примерно так: затихшим застольем, легко и мирно, словно
снег.
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить. Циолковский подсел к Корнею и сказал в
У ней особенная стать. оправдание:
В Россию можно только верить!
Как выяснилось позднее, зря он проснулся. И – Извела меня кручина...
голос подал тоже зря. Потому что Птица как раз – Ничего, – сказал Корней и запел:
дошел. Как раз последний стакан «Агдама»
дошел до Птицыной сути. До стакана Птицын В поле, поле чистом
мозг колебался между светом и тьмой. После Стояло тут деревцо
стакана тьма возобладала над светом. Тонко, высоко.
Последняя фраза Мичурина пришлась на Под этим деревцем
начало погружения во тьму. И Птица, как Траванька росла,
бдительный часовой, шарахнул на звук. «Быть Траванька-мураванька
добру!» – сказал Птица. Песня угасла. Угас и Листом широка,
Мичурин. На этой на траваньке
Зато восстал Хромая Ерахта. Он давно Цветы расцвели,
наблюдал за Птицей. И чем больше наблюдал, На тех на цветах
тем меньше тот ему нравился. А песня Расставлен шатер,
Мичурина пришлась ему по душе. Во этом во шатерике
Отбросив костыль, Ерахта взлетел над Разостлан ковер,
застольем и повис на ассирийской бороде На этом на коврике
Птицы. Птица хоть и звался Птицей, но похож Столики стоят
был на ассирийца. Один к одному. Такая На этих на столиках
ассирийская птица. Птица Асс. Скатерти лежат,
Так вот, эту Птицу Асс и прихватил Ерахта На этих на скатертях
своими пальцами, своими могутными лапками. Поилище стоит,
Двумя разъяренными бультерьерами вцепился У этого у столика
инвалид в курчавую поросль Птицы. Два стула стоят,
– Что же было дальше, спросишь ты? – На этих на стуликах
произнес равнодушно кот Баюн. – А ничего, Два братца сидят.
что бы меня удивило...
Я же подумал: ничего себе развлечения... Со ***
вкусом отдыхают художники.
– Нормальные дела, – сказал Нормальные А в это время глубоко под землей, чуть ниже
Дела, выпил водки и повис на Хромой Ерахте. станции метро «Сухаревская», Шелудивая
А Коля Талала ничего не сказал, никуда не пьяница тормошил своего корешка:
прыгнул и водки пить не стал.
А экзальтированный ученик Леонардо да – Да проснись же Пьеро, проснись, грязный
Винчи разволновался до крайности, крикнул ты грызун, штемп херный, вставай!!
«асса!» и, схватив стакан водки, опрокинул себе
на голову. – Молкни глот, – хрипит сквозь сон Пьеро,
И тогда упал Ерахта, присвоив себе большую – в отрыве я, зашлямал тока...
часть Птицыной бороды.
На мгновение сознание вернулось к Птице. – Фарт зашлямаешь, хай! Там чудачок
Вспышка света озарила его безумное чело. И он пухлый на кане жирует, лимон раскатал, – над
не упустил свой шанс. Подхватив стакан, он самым ухом Пьеро надрывается Шелудивая
обрушил его на невинную голову Туза – Быть пьяница.
добру! – пролилась кровь.
И тогда взъярился Циолковский. – Не трезвонь, сутолока...
Страшен был гнев Циолковского в лунную – Гадом буду, бисерт шамает, гарь
ночь ноября, 6 дня, года 1992, в кафe «Пицца» шампанью заливает. Вся халява с прошпекту
на Рождественском бульваре, в канун Великого бусает в черную!
праздника Торжества Всех Угнетенных. – Лимон, говоришь? – Кое-как приподнялся
Пьеро. Плохо емy, знобко. – Травака дай, гасну
в натуре. Оторвался влет...
– Кокс?

~ 11 ~

– Зачем кокс, у нас мухомор в почете... Их было явное меньшинство, но они
Визный, падла, до пупка продрал. Давай твоих выделялись.
посмолим.
Корнея тут знали многие. И темный люд его
– У меня только импорт. уважал, и прилично одетые были с ним по-
– Хули, давай импорт. Попылим на халяву... свойски.
Так, говоришь, чудачок на кане жирует? Что за
фрайер? – Корней! – кричат те, что попроще, – иди
– Фрю. к нам, пивка вмажешь, водочкой зашлифуешь.
– Типошник?
– Не похож. Чудачок с форсом, лох с виду. Я – Корней, – говорят приличные, – вот
его на прошпекте в екипаже видел со шмарой стакан, а вот лимон, хлопни с праздничком,
одной. Чевая бороха. Сразу видно – гагара. В будь он неладен трижды и в мать его, и в душу!
теле. На пальцах голышей не счесть. С куражом и чтоб вас в аду черти хавали, и тебя, Крупский,
катили. У таких мохнатая цифра водится. и бабу твою, Крупскую, за такой милый
– Смажа? праздничек.
– Да как получится... Затемним, ошманаем
втихую. Ну, а ежели вскинется, тады приткнем. А Корней идет, молчалив и глух, в глазах
– Лады, – улыбается Пьеро, – я его сделаю. темно, лишь лучик одинокой звезды ему путь
Че там в миру-то, день, ночь... Дён пять тут освещает. Так ни с кем и не поздоровался.
кукую.
– Водичка... да, как на грех, плешивый Пожимают плечами и те и другие. Странно
светит... А пошто хоронишься? как. Припух наш Коpней, совсем забурел.
– Родимчика зачалил дён пять как. Да хрена
им найти тута. Пошли. Вроде оклемался я... А Корней Сретенский бульвар пересек, мимо
дома России дворами в Кривоколенный
*** переулок путь держит. Там, там ее гнездышко с
парадным крыльцом, там окно с занавесками,
Идет Корней по проспекту на запад, печален там царевна Ах сидит, чай кушает, вишневым
и тих. Не согрело его душу дружеское застолье. вареньем заедает, ждет его дожидается.
Черная ночь на душе у него. Холод и муть, как в Приголубит, отогреет, разгонит муть и холод.
подземелье. Лишь одинокая звезда светит во Ах, царевна...
мраке, но далек и призрачен ее свет.
– Эй, товарищ! – окликает Корнея кто-то. –
– Ах, царевна, – шепчет Корней, – что ж ты Пофаныжить не богат?
со мной делаешь...
– Что? не понял... – останавливается
По бульвару гуляет разнородный люд. Темен Корней. – Как вы сказали?
тот люд, позабыт, позаброшен (с молодых,
юных лет), тяжела его сирая жизнь, но в канун А тут второй из подворотни идет прямо на
Великого праздника Всех Угнетенных не него. Мелкий и дохлый, в пальто с длинным
сидится в квартире. Ходит туда-сюда, ждет рукавом.
чего-то... Некоторые сидят на скамейках, тянут
пиво из баллонов, водкой запивают. Не – Дяденька, что же ты такой непонятливый,
торопятся. Знают, гулять им еще три дня и три засмолить травака люди просят. Может, ты
ночи. скес? В смысле жлоб.

Непредсказуем и странен тот люд. Великую Понял Корней, что за люди к нему пристали.
тайну хранит его сердце. Многие ученые Знает, бежать надо, да противно ему. Своя земля
положили жизни свои, пытаясь разгадать эту под ногами. Здесь он отца с войны встречал, дед
тайну. Так и не докопался никто. И записали жил. Негоже ему от всякой шантрапы зайцем
тогда ученые в своих толстых справочниках, в бегать.
графе «Великоросс»: народ непонятный.
– Ничего-то я в вашем тарабарском языке не
Однако и среди них попадались прилично и пойму, – говорит Корней. – Идите ребята своей
просто одетые люди. Подобранность и дорогой. А мне туда.
строгость осанки отличала их. И стакан держали
просто, не таясь, и закусывали лимоном – Базар завел дядя, – улыбается дохлый в
(вареной колбасы не ели вовсе), и в правовом пальто. – Ну держи тогда шабер, – достает из
отношении были лояльны, то есть с ментом рукава прут железный и бьет Корнея по голове,
держались демократично, но без панибратства. что есть силы: – На! клифт ветошный...

Осел Корней в темноту. Кровушка в землю
струей пролилась. Отволокли его разбойники в
закоулок потемней, стащили пальто, карманы
вывернули. Шипят радостно – богатый улов!

– Знатная барахлина, – говорит Шелудивый,
залезая в пальто, – и рогожка с варом. Не все
проюндожил фрайерок.

– Фарт! – блестят глаза у Пьеро,
разглядывая золотые часы. – Крупный

~ 12 ~

подсолнух, отродясь таких котлов в руках не И заметался дух Корнеев в бренном теле.
держал. Невмоготу – боль какая раздирает душу. Что
там прут железный в сравнении с этой болью.
– Слышь, – говорит Шелудивый, – шлюцы Все-то врет смерть-старуха, нет никакой
на кармане звенят. поляны, там холод и пустота.

– Ну... И вновь погрузился Корней в темную
– Стеганем хату, пока чудачок запятнан. липкую муть. Бредовый видеоклип закрутился в
– Так где ее сыщешь? сознании. Через проломленный череп посылают
– Где, где... Во дворе дома России шмарин незримые силы свою потустороннюю
екипаж видел. Где-то там его нора.. Точно. информацию.
Мохнатый навар чую.
Лежит Корней в пустом переулке, В море-океане будто плывет Корней.
безмятежен и кроток, как спящий ребенок. Сбилась с пути его дряхлая посудина. Мотает
Лишь луна глядит на него, да ветер кудри суденышко в грозной стихии. Команда,
перебирает. Запеклась кровушка на высоком неспособная к сопротивлению, забилась в трюм
челе, застыла черной лужицей на асфальте. В и молится. Корней один стоит, вцепившись в
голове темно и пусто. Изредка пробивается штурвал мертвой хваткой, и смотрит в
слабый лучик сознания, но нет сил разъяренный океан. И не просит у Бога ничего.
шевельнуться, нет голоса на помощь позвать.
Сковал его холод осенний. Горд Корней, смотрит в страшную
Ходит смертушка кругами, шепчет сладкую неизвестность просто, будто знает что-то такое,
муть на ухо. Спи, мол, дитя божье, все суета... что сильнее ее.
Что тебе в этой жизни поганой да маятной...
Пустой, грязной и подлой. А там... Небо Неожиданный удар о подводный риф
просторное, поляна в цветах, радости много. распарывает брюхо его судну. Летит Корней в
Лежишь, как в детстве, руки раскинув, травинку бездну морскую. Корабль кренится и тонет,
жуешь, взор от бездонной синевы оторвать не унося в чреве своем всю команду.
смеешь...
Забылся Корней, слушает старую лгунью. И успокаивается тогда океан, и отлетают
Вдруг слышит знакомый грохот. Экипаж черные тучи, и видит он звезды над головой. И
царевны по проспекту катит. «Господи, – подхватывает его быстрое течение, и несет
думает, – неужто она, спасительница!» вперед, мимо скал, и волна бережно укладывает
Действительно – она. Гневом дышит, пальто на берег песчаный.
на ветру клубится грозной мантией. Сама на
облучок взобралась, экипажем правит, кнутом Смотрит Корней вокруг – дивится. Рассвело
пощелкивает да посвистывает. «Па-а-берегись!» уж, и солнце освещает дворец золотой, красоты
Дошли до царевны слухи: пьет ее голубь. А невозможной. Вокруг дворца сады расцвели,
она, понятно, терпеть не могла этих дел. Просто фонтаны бьют, павлины гуляют чинно.
до страсти, до потери выдержки и приличия.
«Ха! – лупит лошадей, что есть силы, – у- И ни души кругом.
лю-лю-лю-лю... Опять все деньги просквозил с Пошел Корней по дорожке песчаной ко
шантрапой этой. Х-художники! Голь дворцу, птички над головой вьются, чирикают
безлошадная. Одни убытки от них. На какие радостно. Цветы головками кивают. Благодать!
шиши в Хосту ехать...». «Не иначе в рай попал», – думает Корней.
Крута царевна. Вскипает в груди ее ярость Ворота сами собой отворяются, и заходит он
благородная. Священная война давно объявлена в комнаты. А там царевна за столом сидит, чай
всем, кто покусился. кушает.
Многие члены Союза художников, а также – Ах, царевна! – молвит он.
члены Союза архитекторов и дизайнеров – Каки те ветры сюды занесли, голубь мой?
испытали на себе мощь ее хватких пальцев. – спрашивает царевна.
Многие вылетали из подземелья стремглав, – Уж и не знаю, правo... Только корабль мой
позабыв свои шапки и не попрощавшись. Даже разбился о риф, команда погибла, а меня
Циолковский был бит однажды зонтом. А течение к тебе занесло.
сколько она спиртного в туалет вылила... Страх – То не течение, то я тебя призвала. Скушно
Господень! С содроганием вспоминают те мне одной во дворце маяться. Садись за стол,
мгновения свидетели ее черных дел. откушаем вместе, что Бог послал. Милости
Не услышала она слабый стон своего просим!
дружка, пролетела мимо. Чудес не бывает. Понаелись, понапились, и тогда царевна
говорит: «Давай в пешки, Корней, поиграем. А
играть не за так: если три раза я тебя обыграю, я

~ 13 ~

тебя пожру, а если ты меня три раза обыграешь И ими же удавят. Чую, ох чую, не того клифта
– ты меня жри!». затемнили. Пропали мы! Эти где хошь найдут.
Им что поссать, что человека силипнуть.
Заскучал Корней от слов таких, да делать
нечего – садится играть. – Ладно, не трезвонь, – машет Пьеро. –
Коридорами, в натуре, водишь... Динама. То ж
Первый раз поставили пешки, обыграла его художник. Грызун. Вон мазни понамазал,
царевна. Второй раз поставили, опять обыграла. сикось накось... Красота!
Поставили третий раз. Видит Корней, опять
царевна напирает, того гляди выиграет. Тогда – Это у грызуна подсолнух на кармане? –
взял Корней да и столкнул две пешки с ее края кипятится Шелудивый. – Да такие котлы пол-
под стол. лимона год назад стоили. А щас! И не мазня это,
а артбизнес. Понимай. Вчера такие бугры в
– Ах, – говорит царевна, – тут две пешки с кабак ввалились, страх на всех навели. А перед
краю стояли, а ты их покрал! этим гнутся. Он у них основной. Цифру крутит,
а цифра круче, чем у типошника. Там за одну
– Ничего тут не стояло, – упирается Корней. такую абстракцию тебя так расцветят, что и
Не хочет, чтоб царевна пожрала его. правнукам еще на керосин хватит.

– Ладно, – говорит тогда царевна, – все – Так на кого ты навел, зоя малохольная! –
одно, сыта я нонче. Будешь мне ночью заместо заголосил вдруг Пьеро, поняв чего-то. – Ты ж
мужа. Полюбишься – оставлю с собой жить, нет меня, гад, подставил!
– так утром и пожру.
– Да я... не базлань тока... я, как лимон
*** увидел, понимаш, весь затрепетал. Как он его,
падла, из кармана выудил да по прилавку
А натуральная царевна тем временем во двор раскатал, так у меня все нутро в протест. Не
дома России с грохотом вкатила. Возбуждена серчай, Пьеро, выкрутимся. Линять надо. Нитку
безмерно. Как есть – горгона. Смотрит рвать... в Монголию.
исподлобья – все так, не обманули люди
добрые – камень в стороне валяется, дверь Не успел договорить Шелудивая пьяница,
нараспашку, черная дыра зияет – заходи, пей, как раздался треск и грохот беспощадный – то
кому не лень. царевна приземлилась в андеграунд и двинула,
как возмездие, на двух онемевших корешков,
Заскрежетала зубами, огнем полыхнула, плотоядно и жутко при этом пламенея. Как есть
тормознула лошадей у самого входа да с – геенна огненная.
облучка прямиком в андеграунд и впрыгнула.
– Амба, – молвил Шелудивый, стаскивая с
Как есть – фурия. себя Корнеево пальто и отползая в дальний
А Шелудивая пьяница с подельником своим угол.
к тому времени все углы ошманали, стены
простукали, половицы вскрыли – ничего не – Пи-пиждарики, – прошелестел Пьеро,
нашли. Сидят в тоске и печали, Корнееву забыв об оружии.
заначку из горлышка пьют, рукавом
занюхивают. – А-а-а-а-а!!! – заголосила царевна. – Чую,
– У меня на хавире, – ноет Пьеро, – и то чую, духом пахнет, голуби линялые, пьете! Не
обстановка... Стакан есть. То, се... Хозяйство! напились еще?! Не насосались?! Не все еще
Хавка в консервах. Как так люди живут? просквозили, изверги! По миру с сумой меня
– Асмодей, в натуре асмодей! – злится пустить захотели?! Ну я вас... – хвать одного,
Шелудивый. – Под иерусалимца косит, а сам, хвать другого за шкирку, пристукнула друг о
падла, в Колумбии делами ворочает, да в дружку да к выходу потащила.
Бомбей нашу русскую ласточку за гроши
продает. Знаем мы этих жлобов... Родину за – Чевая бороха, – хрипит Шелудивый.
баксы брицу заложили. – Клева и халява вороха, – стонет Пьеро.
– Так где баксы-то? Где-е-е?! – таращит – Лабуда! Голь безлошадная, – кричит
глаза Пьеро. царевна. – Кон-цеп-ту-а-лис-ты! Чтоб духу
– Ясно где. У них общак есть, я знаю... В вашего здесь не пахло! – Вытолкала взашей
море Средиземном на потаенном острове. обоих, осыпая страшными проклятьями.
Мазохер с Мордехаем, псы цепные, его – Ктой-то был? – спрашивал Пьеро
сторожат. Крутая накипь. Шелудивого, спрятавшись чуть ниже станции
– Да не пужай, не пужай... я сам кого хошь метро «Сухаревская» и выйдя из коматозного
запужаю. У нас руки дли-и-инные. состояния. – Мордехай иль Мазохер?
– Твои руки длинные, – зашипел зло – Xyжe. Боруля ero.
Шелудивый, – обстригут тебе по самый корень. А боруля тем временем заметалась в
подземелье. Комнат много, да ни в одной нет
Корнея. Пальто валяется, под ним никого, а на
нем кровушка запеклась.

~ 14 ~

Почернела царевна лицом, грудь свою восвояси. Гребет что есть силы, не
всколыхнула, закричала страшным криком: оглядывается.

– У-у-у-би-и-и-и-и-ли-и-и-и !!! Тут Францель заревел – лес затрещал.
Услыхала царевна – поворотила домой.
Продолжение бредового видеоклипа Смотрит – нет Корнея... Подхватила Францеля
Не пожрала царевна Корнея. Полюбился он и к берегу бегом. Видит, далеко уж Корней на
ей, оставила жить заместо мужа. плотике отдаляется. Зарыдала царевна, на ногу
Раз гуляют они по саду, милуются, соловьев Францелю наступила, а за другую разорвала
слушают да на павлинов глазеют. Царевна и напополам. Бросила половину в плотик, а
говорит ни с того ни с сего: вторую половину съела.
– Дынная я, голубь мой залетный.
– Чего? не понял... – сказал Корней. Упала половина Францеля на плотик,
– Дынная – значит беременная. У нас так разбила его вдребезги. Упал Корней в море и
выражаться принято. погрузился в бездну.
– А, – сказал Корней, – понимаю. Дите
значит носишь. Хорошо. Втроем веселей будет. А в бездне морской хлад, муть и давление
Родила царевна в срок. Мальчика. Назвала страшное. Опустился Корней на самое дно без
Францелем. сопротивления и лег. Сколько пролежал там –
– Что это за имя ты придумала? – говорит неведомо. Спутали водоросли его, много всякой
Корней. – Заморское. К чему бы этo? нечисти к телу присосалось, много тварей на
– А ни к чему. Красивше так. нем прижилось.
И объявляет Корнею строго: «Вce, кончились
наши медовые денечки, милованья да гулянья. Лежит на дне, как камбала, приплюснут и
Будем дите ростить. Что он мне родный, то и хладен. Без чувств, без памяти, без вдохновенья.
тебе. Я за добычей полетела, а ты за ним ходи, И жизнь к нему безразлична, и смерть его не
да смотри, чтоб не орал. Пеленки меняй. А я вам берет.
пожрать принесу». И улетела.
Смотрит Корней на сына – дивится. И И лежать бы так тысячу лет, но превозмог он
красив, и кудряв, и кричит по-богатырски, и себя.
зубов уж полон рот.
Да вот беда – тяжел больно. Никак не Рассудил по-мужски: не камбала он –
поднять его Корнею. человек! А значит, преодоление свершить
И так и эдак, с боку на бок переваливает – требуется. Так в лихую годину народ
насилу спеленал. А тот все одно орет – есть православный, великомученик всегда поступал.
просит. «Дай, – думает Корней, – соску ему
дам, чтоб не орал». Только подносит соску ко Призвал он тогда силу неведомую, что
рту, он – хвать папу за палец, откусил да съел. дремала до времени, дух свой томящийся
И успокоился. обуздал, напрягся нутром богатырским – и
Испугался Корней, задрожал. «Вот же, – cвeршил невозможное! Всю нечисть с себя
думает, – крокодил – весь в мать, резкий какой. отряхнул, приживалок распугал, водоросли
Эдак вырастет, всего меня и пожрет. Бежать преломил-разорвал и поплыл ввысь, к свету
надо, пока царевны нет». Божьему!
Пошел Корней к морю, стал себе плот
мастерить. Только смастерил, царевна летит с Открыл глаза свету, не поймет, где это он?
добычей. Видит, голубь в бега собрался. Камнем Все вокруг бело. Стены белые, потолок белый,
с небес упала, подступилась, спрашивает: «К простыней укрыт белой-белой. Видит, царевна у
чему же ты этот плотик справил? Неужто изголовья сидит вся в белом, дремлет.
хочешь от меня отдаляться?».
– Эка ты не разумная, – говорит Корней. – – Ах, царевна...
Францель наш обкакался, а как пеленки Встрепенулась царевна – ах! – руки
помыть? С плотика-то удобнее. вскинула – ах! – заголосила:
– Что ж, – говорит, – ладно. А я думала, – И как же ты напугал-то меня, истоми-ил...
решил отдаляться. Да всю-то душеньку мою исстуди-ил... Всю-то
В следующий раз полетела царевна за меня, белолицую, истерза-ал... Всю меня,
добычей, наказала Корнею: «Смотри, от ребенка молодую-свежую, замори-и-ил! Ах-ах-ах! И
никуды не ходи!». глазоньки-то мои плакали-плакали, и рученьки-
Только проводил ее Корней, отправился то мои опустилися, и ноженьки-то мои
скорей к морю. На плотик сел и отчалил подкосилися...
Лежит Корней, глаза закрыл, слушает
царевнену музыку. Мочи нет – сладость какая!
– Дынная я, – говорит вдруг царевна.
– Дынная – значит беременная, – отвечает
Корней.
– А ты почем знаешь?

~ 15 ~

– А я все теперь знаю... – Осталось кой-чего.
– Так я тебе вот что скажу: коли родится – Во-от. За ним присмотр нужен. Учет да
что, будем вдвоем дите ростить. Он что мне прибавка. А то пустишь по ветру родовое гнездо
родный, то и тебе. Не вздумай смыться. со своими единоверцами. И деткам от тебя
– А назовешь как – Францель? проку не будет.
– Были бы детки, а хозяйство приложится.
Было у Корнея четверо детей: Дарья, – Ишь ты какой, разлюбезный мой друг! Ты
Елизавета, Татьяна да Иван. А ему все мало. меня не серди! Грудь мою не волнуй
Хочет еще столько же. И еще полстолько. понапрасну. Вредно мне такие речи
выслушивать. Я женщина в положении и от
Род его крепкий, корнями уходил в глубокую речей твоих бестолковых и подлых могу впасть
древность. И крона знатная, развесистая. Не в депрессию. Да выкинуть плод раньше срока! –
согнуть было могучее дерево, не сломать. зарделась царевна, принялась рыдать. – И... и...
и потом...
Но однажды случилось в Отечестве его – Что? Что? – Не рад уж Корней, что в
Великое Противостояние. Брат на брата пошел, разговор встрял. Лежал бы да слушал царевнену
схватив топоры. И невидимые бактерии музыку.
возникли во множестве и стали пожирать – И потом... неужто caм не прозрел? Экий
человеческое вещество. Тогда Великая Смута ты-ы-ы... Дитям отец нужен.
пала на государство. И человек, не ведая сраму, – Taк вот он я...
пожелал убивать. Разразилась битва невиданная. Прекратились враз царевнены рыдания.
И не было в ней победителей, только разор да Смотрит на Корнея удивленно.
беспамятство. Да разруха на долгие годы – Экий ты у меня, прости Господи, простой.
воцарилась на земле его предков. Дитям не потрет твой нужен, а имя-отчество. Да
пристанище. Да чтоб церква отношения наши
За время тех потрясений засохли корни освятила и благословила на дальнейшее
славного дерева, поредела крона, осыпались жизненное проживание. А то начнешь от меня
листья, обломались ветви. Лишь одна его чудом отдаляться.
сохранилась. И завещал тогда ему отец: «Кидай
свое семя в обилии, прорастай корнями, – Все, – говорит вдруг кот и зевает.
возрождай в побегах древо наше». – Что значит все? – удивляюсь я.
– Все – значит сказке конец, – говорит кот.
Так завещал отец. И Корней все исполнил в – Как то есть конец? – заволновался я. – А
точности. Женился по любви на девушке продолжение, а счастливый финал?
Анастасии, рода небогатого, но с традициями. И – Все.
от любви их страстной и нежной дети пошли – Что значит все? – взорвался я. – Дело к
один за другим: Дарья, Елизавета, Татьяна да свадьбе идет. «И я там был, мед пиво пил...» или
Иванушка. Очень радовался Корней сыну как?
меньшему. Дождался-таки наследника. Будет – А никак. Надоело, – говорит кот и зевает
кому славный род продолжать. во второй раз.
– Позволь... Я все-таки записываю. У меня
Но понимает Корней, на дворе глухая роман, а тебе, вишь, надоело.
година, смута в сердцах да разруха в умах. – Ах царевна твоя мне до смерти надоела.
Жизнь человечья шатка и ненадежна. Надо Нервирует. Глубоко неприятен мне ее образ, –
корни пускать основательно. издевается кот.
– А по-моему, эффектная женщина... И
Лежит Корней, глаз от царевны отвести не потом... в литературе всякий образ достоин
смеет. «Господи, – думает, – до чего ж места! Твои шелудивые меня тоже нервируют.
пригожа... Да в таком множестве та пригожесть. Однако записываю, и ничего...
И нога устремлена в бесконечность, и бедро – У тебя литература, а у меня личные
сбоку, как облак, и звезда сияет во мраке. И во ощущения. В общем, тебе не понять.
всем этом мощь непомерная ощущается. Вот, – Так, – говорю, – любопытно.
вот кто мне детишек нарожает. Богатырка ты – Я же предупреждал. Я ее знал. Но хотел
моя белотелая». забыть. Но не смог. Вспомнил – те же
ощущения.
А царевна, будто мысли его читает. – Что же делать?
– Пойдут у нас детки во множестве. А что?
Я женщина молодая, в соку, да без претензий.
Нарожаю подряд двенадцать молодцев, а ты их
знай воспитывай в законе и строгости. Чтоб
было кому хозяйство передать. Хозяйства-то,
поди, много? А? Много, говорю, хозяйства-то?

~ 16 ~

– Начнем другую. Есть у меня в запасе нем было стоящее. Вкус, наверное. И то, что
потрясающая сказка. Не сказка – симфония! сокрыто от глаз.
Огонь и страсть, лед и муки. Могу рассказать.
И когда наконец он решался расстегнуть
– Как знаешь. Мне бы и та сгодилась... пуговку сюртука, в нем самом что-то менялось,
– Значит, так, – воодушевляется кот, – как бы гасло. Золото меркло, и бриллианты не
пиши: «Гарри-бес и его подопечный». Это бросались в глаза. И сам он становился тускл и
название. А теперь не пиши. Слушай. – Кот грузен. И движение рук резки и без изящества.
Баюн откидывается на спинку стула и щурит И глаза смотрели без плутовства, просто и
умные глаза, и курит. И дым летит прямо на отрешенно. И некое болезненное усилие стыло
меня. – То, что я сейчас расскажу, – на лице.
фантастично. Это во-первых. Во-вторых, это
настолько фантастично, что ты можешь Торжественен и странен был Гарри в те
усомниться. Однако не торопись. Тебе я скажу. минуты.
Никому не говорил, а тебе скажу. – Кот
оглядывается и переходит на шепот: – Я Его А когда он все-таки расстегивал пуговку
видел. Да-с! И был непомерно ошеломлен. Я (неловко, с усилием) и распахивал сюртук, то
был растоптан его грандиозностью, как моль. И немногие из его подопечных выдерживали это
обескуражен, как мышь. Хотя я видел в жизни зрелище. Совсем, совсем немногие смотрели
разные причуды и обороты, и меня не просто туда неотрывно.
ошеломить и обескуражить.
А теперь пиши. Не сомневайся и пиши все, Я сам это видел однажды, и ничего ужаснее,
что бы я ни наплел. Поверь, оно того стоит. поверь, наблюдать мне не приходилось.

Под сюртуком у Гарри была ДЫРА.

2.

Дыра была пуста. То есть пуста абсолютно.
Но что-то в ней было такое, что притягивало. И
это что-то не поддается описанию! Нет... не
могу... не поддается... то выше моих сил! (И
1. Баюн зарыдал, нимало меня не смущаясь.)

Гарри был пег, лыс и грузен. 3.
Хотя бывал изящен, как франт.
А иногда даже вычурен и помпезен. Гарри остался один...
Он был как бы чрезмерен. Витиеват и В этот раз он одолел его очень быстро. Но
чрезмерен. Хотя мог быть comme il faut. Гарри не чувствовал удовлетворения от столь
Иногда он впадал в меланхолию и говорил скорой победы. Такой оборот не входил в его
так: «Все это было, было...». И при этом расчет.
взрывался и горел. И рыжие кудри струились по Его подопечный был поэт. И Гарри пришел к
плечам золотым огнем. И подрагивали, и нему ночью. Весь в золотом дыму и блеске
вспыхивали. И золотом светились зрачки. И бриллиантов. И принялся расшаркиваться и как
золото кипело во рту. И золото на каждом бы таиться.
пальце. – А это ты, пес, – сказал поэт, – пришел-
И пальцы вились гладкими змейками, таки...
оглаживая сюртук. Добротный сюртук – Все это было, было... – сказал Гарри и
болотного цвета с бриллиантовыми блестками. стал ворожить над сюртуком, пламенея и
Чрезмерен был Гарри, но не пошл. подрагивая...
Он все время как бы таился. Как бы прятался Он жеманничал и теребил гладкими
сам в себе. пальцами бусинки бриллиантов. И смотрел на
И в то же время выглядывал и улыбался. Как носок своего сапога.
бы намекал на что-то. Словно он что-то имел, но Поэт же смотрел прямо перед собой и ждал.
прятал. Но хотел показать. Но как бы не Ждал, когда Гарри закончит свой бесполезный
решался. ритуал. Он знал, что у того припрятано, и не
Он оглаживал сюртук гладкими пальцами и было ему дела ни до самого Гарри, ни до его
теребил бусинки бриллиантов. И крутил ужимок.
пуговку на сюртуке. И не решался ее И когда Гарри наконец распахнул сюртук и
расстегнуть. И смотрел золотыми глазами на обнаружил свою страшную тайну, поэт долго и
носок своего сапога. И томился. Или делал вид, неотрывно смотрел в это пустое пекло.
что томится. Он был игрок и плут. Но что-то в Потом встал, распахнул окно и шагнул с
подоконника вниз.

~ 17 ~

И Гарри остался один. стал. Пустое это занятие – искать бриллиант в
Он стал пег, лыс и грузен. И бриллианты человечьем навозе.
погасли, и дым золотой отлетел.
И стало ему тошно и страшно... Да разве так сыщешь...
Поэт не пустил его к себе. Не дал испить Раньше он годами подопечного подбирал. Из
живой крови, не дал тепла, так необходимого многих лучших выбирал единственного.
ему. Ночами летал охотиться.
Он все унес с собой, этот глупый и гордый Наметит себе претендента и ворожит над
мальчишка. Он даже не спросил, чем Гарри ним. В душу к нему змеею вползает, слух
платит за службу. наполняет звуками неземными, образами
Гарри-бес был золотой крови. неведомыми волнует воображение. Дает испить
Он был древний, как сама жизнь. И высший ему яду познания, вскрывает плоть земную,
знак Ада, что скрывался у него под сюртуком, толкая в небытие. Дает увидеть то, что сокрыто
был пожалован ему Верховной Властью не за от глаз.
истребление младенцев и не за поджоги и мор. В золотом чаду устраивал пир страстей.
Эти дела творила безмозглая оловянная каста А утром, в блеклой мгле наступающего
растленных авантюристов, презираемая им. рассвета он торчком возникал перед ним и
Гарри был бес элиты. Он обслуживал королей и просто, без ужимок, просто и страшно
философов, композиторов и поэтов. Только распахивал свой сюртук. И смотрел, как тот
истинные творцы были его клиентурой. От корчится в муках, какая убийственная тоска
сотворения Мира до конца Света был диапазон стынет в его глазах.
Гарри. Его отточенная мысль входила в мягкое Совсем немногие выдерживали те
тело Бога просто, без усилий, как гвоздь вошел испытания.
когда-то в ладонь Его Сыну. Гарри был равен Только сильные духом принимали вызов.
Создателю, потому что сумел проникнуть в Ах, какие сражения устраивал Гарри тем
организм системы, Им созданной, и расщепить избранникам. Какой огонь страстей разжигал в
на составные части то, что было Единым их душах, в какие ледяные склепы опускал их
Целым. пылающие сердца. Какую пустыню одиночества
Поэтому он был так скрупулезен в выборе, им готовил.
так дотошен в расчетах. Только борьба с Теперь и сам он попался. Дыра неумолимо
избранниками, достойными его Знака, втягивает в себя последние силы. И скоро
приносила истинное удовлетворение. Ни с чем прикончит его. Ей безразлично, какая жертва
не сравнимый восторг несла ему эта борьба. попадает в ее жадное чрево. Она прожорлива и
Гарри подбирал себе нового подопечного всеядна...
много раньше, чем прикончит предыдущего. Гарри умрет в страшных муках и корчах,
Это была сложная работа. Работа, в которой чтобы возродиться потом в самой низшей
нельзя ошибиться. Гарри выискивал истинное оловянной касте бездумных исполнителей
дарование. Божий Дар был нужен Гарри. чужой воли. Он будет жить под землей, как
И вот он ошибся. Этот безумец осмелился упырь, пуская пузыри и выполняя самую
нарушить порядок вещей, разорвать цепь черную работу. И оттуда наверх дороги нет.
преемственности и оставить Гарри с его Верховная Власть не прощает неудачников.
страшным Знаком наедине.
Это означало конец. Гарри не мог быть долго Таков закон касты.
один. Дыра съедала своего носителя.
И Гарри пошел прочь. Маленький, 5.
сгорбленный, лысый Гарри двинулся в путь...
Видит Бог, это было жалкое зрелище. В том дремучем лесу под землею находился
секретный военный объект. Огромную бомбу
4. прятали командиры.

Гарри шел долго наугад. Вперед и вперед... А чтобы пришлый лазутчик или какой
Через поля да овраги, города и селения. Ему бы залетный парашютист не дознался, построили
взлететь, как бывало, да не может. Тащится над бомбой сараюшку, да наполнили ее всяким
через лес дремучий по волчьей тропе. Куда – хламом для отвода глаз. И солдата в охранение
сам не знает. Не осталось у Гарри ни надежды, поставили.
ни сроку.
Стоит солдат с автоматом, службу несет. Про
Много он за то время людей перебрал, бомбу ему знать не положено. Приказано стоять
многим души повывернул. Никого вербовать не – стоит. Дело не хитрое...

~ 18 ~

Только надоело ему караулить. «И то, – Гарри хорошо жилось в Егоре. Первое время
думает, – кому это барахло на фиг нужно?» Сел он только спал и питался. Восстанавливал
в сторонке на травку, к дереву прислонился да и утраченные силы. Спал подолгу, свернувшись
уснул ненароком. калачиком, а питался, разумеется, Егором.
Гарри повезло, Егор был крепким малым.
А тут Гарри-бес на поляну выползает. Еле Организм – кровь с молоком, и душевная
ноги волочит. Нету мочи дальше идти. Все конституция устойчивая, без аномалий и
нутро адским пламенем полыхает, последние отклонений от нормы.
силы Дыра сожрала.
Хлебнув лиха и чуть не угодив в
Вдруг видит – солдат под деревом спит. преисподнюю, Гарри стал осторожным и
Подполз к нему Гарри, склонился. «Была не скромным. Не наглел. Ел по чуть-чуть и из
была, – думает, – какой ни на есть, а все Егора не высовывался. О всяких там фокусах не
человек теплый. Чем под землей упырем жить, помышлял, сюртучок без надобности в стороне
лучше его изведу да кончину свою на время валялся, а золотые дымы, бриллианты и прочие
отсрочу». ужимки оставил до лучших времен. Да как-то
неловко было и вспоминать теперь весь этот
Взял да и забрался в солдата... балаган... Чем проще, тем лучше, решил Гарри.
Звали солдата Егор.
Проснулся Егор в тоске и тревоге. Душу Так и жил. Поест, кровушки хлебанет и на
саднит, сердце холод сковал, волком на луну боковую.
выть хочется.
Что за наваждение... И солдат успокоился. «Все это мне
Помутился у Егора разум, встал нетвердо, привиделось, – думает, – во сне кошмарном. Да
огляделся вокруг. И предстала пред ним картина и что там уж такого быть могло, собственно
мира, страшная и величественная. говоря, а?»
Будто оболочка живой жизни спала с лица
земли и открылась ему тайна Подспудного. В ответ – тишина. Он и забыл обо всем.
Неведомые доселе механизмы, приводящие в А тут службы срок кончается. Пора домой
движение жизни ход, обнажились и стали возвращаться. Собрал солдат чемодан, награды,
зримы. И все тайное стало явным. Подземные какие были, на грудь прикрутил, с товарищами
течения, как кровеносные сосуды, опоясали попрощался и пошел себе с Богом на вокзал.
землю. Виднелись черные омуты и А идти далеко. Лесом, полем, через овраг,
тектонические наросты. И мир подземный потом на трамвае. Утомился солдат от такого
просматривался до пупка. И не было в нем пути. Видит к трамвайным путям кабачок
волшебства жизни, но был всепожирающий притулился.
огонь и холодная ясность кристалла. И твари И Гарри-бес весь извелся. Растрясло его в
подземные бились за жизнь, пожирая друг солдате, тошнит. Он рожу из Егора высунул,
друга. пальцем в кабак тычет.
И небо разбухло и прорвалось. И там, за – Видишь, – говорит, – служивый, – кабак!
ясным куполом, носились сонмы взъяренных Не выпить ли нам чего с возвращением.
частиц, сталкиваясь и взрываясь, клубились «И то, – думает солдат, – чего ж не выпить,
грязные пылевые массы, и души умерших, когда дело такое. Два года меня мудохали да
сбиваясь в легкие стайки, мерцали в бескрайней изводили, кирзовой кашей да тухлыми щами
пустоте. кормили, ночью по тревоге почем зря
Стоял солдат завороженный распахнутым поднимали, зимой морозили, летом парили,
чревом незримого. Целомудрие противилось строем водили да всякую муть петь учили, в
наготе и бесстыдству явного. И бедное сердце караул к сараюге своей дырявой ставили,
солдата трепетало, как пойманная птица... Но ползать в грязи да бегать в пыли заставляли. Как
Гарри уже пустил в мозг струйки золотого яда и же после разлуки такой забубенной да и не
клеймо своего Знака приложил к его душе. выпить? Неестественно это будет и
ненатурально».
– Вот такая история... – сказал кот Баюн, Заходят они в кабак, а там уж ихнего брата
после продолжительной паузы. – Такой вот служивого полным-полно. Пиво пьют, водкой
оборот приняло наше повествование... запивают, нарадоваться не могут свободе слова
Правдивого, замечу, повествования. Хотя и в и фактическому освобождению.
музыкальном жанре. Но! хватит музыки. – Здорово, братва! – орет Егор. – Как она,
Симфоническое вступление cыграно. Впереди водочка, сладка ли?
нас ждет проза. Суровая проза жизни.

~ 19 ~

– А какой же eй быть, – отвечают. – Иди к пледом укрытый. У изголовья светильник с
нам, братан, уж мы тебя приветим! абажуром. Кругом пыль многолетняя, паутина
свисает да плесень по углам.
Взыграла кровь в Егоре, потеплело внутри от
угощения. Эх, думает, хорошо-то как! А напротив на стуле Гарри. Ручки сложил,
ликом кроток, выражение на лике угодливое.
– Ты в каком лесу служил, – спрашивают Выражение такое, что будто Егор в забытьи, а
Егора, – в дремучем али так себе, в Гарри как бы в испуге и переживаниях.
близлежащем?
– Как самочувствие, а? – спрашивает Гарри
– Ха, в близлежащем... скажете тоже! А в как бы участливо.
дремучем не хотите? Да на болоте, да климат
паскудный, да комары убийцы, да прапорщик – И ты еще спрашиваешь, песий сын, –
собака. хрипит Егор.

– Вот и ладушки, – думает Гарри, одевая – Если водицы испить, так я вон поставил в
сюртучок и застегиваясь на все пуговки, – вот и ковшике. Холодненькая. Здесь родник из-под
славненько. Полетаем сегодня, косточки земли бьет. Так что с водицей проблем нет.
разомнем.
– А с водкой?
И шепчет Егору: «А ты возьми полный – Что с водкой?
стакан да и выпей. Вот уж веселья, вот радости – Проблемы есть?
будет». – Проблем нет. Водка есть.
Встрепенулся Егор: где? где?
А что? Не мы ль жертвою пали в борьбе – Так вот же она....
роковой? Хватил стакан Егор... и понесла его Смотрит Егор, глазам не верит: бутылка
нелегкая во тьму окольным путем. непочатая на столе стоит завода «Кристалл».
Рядом стакан.
Подхватил его Гарри, поволок кривыми – Ну ты фокусник... а закусить?
дорожками да темными закоулками к цели – Чего изволите-с?
заветной в глубь страны. – Лимон изволим.
Испарился Гарри, через минуту-другую
Долго ли, коротко бродили они по местам появляется с лимоном в руке и пачкой
непонятным, поездом ехали, автостопом пельменей.
передвигались, водки море в себя опрокинули, – Экий ты шустрый. А это зачем?
пока не попали в местность примечательную и – Питаться тебе надо. Вон худой какой. Я
нам небезызвестную. сейчас отварю порцию, а ты лежи пока,
опохмеляйся.
Идет Егор по Сретенскому бульвару, помят и – Черт с тобой, валяй. Только интересно
понур. Сапоги до дыр истоптал, шинель знать, с чего такие милости?
лохмотьями висит, в глазах скорбь и неприятие – Ты мой последний шанс. Я тебя оберегать
жизни. Как есть – пьяница шелудивый. Мотает намерен.
его со стороны на сторону. Куда попал – сам не – Это так-то ты меня оберегаешь? Да?
знает. Да уж теперь все одно. Кинул в омут заплесневелый, водкой накачал...
К свету хочу! На чердаке лучше жить, чем в
А Гарри вокруг вьется, то в спину толкнет, дыре твоей подлой.
то в бок – в нужном направлении выводит. – Нельзя нам на чердак. Оттуда упасть
Задумал негодяй погубить солдата... можно. А здесь хорошо, тихо... Работать
начнешь, совсем просветлеешь.
Сретенку пересекли, он его опять в бок – в – Работать? Уж не на тебя ли?
переулок потемней поворачивает да во двор – Дворец золотой возводить будем, во благо
заводит. Остановился солдат у камня серого, Отчизны. На вот, ешь пельмени... горяченькие.
смотрит, а камень чудесным образом сам собой – А горчица?
сдвигается. – Нет горчицы.
– А ты слетай на тот свет, пошустри. И
За ним черный провал. сигарет прихвати. И шампанского. И закуски
Испугался солдат, бежать хочет, да ноги не всякой. Новоселье справлять будем. А я соседей
служат, в землю вросли. И говорит тогда Гарри: пока обзвоню. Не с твоей же угодливой мордой
«Все, пришли, солдат. Здесь твой дом». И праздновать.
толкает Егора в спину. А соседям и звонить нечего. Люди
Полетел солдат в провалище. Сколько летел, творческие – интуиция, как у волков. Нюхом
одному Богу известно. Может, сутки, а может, и праздник чуют. Не успел Гарри закуску
трое. А может, и целый месяц.

Очнулся Егор в том темном омуте –
испугался. Засосала его страшная трясина в
чрево свое, ах засосала!

Приоткрыл глаза, огляделся кругом – зала
просторная. Сам он на диване вроде лежит

~ 20 ~

разложить, в дверь скребутся. Корпус быстрого Только чокнулись за процветание
реагирования десант высадил. государства Великорусского – стучат.
Открывает Егор – мужик тихий. Без бороды,
Ох да эх раздается у входа. одет скромно, в карманах ничего.
– Иди открывай, – говорит Гарри, – первая
партия. А я в тебе пока посижу. Инкогнито. – Коля, – представился он, – Талала. Я не
Открывает Егор дверь – стоят двое. Бороды опоздал? Очень кушать хочется...
с проседью. Из всех карманов портвейн торчит.
Бутылок пятнадцать. – В самый раз, – отвечает Егор. – А кушать
– Циолковский, – сказал Циолковский. что будешь? Портвейн, «Рояль», водку или
– Мичурин, – сказал Мичурин. – На огонек шампанское?
зашли.
– Где это вы огонек увидели? – спрашивает – Портвейн буду, если можно...
Егор. Только выпили за народ Богоносец,
– Мы не увидели. Мы предопределили. великомученик – треск и грохот раздается у
– По какому поводу гуляем? – интересуется двери. Вся компания с лица спала. Птица
Мичурин. бутылки под стол прячет. Открывает Егор –
– Русская болезнь кривизны – запой, – мать честна! – баба шикарная.
говорит Егор. В бусах, перьях, пальто с разрезом. Из
– Эт мы понимаем, – говорит Мичурин. разреза бедро, как облак, смотрит вызывающе.
– Аналогично, – говорит Циолковский. – – Ой, мужик какой, – заворковала баба, –
Нам здесь нравится. Мы у тебя поживем хорошенькай, тощенькай... Откуда залетел к
недельку. нам, сокол ясный?
«А вы нам не очень, – ворчит Гарри, – с – Из леса дремучего. Егором звать.
вами не только дворца, сараюги кособокой не – Ах, – представилась баба,– царевна я. В
построишь». смысле голубых кровей и тонких восприятий.
Только бутылки откупорили – стук в дверь. По соседству живу. Маюсь с одним шалопутом.
Открывает Егор – на пороге мужик веселый. Хоть и боярин, а пьет, как троглодит, –
Кучерявая борода, как у ассирийца. ведрами. Он не у тебя?
– Ты кто? – Не знаю. Тут много разных.
– Птица, – говорит Птица. – Большого Влетела царевна в залу:
полета. Хошь стихотворение прочитаю? – А-а-а-а-а, ненаглядные, с утра пораньше...
Сегодня написал. С живой природы скопировал. Где он?
Вo: – Эх.
– Ох.
Выходят из пивной три гена: – М-м-м-м-м...
Гена Михейчев – Еще не приходил, – сказал Коля Талала и
Гена Сидаков вздрогнул.
и Толя Чащинский – Обманул, змей! Трое суток по следу шла, а
сейчас как сквозь землю провалился. А след,
Ха-ха-ха-ха! По-моему гениально! между прочим, сюда вел.
– Ты поэт? – Не гневись, государыня, – сказал
– Не, певец. Горя народного. Циолковский, – выпей лучше шампанского,
Помузицируем? – И достает из кармана расслабься...
початую бутылку «Рояля». – Нельзя мне расслабляться. Родовое гнездо
Только по стаканам разлили – cтук в дверь: стеречь надо от разбойных поползновений.
«Открывай, полковник!». – А мы че? – обиделся Коля – Ни че... У нас
Открывает Егор – мужик веселее прежнего. все свое.
Босой, в цветастых шортах, с хризантемой в – У вас свое только глотка.
руках. – За присутствующих здесь дам! –
– Туз, – представился Туз, – узник высунулся Мичурин со стаканом. – Дай я тебя
Матросской тишины. В недавнем прошлом. расцелую, царевна грез моих и сладость
Ныне вольный садовник. сновидений...
– А почему бос? – Ты «Агдам» свой целуй, здесь
– А-а, мелочи жизни... Я ей сказал: давай 45- присутствующий. У меня свой целовальник
й. Я хоть и низкий, а нога у меня – во! Нет, есть. – Повела глазами царевна, – ах! –
засранка, 44-й подсунула. Я ходил, ходил – полыхнула звездой в Егора. – Только
ноги огнем полыхают – вышвырнул к чертовой прячется... Ладно, кореша, скукотища у вас, аж
матери. Теперь хорошо, стакан нальешь? у в ушах звенит. Никаких восприятий. Погнала
я. К Итальянцу заеду, может там залег мой
антихрист. А с тобой мы подружимся, –

~ 21 ~

курлыкнула царевна Егору. – Я, знаешь ли, позволю всякому фрайеру делать из
змея по гороскопу. гостеприимной гостиной полигон для дешевых
страстей и прочих амбициозных прикидов.
Только выпили за ожидаемое процветание Смею заверить, я найду способ защитить свое
угнетенных – стук в дверь. Открывает Егор – доброе имя от всевозможных поползновений и
мужчина тонкой наружности в кожаном пальто. тому подобных инсинуаций.
Печален и тих.
А вас, господин певец горя народного, я
– Корней, – представился он. – Зайти отдельно обличаю, как фанфарона и мудазвона,
можно? и предупреждаю, что ваш неуравновешенный
пафос действует на меня угнетающе. И если вы,
– Сколько угодно, – сказал Егор, – тут, милостивый государь, не угомонитесь, то
очевидно, все ваши друзья... Новоселье извольте стреляться тот час же с десяти шагов.
празднуем. Через платок. И не сомневайтесь, я продырявлю
вас, как того парня Вову Ленского, с первого же
– Прекрасно... – сказал Корней. – Только выстрела.
друзей у меня нет. И не было никогда.
– Логично, – сказал Мичурин.
Но друзья так не считали. – Малыш, ты мне нравишься, – сказал
– О, – кричат, – кто к нам пожаловал! Циолковский, – все сильней и безнадежней...
Какие люди! – И еще, – сказал Гарри уже миролюбиво, –
Циолковский стакан наливает, а Коля Талала если у кого-то возникнет желание попрыгать,
слезу пустил. полетать иль с бухты-барахты взбелениться –
– Тут, – говорят ему, – царевна накатила милости просим – по соседству мертвецкая,
волной бурлящей, тебя, голубя, искала. постоянная температура – ноль.
Серьезная у тебя тетка. Не тетка – Голгофа. Все посмотрели на Колю Талала. А Коля в
Завлечь тебя жаждет в пенаты родные, это время как бы незаметно для самого себя, как
воспрепятствовать торжеству и величию нашего бы невзначай, как бы в задумчивости доедал
застолья. последнюю пельменину из общего котла.
– Я знаю, – говорит Корней – но никогда... Народ возмутился, естественно.
никогда, никогда англичанин не будет рабом! – Он сожрал общественные пельмени!
– Да ты кто такой, чтобы мной командовать! – В мертвецкую антихриста!
– вскинулся вдруг Коля и выпил. – Я выпил за – В мертвецкую его, в мертвецкую!
писателя Антуана Экзюпери, – пояснил он. – – Позвольте, – сказал тогда Егор, – минуту
Во мне, может, тоже Моцарт течет... И мы еще внимания. У нас провинившихся двое: Птица
полетаем! Асс и Коля Талала. Сегодня праздник, и одного
– В тебе Моцарт сидит, мух давит и ест. А мы можем простить. Вопрос – кого?
летать буду я – Птица Асс! Но, не дослушав сказанного, народ возопил,
– Пива хочешь, летчик? – сказал вновь указывая на Колю:
примкнувший гость, пробравшийся к застолью – Его, его в мертвецкую!
незаметно, мелкий и востроглазый. – Без пива – Но вина Птицы несоизмеримо больше, –
какие полеты? возвысил голос Егор. – Он нарушил покой дома
– Я выпью шестьсот бутылок водки и и достоинство его обитателей, тогда как Коля
сохраню чистоту отношений. Я так сказал – всего лишь голодный. Так кого мы должны
Птица. А ты выше табуретки не прыгнешь. простить?
Сиди под ней, мух лови, трусы штопай. – Пти-и-и-цу!
– Кто не прыгнет? – сказал востроглазый и – Одумайтесь, безумцы! Мучительное
прыгнул. Да так хорошо прыгнул, что перелетел раскаяние посетит вас уже завтра, но будет
через Птицу, приклеев по пути громовержцу поздно. Я последний раз спрашиваю, кого мы
под глаз аккуратный синячок с кровоподтеком. должны простить?
– Прыгучий, падла, – сказал Циолковский. Как раскаты грома прокатилось по зале:
– Каскадер в натуре, – сказал Мичурин. – Пти-и-и-и-и-цу-у-у-у!!
– А-а-а-а-а!! – из распахнутых зарослей Егор отвернулся и подсел к Корнею.
Птицыной бороды обрушилось нечто – Не печалься, – сказал Корней. – Испанцы
ошеломляющее. Исторгнутый звук был говорят в таких случаях: момент истины.
непомерно грозен. Он зародился в сердцевине Колю поволокли в мертвецкую. Он
безумца и, вырвавшись на волю, наполнил всю сопротивлялся и кричал так: «Иуды! Продали
залу: – Ах ты спирохета ползучая, я ж тебя Колю за пельменную похлебку».
испепелю своей личностью, – и пошел Птица сказал: «Бал закончен», – и удалился,
напролом, вращая зрачками. прихватив с собой остатки «Рояля».
– Господа! – сказал вдруг Гарри из Егора,
громко и леденяще. – Хочу заметить, что наш
дом имеет добропорядочную репутацию. И я не

~ 22 ~

– Что было дальше, спросишь ты? – сказал Но, достаточно, – сказал кот Баюн,
кот Баюн равнодушно. – Ничего, что бы меня видоизменяясь...
потрясло. Трое суток ничего достойного моего
повествования не произошло. Надо заметить, что за время повествования
от прежнего кота остались лишь золотом
На четвертые Егор очнулся. горящие глаза да своеобразная манера не
– Гарри – прохрипел Егор. замечать моего присутствия. То есть болтать без
В ответ что-то пробудилось в кресле умолку, все что заблагорассудится, нимало не
напротив, мелкое и востроглазое. Егор долго интересуясь моей реакцией. Не интересуясь
смотрел на э т о через смотровую щель своих даже тем, успеваю ли я записывать. Во всем
глаз и сомневался, что оно Гарри. остальном кот полностью трансформировался в
– Гарик, сукин сын, ты ли это? Пить дай. полноценного писателя, поглощающего
– Я не Гарик, я Калигула, – отозвалось огромное количество сигарет и кофе. Вид у
визави. («Еще не легче», подумал Егор.) писателя был несколько взъерошен и небрит.
Собственно зовут меня Димон. Дмитрий Манеры порывисты. Иногда, разволновавшись,
Сапогов. Прозван Калигулой. он доставал из-под стола бутылку коньяку и
– За что? наливал себе стопку. Угостить меня он не
– За то, что Сапогов. догадывался...
– Ты его замещаешь, – догадался Егор.
– Кого? – Достаточно, – повторил писатель, не глядя
– Гарика. в мою сторону, – оставим на время друзей,
– Вообще-то я на новоселье пришел... Живу пожелав им доброго утра, отдохнем от суровой
тут четвертые сутки. «Четвертые сутки пылают прозы и плавно окунемся в другую главу.
станицы...» Ты что, не помнишь? Дрались мы с Называется она просто: «Грушенька». В честь
тобой вчера... одноименной Грушеньки, которая замечательна
– Зачем? уже тем, что жалела котов и кошек. Но это так, к
– Затем, что я всегда дерусь, когда выпью. слову...
Наследственное это. У меня дед комиссарил.
Так тот напьется, придет домой и стреляет Грушенька была язычница, но авангардного
почем зря. Бабка с матерью моей на пол толка. Выражаясь яснее, впередсмотрящая
ложились и ползли к выходу. А мы с тобой так... позабытого прошлого. То есть любила
побоксировали слегка... ногами. животных и птиц, цветочки собирала и всякую
– И кто победил? живность разглядывала, а к Богу-человеку
– Циолковский. относилась настороженно. В том плане, что
– М-да, – подумал Егор, – странное место. бедных жалела, слабым помогала, но как бы
Однако выпить было необходимо. сама по себе – без концептуального
– Куда же он пропал? – подумал Егор вслух. руководителя. Как-то это у нее само собой
– Кто? получалось, случайно и необдуманно. Даже как
– Гарри. Благодетель с постоянным запасом будто безотчетно. Хотя некоторые считали, что
водки. Хотя, между нами, сволочь такого безотчетно не бывает.
исключительная.
«В жизни всегда так, – подумал Калигула. – Но она никому не перечила. Из тихих была.
Как сволочь, то водка обязательно есть, как Из тех, кто знает, что им делать и как жить
человек хороший – то халявщик и голодранец». дальше. Наперед ничего не задумывала, но и от
– А ты из каких будешь? – прочитал его событий не пряталась.
мысли Егор.
– Я из тех, кто помнит о завтрашнем дне. Я Иногда, правда, могла взять и уйти не
из тех, кто знает, что пробуждение наступит оглядываясь. Но это скорее от чувства, чем от
непременно. целеустремленности. Хотя внутренняя
– А проще можно? твердость у нее была исключительная. Несмотря
– Куда уж проще. У тебя давно нолито. на кротость и открытость нрава.
«Нет, меня не обманешь, – подумал Егор, –
это определенно Гарри». Впрочем, она знала свои сильные стороны.
Но, обладая вкусом незаурядным, их не
*** выпячивала, и разрезы в одежде если и не
отвергала вовсе, то, скорее, от эстетической
целесообразности, нежели от желания
обескуражить.

Но главное, о чем не упомянуть невозможно,
это запах. Пахла Грушенька необыкновенно. Не

~ 23 ~

просто необыкновенно, а головокружительно. не сыскать. А в столице ихней, – так самый
Это невозможно описать, можно только мед. Только они, прости Господи, со всяким
вдохнуть и остолбенеть на всю оставшуюся кишколдоном безлошадным нянькаться станут.
жизнь (И писатель взволнованно плеснул себе в Но учти: от сердца отрываю. Не невеста – клад.
стопку порцию коньяка). Что, впрочем, со А уж пахнет – сущее наваждение. Для принца
многими так и случалось... заморского берегла. Да ведь ты, разбойник, кого
хочешь растревожишь-разжалобишь. – И
На запах тот слетались женихи со всей записку с адресом ему выдает. – А теперь
округи и даже из-за бугра и стояли столбом, исчезни, пока не передумала.
карауля Грушеньку.
Подхватил записку Гарри – ахнул. Вот же,
Разные, надо сказать, были индивидуумы. думает, парадоксы Природы. Ищешь, ищешь
Диапазон широчайший. Была и местная шпана Судьбу свою за семью морями, а она тут, за
из Марьиной Рощи, и шпана из прилегающих соседним забором живет.
областей.
Выманил злодей Грушеньку из дому,
Был, например, замдиректора Торговой тусовщицу Василису прихватил на всякий
палаты, на пятой модели «Жигулей», мужчина случай для Калигулы, направил их в нужном
неопрятный во всех отношениях. Был и направлении, а сам опрометью в омут порядок
красавец спортсмен, аквалангист, чемпион наводить.
Союза по баскетболу среди юниоров и
художник-эмальер, аналитического склада ума. Просквозил напрямик сквозь все преграды,
Был и чешский диссидент, и рижский проявился пред туманны очи спарринг-
предприниматель из ГИТИСа, и финский радио- партнеров.
журналист, и прочие разные немцы.
– Как вы тут без меня, безобразники,
Короче, съехались варяги со всех концов, соскучились?
чтобы вдохнуть тот бесподобный, ни с чем не
сравнимый аромат. – Ох! – вздрогнул Калигула. – Я, кажется,
приехал... мультик вижу... препротивный.
Но сколько бы они ни таились, сети ни
расставляли, руки ни вскидывали, поймать ее не – Да это ж Гарик, пес пропащий, лучший
удавалось никому. друг солдат и творческой интеллигенции. Где
гулял?
«Любовь, – думала Грушенька, – это так
просто: взглянул, понюхал и все. Это – мое». – Я смотрю, вы тут устроились: коньяк,
пиво...
Но среди них его не было. Хотя финский
журналист ей определенно нравился. – Да уж нашлись добрые люди. Не дали
сгинуть. Где пропадал, тебя спрашивают?
Звали журналиста Юркяя.
Но в тот достопамятный день потянула ее – Дела твои устраивал.
сила неведомая из дому и направила путаной – Могу представить... Кстати, Димон,
дорожкой, мимо расставленных сетей знакомься: Гарри-бес, мой персональный
хитроумных женихов в наши края погулять. опекун. Хотя, между нами, ни на что путное не
Идет Грушенька, как в тумане, ног под собой не годится. Разве что за водкой сгонять. Тут
чует, куда – сама не ведает. равных нет. Профессионал. Чем нынче угощать
То Гарри туману золотого напустил и будешь?
ноженьки ее в наш окоем направил. «Я тебя угощу, балагур, – подумал Гарри, –
Испугался злодей, что солдат раньше сроку в дай срок. Ты у меня увидишь видюшник
омуте сгинет и оставит его со знаком пустым и кошмарный... все 666 серий.»
прожорливым наедине. Не вынести Гарри – Сейчас, между прочим, девушки придут, а
разлуки еще раз. Нe тот уж он стал... у вас, извиняюсь, бычки в стаканах.
И решил тогда бес женить солдата. – Димон, ты кого-нибудь звал?
Трое суток по планете носился, невесту – Вполне возможно. Я когда выпью, всегда
искал. Ничего путного не высмотрел. К свахе их выписываю.
знакомой завернул. «Проблема у меня, –
говорит, – выручай!». Первой пришла Василиса-тусовщица. Гарри
А сваха попалась тертая, авторитетная. Из ретировался и залез в Егора. Он был взволнован
бывших француженок. Ныне космополитка и и ждал Грушеньку.
ведьма. Выслушала историю его жалостную,
головой качает: – Василиса, – сказала Василиса.
– Экий ты дурень, суетной, бестолковый... – Маркиз де Сад, – сказал Калигула, – а это
Одним словам – проныра. Кто ж товар такой за так... солдат один деморализованный,
морем ищет? Да тебе любой француз убогий проездом...
скажет, лучше рассейской лапушки для этих дел – Ой, – сказала Василиса, посмотрев на
Егора, – какой прикид! Вы художники-

~ 24 ~

авангардисты? Вы здесь тусуетесь? Ну, в ***
натуре, мальчики...
Грушенька и Егор знать ничего не желали и
– Мы здесь работаем, – сказал Калигула видеть никого не хотели. Вход в подземелье был
строго. – Духовной жаждою томимы... тяжести заблокирован, телефон отключен, Гарри изгнан.
поднимаем... в пустыне мрачной... Кто сколько Хотя бес, он и есть бес – существо без чести и
выдержит. У меня лично четвертые сутки совести, от него разве избавишься? Нет-нет, да
пошли. проявится его вкрадчивый норов. То зашуршит
в темноте, то предмет какой-нибудь подвигает, а
– Ну, в натуре... то, вообще, день с ночью поменяет и луну
– Ты раздевайся, в натуре, Василиска, и
покажи нам диво. – У тебя есть там, воще, что- украдет.
нибудь интересное? И не возражать мне, не то Но это мало занимало Грушеньку, а Егора
вспылю. Я, когда выпью, взрывной и постольку поскольку. То есть тоже почти не
невоздержанный. занимало. «Пошел он, – думал Егор, – в
– Снимать все? болото. Никчемная личность, к тому же
– Туфли можешь оставить. праздношатающаяся. Никакой от него красоты,
– Не надо! – зарычал Гарри из Егора. – одна пьянка».
Тоже мне придумал... бал у Сатаны. Под Прямо скажем, погорячился Егор,
Воланда косишь, а? Сапогов... недооценил хитреца...
– Ты чего, старик, много выпил? Зачем тогда Короче, все позабыли любовники: и день, и
девушку от дел оторвали? ночь, и луну.
– Уберется пусть. Посуду помоет. Развели И предавались страсти и нежности с утра и
тут бардак! до утра. До полного изнеможения. И дни у них
– Вот те номер. Обижаешь, старик, и меня, и летели, как сумасшедшие. Будто не дни это, а
девушку Василису. Что о нас люди подумают... коротенькие минутки. А страсть все не утихала.
– Я сказал, – прошипел Гарри леденяще. Напротив, становилась все сильней и
– Ну так что ж тогда стало быть. Так, тык безнадежней.
так. И никак иначе. То есть в определенном смысле то был
И тут вошла Грушенька... любовный огнь и угар. И конечно же, все в
золотом дыму и блеске бриллиантов.
...и тут вошла Грушенька. И все, кто был в Но Грушенька была девушкой
наличии в зале: и Калигула, и Василиса- рассудительной, поняла, не кончится это
тусовщица, и Гарри-бес, сидящий в Егоре, и сам добром. Пора на свет выбираться, не то погорим
Егор – все без исключения отметили про себя мы здесь вместе с суженым.
ее появление. И когда Егор уснул, отрезала косу и стала из
волос своих шелковых сеть плести. Всю ночь
Потому что Грушенька умела притягивать к проработала, а утром шепчет Егору: «Как
себе со страшной силой, даже таких ушлых злодей-искуситель из тебя выйдет, ты на него
господ, каким был Гарри-бес. сеть набрось. Может, удастся, убежим от него».
А злодей-искуситель все, конечно же,
Все посмотрели на Грушеньку, а Грушенька слышал, улыбается... «Все это было, было... Ну
посмотрела на Егора и зарделась. В смысле до чего же род человеческий однообразен.
потонула в волне чувств. Сбежать захотели? Сеточек каких-то понавязали
дурацких... э-э-э, святая простота! Да разве
«Ну вот, – подумала Грушенька, – я так и такое возможно?».
знала, это ОН». Однако из Егора выбрался, на диван лег и
ножки под себя подогнул – бегите, красавцы,
А Егор подумал: «Какая у нее классная коли желание есть.
задница. И вообще...». Накинул Егор сеть на злодея, Грушеньку
подхватил и к выходу. Выбрались из провалища
А Дима Сапогов подумал так: «Я тут влачусь и вход завалили большим серым камнем.
и дохну, как последний чечен, а бабы почему-то – Все, – говорит Егор, – пусть отдыхает
западают на этого орла...». бродяга...
– А мы куда?
А Василиса-тусовщица прониклась догадкой: – Вперед, – отвечает Егор, – счастье искать.
«По-моему, они уже трахаются... На И пошли они куда глаза глядят. Долго шли.
медитационном уровне». По долинам да по взгорьям, по-над пропастью,

А Гарри-бес ничего не подумал. Он все знал
наперед. Хотя, если честно, такого и он не
ожидал.

Так началась эта любовная история.

~ 25 ~

по самому по краю, да лесом дремучим, пока не первый раз, словно сроку им отпущено до
наткнулись на селение у озера Сенеж. рассвета.
Глянулось им место. Просторно, чисто, родник
из-под земли бьет. Так и жили, не ведая времени...
Будто они одни на земле.
– Здесь будем жить, – говорит Егор. – Пора
делом заняться, хозяйством обзавестись. ***
Строиться вон на том холме станем.
Раз пошел Егор в лес за дровами. Наломал
И принялись они за работу. целую кучу. Сел на дерево отдохнуть.
Егор камни ворочает под фундамент да лес Покуривает, мысли разные по хозяйству
валит для избы. Грушенька огород развела. прикидывает. Что да как. Лошадью бы надо
Трудятся в поте лица. обзавестись... так ведь ей сена сколько... Опять
«Вот оно счастье, – думает Егор, – и смысл, же, где косить? Поле все – камень на камне. Ну
между прочим...». и прочие фантазии. Вдруг чувствует, не один он.
«Хороший мне мужик попался, – думает Голову повернул – господин странный сидит с
Грушенька, – работящий». боку, ножками по снегу елозит.
Не заметили, как лето прошло.
– Что? – спрашивает Егор.
Егор дом поставил. Ладный пятистенок с – Ничего, – улыбается господин. – Гулял
печью и высоким крыльцом. Грушенька урожай тут по околице. Места у вас дивные... Дай,
собрала. Варенья да соленья, наливочки сладкие думаю, загляну, проведаю. Аль, не узнал? Чай
да яблочки моченые к зиме припасает. не чужие...
– Иди ты... – разозлился Егор, –
Егор говорит: «Байну буду строить. Без родственничек. – Дрова на спину взвалил и
байны – что за жизнь. Уныние тела и смятение пошел не оглядываясь. – Тьфу, пропасть!
духа. А радости никакой». – Да я ж просто так, – слышалось вслед, –
без всяких поползновений... чисто по-
Еще хотел Егор пруд в саду выкопать, да человечески.
мостик через него перекинуть, да беседку для «Вот же, – думает Егор, – морда
сударушки своей смастерить, плющом увитую, фанфаронья! Где таких франкенштейнов
да уж ладно, думает, к зиме не поспеть. Для выращивают? Пегий, лысый, ручонки какие-то...
начала и так сгодится. судорожные».
В избу заходит мрачнее тучи.
А уж Грушенька дом убрала-отмыла, Грушенька к нему: что с тобой? Молчит
дорожки на полу выстелила, на окнах занавески Егор. Долго молчал. Потом:
оранжевые и абажур над столом. Стол покрыт – Пироги, – говорит, – горят.
белой скатертью, на нем разносолы да десерты – Что?
разные... Пора новоселье справлять. – Пироги горят! Вечно у тебя все подгорает!
И начались с того дня у них разногласия.
Истопил Егор байну, заварил трав душистых Егор ни с того ни с сего начинает
и давай суженую свою по бокам веником вскидываться и кипеть.
охаживать да отваром травяным поливать. То чай теплый, то рубаху найти не может.
У Грушеньки свое грозное оружие: возьмет и
«Ну есть ли, – думал Егор – блаженнее замолчит на целую неделю. У Егора к концу
минуты!». недели руки трястись начинают и по телу
разливается яростный протест. Чтобы в себя
Сели они рядышком. Попили, поели, и тогда прийти, дрова рубит. Исколошматит все, что
Егор говорит: «Желаю тебя взамужество за есть в наличии, кое-как в себя приходит.
себя!» Грушеньку увидит – она молчит – он снова
в протест. Всем существом своим, со всей
И Грушенька сделалась согласна... вдохновенной яростью.
Вышли на крылечко... Целуются. А над ними «Ну, – думает, – Аграфена, я те сделаю».
полночь глухая, белые луни да частые звезды... И делает. Идет в сельмаг, выпивает полтора
Свадьбу решили сыграть по весне. литра «Лучистого» крепкого и молча ложится
Егор говорит: «Надо зиму перекантоваться. спать на отдельном диване.
Зима – время суровое». Наутро перемирие до следующей ссоры.
Стали жить.
Вокруг пустыня, круговерть да холод лютый,
а в доме покой и согласие.
Грушенька улыбнется, у Егора душа
расправится парусом белым и летит, Бог весть
куда, за горизонт в синие выси...
Днем по хозяйству кое-как управляются, а
ночью кидаются в объятья друг друга, словно в

~ 26 ~

Так и стали жить: то огнь любовный и глянул, забоялся – кровушка алая по плечам ее
нежность без границ, то провал ледяной и белым струится – бросил он плеть, кинулся в
отчуждение. ноги:

Раз повздорили они за завтраком ни про что. – Прости, – кричит, – прости меня,
Егор вначале убедить хотел логикой Грушенька! Бес, бес проклятый разум замутил,
рассуждений. Мол, не твое это, женщина, дело, плетку бес подсунул... Прости меня, прости...
в таком вопросе мнение иметь. Век собакой у ног твоих жить стану, коли
А Грушенька в логике проку не видела и прощенья не дашь!
мнение имела определенное, что ничего Егор
вокруг не видит, не слышит и одного себя Посмотрела Грушенька на Егора, на слезы
слушать желает. его хмельные – отвернулась... Потом встала,
Тогда Егор разволновался и высказался. собрала кой-какие вещички, в узелок завязала,
Тогда и Грушенька заговорила жестко, но оделась, идти собралась.
вкрадчиво. И лицо ее сделалось мелким, а губы
растянулись в тонкую нитку. – Ты куда?
А уж этого Егор снести не мог. Не мог он на – Ухожу я от тебя Егор, прощай.
такое лицо любимой спокойно взирать. Поэтому – Постой! – кричит Егор. – Дай срок,
слова отяжелели каменьями и принялся он прошу, я все исправлю!
разбрасывать их в беспорядке. С грохотом – Долог же тот срок будет, – сказала
падали камни и катились по углам их жилища. Грушенька и ушла.
Тогда Грушенька замолчала и вся как бы Выбежал Егор вслед, мечется по двору,
стала отсутствовать. зовет, плачет...
Две недели звука не проронила. Ни шороха, ни звука не слыхать. Ночь глухая
Хлад и тоска поселились в их доме. пред ним стеной встала, заслонила Грушеньку
Зазнобило Егора. от него навсегда.

Вышел он из дому, черен, как мавр. Тащится ***
прочь путем кремнистым и желает только
одного: забыться и уснуть... А Грушенька вышла на дорогу прямую и
пошла не оглядываясь. Кругом лес чернеет, в
Заходит в знакомое заведение, покупает нем волки бегают, добычу рыщут, а она идет, не
портвейн «Лучистый» крепкий. А потом, ясное таясь, и луна ей путь освещает.
дело, в чисто поле, подальше от крова родного и
очага. Шла, шла... – никуда сворачивать не стала –
и вышла прямиком в Марьину Рощу.
Блукает Егор по полю, как сирота.... Уж ночь
опустилась, звезды зажглись, а он все тянет К дому подходит, только светать начало.
портвейн из бутылки. Да не греет лучистый Огляделась кругом, загрустила, больше года
напиток, муть и хмарь в голове от него. И Бога не было ее в пенатах родных. Вспомнила,
не видно среди небесных светил. сколько же тут женихов топталось-караулило...
Сети хитроумные расставляли, зазывали-
Вдруг господин странный из ночи заманивали, сладкие речи на ушко
выдвигается. Весь как есть в сиянье золотом. В нашептывали... Эх, денечки золотые
руках держит плеть хорошую. беззаботные... Кто подарки нес, кто в ресторан
приглашал, кто песни пел, приятные слуху.
– Я тебе так скажу, – говорит задушевно и А этот... ни гостинцев, ни цветочка. Какой
мягко, – поди, жену свою пробузуй ресторан, в кафетерий ни разу не сводил.
хорошенько, изломай ей руки-ноги, чтобы она Чучело подвальное!
тебе покорилась. – Ухмыляется: дарю тебе эту Подходит она к крыльцу своему, смотрит –
маленькую истину. аж вздрогнула, бедная, – мужчина стоит, весь,
как есть, заиндевелый и озябший. На голове
Берет Егор плеть от него. Домой повернул. вместо шапки сугроб вырос.
Грушенька дома сидит, но как бы «Кто бы это мог быть?» – думает
отсутствует. Грушенька. Отряхнула сугроб, подышала на
– Молчишь? – говорит Егор. мужчину теплым дыханием – он глаза и
Молчит Грушенька и на Егора не смотрит. открыл.
– Ладно, – говорит Егор, – молчи... царица – Ох, – удивилась Грушенька, – вот те на!
вавилонская. Юркяя, журналист международный.
Достает плеть, взмахнул и ну бить – Что ты здесь делаешь?
Грушеньку! Бил, бил... Уж бил, бил... а потом – Тебя жду, любовь моя.

~ 27 ~

Долго метался Егор в поисках Грушеньки. знойная, словно пальма. У этакой фигуры
Все дворы, считай, обошел, в чистом поле можно отдохнуть озябшей душе.
кричал, звал ее, лес близлежащий исходил, за
все бугры заглянул, все овраги облазил, а дорогу Пригласила царевна Егора в гости зайти без
прямую, что вела к ее дому, так и не увидел. церемоний.

Вернулся в дом. А в доме мысли черные, – Я ведь одна сейчас живу, – говорит. –
пустота на сердце да холод по углам. И Гарри- Дом здесь, недалече.
бес уж сидит на Грушенькином месте.
Сели в экипаж, поехали.
Швырнул в него Егор кочергой, да что толку. – А где же Корней? – спрашивает Егор.
Этого хоть прицельным огнем в упор – Известно где. В походе. Он как зимой
расстреливай, все одно промахнешься. Потому снялся, так до сих пор не встречались. Только
как существо неплотное и зыбкое. донесения от вестовых получаю о его
продвижении. В основном кругами ходит в
Плюнул Егор в его сторону и пошел вон из двухкилометровой зоне.
дому. Решил во что бы то ни стало Грушеньку – Я хоть и змея по гороскопу, – заговорила
отыскать. Как же теперь без нее? вдруг царевна с жаром, – а уж этот змей
натуральный. О трех головах. И все три в
Без нее только одно: опять в провалище штанах прячет. Ему, вишь, размножаться
пасть. приспичило! Пристал ко мне, как волк к агнцу, –
детей ему подавай, числом не менее шесть. Это
Пошел Егор наобум. По прямой не смог, так к тем четырем, чтоб ровно червонец получился.
вышло синусоидом. До весны бродил по местам А мне и число один кажется дикая цифра.
непонятным и жутким. В болотину топучую Я как представила эту цифирь живьем, так и
забрел, огряз до пупа, насилу выплелся. На завалилась в обморок. Плод из меня и вышел.
кочке зыбкой всю ночь просидел, и всякая Видно, тоже не захотел со мной дело иметь... С
нечисть лесная шипела вокруг и ухала. Как уж тех пор Корней о детях не заикался. Хватит с
выбрался оттуда да на дорогу вышел – одному него и четырех за глаза...
Богу известно. Настька, стервь, ему в пику всех к церкви
пристроила. Знает, подруга верная с тонким
Вновь плетется Егор по Сретенскому жалом, как он всю эту пыльную лабуду
бульвару. На кого похож, представить привечает. Тонко сработала. Сама в монашки
невозможно. подалась, девок на попах пережинила, а
младшенький сам попом стал. Теперь всем
Сел у памятника Надежде Крупской и застыл святым семейством папин грех замаливают.
в скорби. Думать уж он не мог, поскольку Как-то сидит он, значит, в своем подземелье,
мысли иссякли, отлетели, как пташки, в картину сочиняет. Киряет, естественно. Вдруг
неизвестном направлении. Чувства же, как снег на голову десант с поднебесья.
наоборот, обвисли проводами облезлыми и Родственников человек восемь со всеми
куда-то в почву ушли. причиндалами: кадило, ладан, святая вода...
Сначала картину освятили, потом папу, а
Короче, сидит, как мумия, без чувств, без дальше прочие ритуалы произвели по всем
мыслей, без намерений. щелям. Чтобы духу моего нигде не осталось.
Только зря старались: я мамзель
А тут по случаю царевна Ах в экипаже мимо незаурядная. Имею свойство проникать
проезжала. Тормознула полюбопытствовать, что основательно.
за колоритный мужчина в их краях образовался. – Давай выпьем, – сказал на это Егор и
Красивый, дьявол, и такой притягательный. потупился.
– Ах, мы уж приехали... – сказала царевна. –
Идет враскачку, звездой Егора высвечивает, Видишь домишко сирый, фундаментальной
и обильный аромат клубится шлейфом. Встала эпохи? Это мое.
над Егором, вся в розовом с золотой отделкой, – Давай выпьем так, чтобы мир содрогнулся
ну вылитая Меньшикова башня в ясную погоду. и разлезся по швам.
Где уж там Надежде Крупской тягаться с этакой – Кстати, о стервах... – продолжила царевна
силищей. Хоть и муж большой человек, только интересную мысль. – Это только сейчас
наша-то гагара им обоим фору даст. Настька про Бога вспомнила, а до этого все, как
у людей: изменила Корнею самым тривиальным
Подступилась к Егору, обомлела... манером – с другом семьи.
– Ты ли это солдат из леса дремучего? Каков
стал. Видный мужчина...
Посмотрел Егор на царевну – обрадовался.
Он бы сейчас любому бомжу распоследнему
душу открыл. А тут такая... развесистая и

~ 28 ~

– У меня на болотине душу до костей – Ты чего это, солдат, ликом сник. Брось.
просквозило. Все продрогло внутри и Такой мужчина таинственный... Да за тобой
оцепенело... тетки в стада сбиваться будут и ходить по
пятам. А ты знай кнутом пощелкивай да
– Магазин за углом, значит. Только больше выбирай себе самую гладкую.
килограмма не бери, я на диете.
– Кнутом, говоришь?
Взял Егор столько, потом пол-столько и еще – Кнутом, кнутом... Женщина, она, что
четверть-столько. Хотел еще взять чуть-чуть, но природа, ей строгий хозяин нужен.
догадался, сколько ни возьми, все равно не – А зачем природе хозяин?
хватит. – Да ты не перечь мне! Нужен и все. Уж я-то
знаю.
Возвращается к царевне, а она уж стол – Избил я ее плетью в кровь.
накрыла, закуску сгоношила, индейку жарит с – Неужто?
яблоками. – Избил, а потом в ноги пал, прощение
вымаливал. Ушла, не простила...
А стол агромадный, словно айсберг в океане, – М-да...
только богатырке за ним и восседать да на – Пьяный был.
холопов покрикивать. Так не обзавелась царевна – ...естественно.
холопами, вот сама и кухарит. – Искал ее месяца три. В болотину топучую
забрел, насилу выплелся. Такие, Ах, дела...
Стаканы на стол выставляет и говорит – Дела, конечно, житейские. Но, по моему
невзначай: мнению, весьма бестолковые. Я тебе так скажу,
грубо и зримо: дурак ты, Егор. Где это видано,
– Экий, Егор, ты стал огненный... прям, как чтобы мужик у бабы ногах валялся, прощенье
живописец Феофан Грек какой, духом от тебя вымаливал. Да тебя после этого ни одна марьяна
неземным сквозит, уж не бес ли в тебя из порядочных не востребует.
вселился? Вспыхнул Егор от таких речей, выпил стакан
разом, еще налил.
– Может быть, – говорит Егор рассеяно, – и – Благодарю за урок, – говорит.
вселился... Не мое дело знать. – Не стоит благодарности... возьми на
память эту маленькую истину.
– Очень ты на Корнея сейчас похож... Тот Затуманилось в голове у Егора от этих слов.
тоже, когда водку вблизи ощущает, все Заплелись мозги, потемнело в глазах. Видит,
выпендривается. Ты не томи себя, выпей. У господин странный из тьмы выдвигается, на нем
меня можно запросто. пиджак в бриллиантовых звездах и золота полон
рот.
Выпил Егор столько, потом пол-столько, Подступился к Егору, шепчет на ухо: Если
потом четверть-столько и говорит: ты мужчина, возьми ее – самую опасную из
всех игрушек.
– А ты случаем Грушеньку не знала? Схватил Егор бутылку со стола да как
– С этого бы и начинал, сокол ясный... А то жахнул – расшиб его на мелкие дребезги.
сидит, глазами стреляет почем зря. Знаю. Все Только искры золотые брызнули.
знаю. На то и царевна я, чтобы все про всех Замотал тогда головой, прогоняя напасть. На
знать. царевну глянул – обомлел. Возлежит царевна
– Ну так что с ней, где она? Говори! на столе, среди закусок и вин в натуральном
– Ах, – встрепенулась царевна, – чую, виде, аки индейка. А розовое с золотым по полу
стряпня моя подгорает! – И опрометью на раскидано.
кухню. Через минуту-другую выплывает с – Что, солдат, оробел – угощайся. Али не
индейкой на подносе. Идет, как пишет, в желанна я?
розовых одеждах с золотой отделкой; индейка Выпил Егор еще. Сорвал одежды в
же возлежит в натуральном виде... нетерпении, и принялись они ночным бытом
– Вот, стало быть, закуска подоспела блуд творить.
знатная, – улыбнулась игриво, звездой
полыхнула. – Под такую красавицу, можно и Идет Егор дорогой длинною, да ночью
загудеть ненароком... лунною, да все окольным путем. Идти ему
– Так что же Грушенька? некуда, а в провалище пасть всегда успеется.
– Грунька-то? А что? Грунька нам не
помеха. Далеко она...
– В каком смысле?
– Да безо всякого смыслу. Замуж вышла и
укатила в Финляндию. Ей к свадьбе жених
машину подарил. Тойота, королла экс Л,
серебрянкой крашеную. На ней и укатили.
Ничего не сказал на это Егор, только налил
стакан полнехонько.

~ 29 ~

Вот и бродит по кругу. Загубил он жизнь – Не мое дело знать. Оказался, значит, хотел
свою молодую и душеньку свою загубил. очень сильно. Каждый судьбу выбирает сам.

Сбежал от царевны тайком, как вор, теперь – Бывает и наоборот, – вспомнил Егор о
не знает, куда голову свою непутевую себе. – Судьба выбирает клиента.
приткнуть.
– Не вижу разницы. Главное итог. То бишь,
Уж рассвело, а он все колобродит конечный выдох. Дворец золотой построить
переулками. Ищет пристанище тоске своей сумел – молодец, нет – так пеняй на себя.
щемящей. Но тщетно. Серьезная подруга, Вопрос стоит жестко, и третьего не дано.
насмерть приросла.
– Да уж... – сказал на это Егор. – Всякому
– Егор! – окликает его кто-то. Оглянулся – охота узнать, кто чего стоит. Вот и роют ребята
стоит Корней, шикарный, как драматический землю – кто я? да что я? Тварь дрожащая иль
певец Шаляпин. В шубе нараспашку и шапке супермен?
пирожком.
– Именно так и никак иначе.
Обрадовался Егор встрече, хотя подумал, – А мне наплевать на ваши расклады... –
лучше бы нам сегодня не встречаться. сказал Егор зло. – Все туфта и томление духа...
как заметил один заскучавший царь.
– Что это ты при полном при параде? – – Не печалься, – сказал Корней, – все
спрашивает. образуется... Время пришло выпить что-нибудь
стоящее. Не то от пива размягчение мысли с
– Понимаешь, дело какое, – удивляется философским уклоном. А это уже симптом.
Корней, – из дому выходил – мороз трещит, – Что ж, – согласился Егор, – время
вьюга мглою кроет... А сегодня, смотри-ка, пришло, так тому и быть А чему быть, то
звенит капель! Что-то странное творится в непременно случается.
государстве Датском. Пошли в магазин друзья-соратники и
набрали необходимого с излишком. Да еще
– В государстве Датском все подданные с лимон в придачу.
утра были датые, – рассудил Егор. Сели скромно в месте пустынном, в тени,
подальше от взглядов блуждающих граждан,
– Шутишь? А зря, я юмора совсем не выпили порцию и еще по чуть-чуть, и тогда
понимаю. Егор говорит: «Все».
– Что значит все? – уточняет Корней.
– Это не юмор. Жизненное ощущение. – Сейчас допью все это излишество и пойду
– А ты откуда и куда? – интересуется напрямик. Кругами, естественно. Потому что т у
Корней. д а кратчайший путь искривлен и запутан. И
Смутился Егор, отвел глаза в сторону. буду лететь еще трое суток в гулком мраке и
– Да так... брожу вокруг да около. тяжких предчувствиях. А когда долечу, то
– Я тоже. Сейчас заведение откроют, кстати. расшибусь о твердь подземную. И буду лежать
Надо пива попить, пока другого ничего не много дней в душном и пыльном небытие. И
предлагают. ядовитая влага будет сочиться из пор моих, и
Взяли приятели пива баллон, расположились сон мой, бесстыдный и драный, будет витать
на бульваре, под сенью Надежды К. надо мною. И мир реальный сожмется черной
– Странно как, – говорит Егор. дырой, и все полетит в нее без возврата. И страх
– Чего тебе странно? подступит и примется жевать мои кости. И
– Все возвращается на круги своя. мысли паутиной зыбкой заколыхаются в пустой
– В смысле пиво с утра пораньше? голове...
– Да нет. Я про свое возвращение. – Суровая музыка, – говорит Корней, –
– Ты что, отсутствовал? жестокий расклад.
– Отсутствовал. Корни хотел пустить в краю – Мне пора, – говорит Егор. – Прощай.
далеком. Да, видно, прав был один – Что ж, прощай. Будь спокоен в
проницательный малый, судьбу не обманешь – смертельном бою.
здесь мой дом. Выпил тогда Егор много и пошел напрямик,
– А что так мрачно? По-моему, местность путем предначертанным. И привел его путь к
достойная. Лично меня вдохновляет. камню серому. Отвалил Егор камень и шагнул в
– Я вижу, – заметил Егор. пустоту. Трое суток летел в затхлом мраке и
– Да что ты там видишь? – говорит Корней. расшибся о твердь подземную, как сказал. И
– Что ты можешь увидеть... Печаль моя светла. лежал потом много дней в душном и пыльном
Знаешь, я здесь отца с войны встречал. Пять лет склепе, и наглый сон, похожий на явь, озарял
мне тогда было. Мать гимнастерку сшила, как у его вспышками. И ядовитый сок сочился из пор
красноармейца, а я из консервной банки ордена
вырезал. Иду по Сретенке, а навстречу отец.
Представляешь?
– А в подземелье как оказался?

~ 30 ~

его. И твари подземные обступили кольцом и наоборот? Вот вопрос, на который необходимо
дышали дыханием смрадным. ответить.

И оболочка живой жизни треснула, как Бросить аппарат и смыться? Зависнуть под
скорлупа, обнажая тайну Подспудного. спасительным куполом и с позором
приземлиться в какой-нибудь чуждой пустыне?
И Гарри-бес возник ниоткуда, педантичен и Чтобы первый же встречный абориген с
строг, как хирург. И как палач, был презрением плюнул в мою сторону, мол, что же
торжественен и безгласен. это ты, такой-сякой шнурок, не выдюжил,
характера не проявил!
Он встал над Егором и распахнул свой
сюртук. И куда мне тогда идти? В какую нору
залечь? В какой стог закопаться? В какое
И леденящее пекло Дыры обратил на свою забытье впасть? Это ж сколько надо выпить,
жертву. замутить свою память настолько, чтобы не встал
на утро жестокий и гневный вопрос: как ты
Май 1995 г. посмел?

Вот и все, – подумал я скорбно. – Конец Да никакая водка не сможет смыть тот позор,
бессмысленный и беспощадный. Этого я и ту страшную утрату, на которую я вдруг
боялся... Но что делать, не у всякой истории малодушно решусь.
счастливый финал.
Нет, не для того я взялся за это трудное дело,
Хотя, если судить беспристрастно, мой совсем не для того мои герои появились на свет,
вдохновенный рассказчик тяготел к фатальным чтобы так бездарно уйти в небытие. И если уж
развязкам. Он мне сразу не показался. Был в нем суждено нам погибнуть во вселенской пустыне,
некий экзистенциальный экстаз. Мог усугубить. окоченев от хлада и кислородного голодания, в
Волну накатить в порыве страсти. атмосфере страха и одиночества, то всем вместе.

И где он теперь? Мы будем умирать от удушья и вспоминать
Сказав последнюю фразу, он отлетел в заливные луга нашей Родины, протяжные и
другие миры, оставив меня в унынии и скорби. грустные песни, которые пел наш народ.
В принципе он и был странный какой-то, Вспышками будут проноситься в угасающем
зыбкий и ненадежный. Господин Декаданс, сознании далекие, милые с детства картинки: и
вроде Гарри. ель сквозь иней зеленеет... чернеют избы тут и
А теперь и вовсе пропал. там... чуть золотится крендель булочной... И
Ну и что с того? Если трезво посмотреть на спокойно умрем, улыбаясь, как дети.
событие. Пропал, так пропал. Топливо
израсходовал и отвалился естественным Это будет, во всяком случае, честно.
образом, как ступень межпланетного корабля. Но до этого пока не дошло. Пока есть
Да сгорел в плотных слоях атмосферы. надежда, не следует впадать в уныние и
Но роман-то остался! Вышел, так сказать, на предаваться фатальным фантазиям. Чиню
орбиту и летит себе в бесконечном просторе, приборы и пересчитываю команду (алкоголиков
как высший смысл и непреходящая ценность. И и неврастеников беру на заметку). Навожу
я как бы при нем. строжайшую дисциплину и насаждаю
Да я уж лечу де-факто, как сокол-герой, единовластие. Выступаю перед командой с
натурально вцепившись в штурвал, и краткой разъяснительной речью.
всматриваюсь в даль цепким оком. И все эти Говорю так: «Мы совсем одни. Вокруг хлад и
рассуждения о фатальной развязке выглядят, по мрак, скорбь, боль и отчаяние. Дикость нравов и
меньшей мере безответственно. Hелепo они культ золотого Тельца. А вы, как я заметил,
выглядят и малодушно. И это меня не красит. публика рефлексирующая и себе на уме.
Сейчас же, как никогда, нужно Начнете высказываться и лезть на рожон – нам
сгруппироваться и бдеть! Да, приборы барахлят, конец. Проявите терпимость и хладнокровие –
рычаги заклинило, связь с Землей прервалась, есть шанс выкарабкаться. Командиром
напарник катапультировал. Но я-то что, назначаю себя, поскольку тут двух мнений быть
собственно говоря! Тварь дрожащая или не может. Все остальные равны перед судьбой и
волей создателя. А теперь сидите смирно и
ждите приказов. Я разберусь с каждым».
Вот так. Коротко и доходчиво. Решительно и
несомненно. Как и требуется от командира
корабля.

Начнем все с начала.

~ 31 ~

Том второй, глава первая... говорит, а из лука стреляет. Прямо в яблочко,
Первый том так и останется памятником, наповал. Сразу видно – порода.
безвременно ушедшему от нас коту Баюну. Это
только в сказках они песни слагают да цепями Жаль только фамилию кот утаил. Я, правда,
гремят. В действительности все проще и порылся в первоисточниках, выяснил, из каких
страшнее: они безвозвратно уходят. корней его ветви зазеленели. Благословенная
Но знай, приятель, начатое тобой будет поросль доброго корня!
продолжено. Я подхватил эстафету из твоих
стынущих рук (лап) и уж лечу де-факто. Куда – Жил когда-то, давным-давно (когда еще
не ведаю. Зато решительно и несомненно. А это Иван Грозный под стол пешком ходил)
главное. честолюбивый и смелый конюший боярин,
Главное в нашем деле поменьше думать и князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-
рассуждать. Что, да зачем, да отчего вдруг Оболенский, подозреваемый в сердечной связи
такое? Написал строчку от избытка познаний – с матерью Иоанна Еленой. Славный был
уже радость. К ней другая присоседилась – воевода. Литовцев, заклятых врагов наших,
восторг! трепал и морил без счета. И вельможа был
Смотришь, тип какой-то спонтанный истинный, радел о пользах государства. Но стал
прорывается напрямик в роман. Зайдет и сядет. жертвою заговора властолюбца Василия
Кто его звал? зачем он здесь нужен? Васильевича Шуйского. Не праведный суд, но
Космат с виду, темен, двух слов о себе беззаконная лютая казнь стала жребием
толково не скажет. Пьет, естественно, залпом, несчастного. Заковали его в цепи да уморили
матерится. Другой бы выгнал его к чертовой голодом в темнице сырой.
матери и дверь запер. А я не могу. Буду сидеть и
слушать его вялую болтовню. А как его Так вот, доводится мне, что из этих могучих
выгонишь, когда на улице мрак, хлад и корней наш Корней пророс. Фамилия, правда,
криминальная атмосфера. изрядно пообтрепалась и поредела.
Одного пригреешь, за ним другой. Peвoлюционная сабля расчленила ее
Смотришь, потянулся люд к источнику многослойность. Вихри враждебные раскидали
вдохновения. Телепневых с Оболенскими по разным
А когда наберется их легион, поговоришь с материкам. Осталась одна Овчина. Ею и
каждым – ага! все не так плохо. Бутылку еще укрылся Корней. И живет теперь, как бомж, под
выставишь – такого наслушаешься, что будьте землей. И ничего. Ему нравится. Картины его
любезны. недавно Русский музей приобрел. Развесили в
Врут, конечно, не таясь. Ну, так ведь оно зале, а внизу табличка: «К. Овчина».
что? А оно и есть то, что надо, оказывается.
Оказывается, это правда такая. Потаённая. С царевной Ах также разобрался. В миру
Оказывается, у них все так же, как у Гамлета Марфа Вавилонская, она крепко сидела на
с Болконским. Потемки космические и бездны царстве. В понятиях не сомневалась и отчетливо
души полифонические. А каких Обломовых мне представляла, что ей от жизни востребовать. До
наблюдать приходилось! А какую феерическую сих пор не нашлось смельчака в здравом уме и
околесицу нес, не далее как вчера, Веня твердой памяти, который бы рискнул перейти ей
Ерофеев. А как восхитительно молчал князь дорогу.
Мышкин. А как самозабвенно крушил все устои
бледный Эдичка, доставая из сапога финский Таких история не трогает, а вихри
нож. Не говоря уже о Дубровском... враждебные их стороной облетают. Потому как
А к вечеру женский образ проявляется. Тоже прошлого у нее не было и быть не могло. Она
спонтанно. Вглядишься повнимательней в самозародилась из собственных созерцаний и
сидящую публику, лорнет наведешь, фокус потребностей.
подстроишь: сидят красавицы – Настасьи
Филипповны через одну. Остальные Маргариты Да, такое случается в смутные времена.
в виде ведьм и Татьяны в виде жен. И прочие Когда жид-пересмешник, темной ночью
неразгаданные тайны. Бери и разгадывай хоть крадучись, хитростью да уловками настоящую
всю жизнь, все равно ничего не поймешь. царевну в лес дремучий выманил и убил ее там
Да и не нужно ничего понимать. Как говорил бедную да в яму черную сбросил, тогда в
Корней, герой предыдущего тома, «не мое дело природе началась какофония и круговерть.
знать». И был абсолютно прав. Силы зла расплодились, нарушая вековой
Кстати, этот мог высказаться. Ошарашить баланс плюса и минуса. Природа дала крен, и
трезвостью наблюдения и пытливостью ума. Не все живое стало сползать к апоплексическому
финалу. Вот тогда сработали защитные клапаны
и мать-Земля стала выдавать царевен
скороспелок в огромном множестве. Ну, сами
понимаете, даже все вместе взятые не могли они
заменить натуральную, веками взращенную.

~ 32 ~

Но, с другой стороны, та ведь тоже была не жизнь бьет ключом. Отыскиваются и новые
Бог весть что. Была бы смышленая да крепкая, кандидаты в герои нашего времени.
разве пошла бы с жидом ночью в лес одна?
В общем, есть о чем рассказать
Так что тут некого особо винить. Какие есть интересующейся данной местностью публике.
царевны, пусть такие и будут. Лично я считаю,
могло случиться гораздо хуже. Одно меня угнетает: солдат совсем плох. Как
лег неделю назад на диван, так и лежит, в
Теперь несколько слов о певце горя Черную Дыру неотрывно смотрит. Страшное
народного – бородатой Птице Асс. Впрочем, дело. Она же из него, подлюка, все соки
этому чудилищу и целую главу посвятить не вытягивает. А отдачи никакой. Эдак всего без
жалко. Так что все еще впереди. А пока остатка сожрать может.
несколько слов на заметку.
Я же так рассудил: чтобы выявить истоки
Он краски между собой не смешивал сего рецидива, надо понять первопричину,
никогда. Просто брал, что в тюбик заложено и, откуда ветер дует. Как говорят опытные
не разглядывая, наносил на холст. Сомнений следопыты, кому это выгодно?
при этом никаких. Восторг и радость. «Мир
спасет любовь!» – доносилось пение из густых И я, времени не теряя, потянул за ниточку.
зарослей. И никто не мог понять, откуда Клубочек и повел меня во тьму предыстории.
исходит звук. Вот такая птица – Могут-певица. Глубоко пришлось залезть, до тридевятого
колена его праотцев.
О Грушеньке ничего не скажу. Уехала на
японской машине в финскую лесотундру. Ну, Богатейший, надо сказать, материал
так что ж. Пусть теперь с ней ихние сказочники обнаружился. Я его в отдельный ящик заложил,
разбираются. Может получится что. Все-таки по в спецячейку.
соседству великий Андерсен жил. А это
обязывает. Оказывается, предки Егора жили в Индии.
Но это не очень их радовало. Температура в
Теперь о славном воинстве, чудо-богатырях тени, как у водки, 40 градусов, да работы
Мичурине, Циолковском и примкнувшем к ним непочатый край. Без сна и отдыха трудятся,
Коле Талала. чтобы детей прокормить. Детей же не счесть.
Просто наваждение какое-то.
Скажу просто, не лукавя: это вечные
странники, кочевой народ-горемыка. Можно Да еще угнетатели на жаре
даже сказать, отряд специального назначения. В активизировались. Буквально спину не дают
простонародье спецназ. В том смысле, что разогнуть. Что делать? Ропщет народ, тревожит
судьба им сей трудный путь назначила. его ситуация. Микробы в атмосфере тьмою
плодятся – предвестники смуты крутой.
Обладают феноменальной маневренностью.
Стоят, к примеру, по утру у камня замшелого Ну а когда до смуты дело доходит, всегда
без рубля за душой на предмет выяснения, что найдется агитатор-горлан умы просвещать.
им Судьба на обед уготовила. Направо
пойдешь... налево... Плюнут, разбредутся на все – Братва! – орет. – Знаю местечко одно
четыре стороны. А к вечеру, смотришь, все классное. Не местность, а райское наслаждение!
вместе обильно трапезничают и песни слагают. Луга шелком стелятся, поля золотом колосятся,
зерно размером с кулак. Не земля – толстый
Однако прошлым летом случилось слой шоколада. Работать вообще не придется:
непоправимое. Мичурин, не рассчитав свои палку в землю воткнешь – наутро клубника
силы, не выдержал удара Судьбы и был сражен величиной с арбуз. Вот так. Пора эмигрировать.
в походе наповал. Славное воинство потеряло
одного из лучших товарищей. Не все, конечно, на агитацию клюнули.
– Знаем мы твою кулюбнику, – ворчали
Но жизнь продолжается. На его место тертые жизнью доходяги, – одна маята.
заступил молодой солдат, некто Мартын. Заведешь ты нас в степь беспредельную
колючки жевать. В степу костьми и лягем как
Но, похоже, Циолковский так никогда и не один волкам на прокорм.
смирится с потерей, и сердце свое навечно Однако и романтиков всегда хватало.
скрепил памятью о Друге. Побросали мотыги, слушают, раскрыв рот.
– Это ж надо, – удивляются, – что ж ты
Калигула уже третий раз вставлял себе зубы, раньше молчал? Хотим эмигрировать. Тотчас.
дважды был в реанимации, но, тем не менее, Повозки снарядили, детей загрузили,
привычкам своим не изменил. С отчаянным лошадей у эксплуататоров увели. Снялись с
постоянством прыгает на любой движущийся места и тронулись в путь.
объект. Причем обоего пола, но с разной И все бы хорошо – далеко уж отъехали – да
преднамеренностью. вот беда: на радостях, что от гнета векового
избавились, загуляли. А на такой жаре пить –
Так что не сомневайтесь, картотека моя, как дело крайне опасное. По личному опыту знаю...
Троянский конь, много чего вмещает. С виду
статуя деревянная, а внутри страсти кипят,

~ 33 ~

Вокруг тебя 40 градусов да внутри 40. А 40 то ли костер разжечь, то ли напиться да украсть
плюс 40– все 80 получаются. А это сильно что-нибудь стоящее и уйти в туман за кибиткой
возбуждает... До полного закипания 20 градусов кочевой.
остается. Их же набрать не проблема, если не
останавливаться на достигнутом. Однако вступление затянулось. Пора и честь
знать.
А собрались, как я сказал, одни романтики.
Эта же публика весьма падка на различные Пора окунаться непосредственно в
эксперименты над собой. О будущем не думают. повествование. Открыть ворота для доступа
Им что на данный момент есть, то и хорошо. широкой общественности, запустить, так
сказать, в закрома. Ленточку перерезать.
Короче, перепились все от мала до велика. Посмотреть, чем там Гарри-бес занимается.
Кипят, пляски какие-то затеяли, песни орут. Предать огласке его тайные помыслы и дела.
Костры развели зачем-то...
Все. Как говорили древние мореплаватели,
Финал таких историй весьма плачевен: уходя в странствие: «Едем в путь!».
похмельный синдром, потеря ориентации и
полное выпадение памяти. Лежит Егор в подземелье, приваленный
камнем, в Черную дыру неотрывно смотрит. А
«...а по утру они проснулись», как над ним Гарри-бес клубится и пламенеет во
говорится... Смертный ужас в глазах стынет. всем своем блеске.
Страх Господень вместо «доброго утра»
Обрел бес былую мощь и величие. Высосал
Где они? кто? и зачем? – три роковых из Егора все его силы, наблюдает теперь на
вопроса, на которые ответов еще не придумал корчи и муки несчастного, ждет развязки с
никто. безучастным вниманием.

Дороги назад, естественно, никто не помнит. Гарри давно уж подобрал себе нового
Кто их сюда заманил – тоже. Сам агитатор-бля- подопечного. Соперника масштабного,
горлан пьян в стельку, бредит о каких-то утонченного ума и сложной душевной
райских наслаждениях. организации. Музыканта Божьей милостью.
Такие клиенты попадались нечасто и в прошлые
Для всех же райское наслаждение на данный времена. Природа скупа на подобные
момент к одному сводится: как бы откровения.
опохмелиться найти.
Гарри долго готовился к встрече. Мелким
Ну и поехали, куда их интуиция повлекла. А бесом вился вокруг, примеряясь к его Дару.
что им оставалось делать? Поначалу хотели Часами простаивал за портьерой, таился в тени
родные места отыскать. Грустно по чужим рояля, пуская слюни, умильно внимал искусству
краям в таком виде мотаться... виртуоза и ждал. Гарри умел ждать.

Да вот незадача. Как в населенный пункт И, наконец, он решился предстать перед ним
попадают, пошустрят, как положено, денег с во всем своем помпезном величии.
местного населения настригут на обратный
путь, так у них что-то в душе ломается. Золотые дымы и блеск бриллиантов, лед и
Закипает в них градус роковой. Куда-то пламень, сладостный яд познания и горечь
тащиться, думают, искать чего-то. Дома тоска потерь, пир страстей и пустыня одиночества.
зеленая. А тут, вот они денежки, карман
прожигают. Ну и все по новой: песни, пляски, Видит бог, Гарри старался, как мог...
костры, картошка печеная... Разве устоишь И вершина, и смысл его ритуала –
против таких соблазнов? распахнутый сюртучок.
Как же по-царски смотрел музыкант в эту
Так и стали жить. И ничего. Некоторые по мертвую пропасть! Он смотрел и играл! И как!
коммерческой части преуспели – деньги из Его божественная музыка, обожженная
воздуха научились добывать, другие по Знаком распада, приобрела то трагическое
артистической – виртуозы. звучание, ту истинность, что отличает Высокое
искусство.
Короче, все у них случилось в итоге: и И Гарри забился в экстазе. Он ощутил
райское наслаждение, и клубника с шоколадом сумасшедший восторг, сладчайшее, забытое им
да шампанским в придачу. Говорят, их русские наслаждение, которое несла ему лишь борьба с
поэты этим добром подкармливали. избранниками.
И Гарри возжелал борьбы! Долгой,
Вот такой материал удалось откопать о изнурительной, страстной борьбы, в которой
далеких Егоровых предках. Время пришло и о победа дорого стоит.
самом Егоре подумать.

Замечу только, что слышал Егор порою зов
неясный да влечение тайное. И не было ему
покоя тогда. Ломает и бьет его страсть роковая.
Не знает, куда себя деть. То ли песню затянуть,

~ 34 ~

Но такое станет возможным, лишь тогда, Бывало, в дни веселые
когда рассчитаешься по старым счетам. Он Гулял я молодец,
привязан к солдату до тех пор, пока не Не знал тоски-кручинушки,
прикончит его. Как вольный удалец.
Любил я деву юную –
Таков закон касты. Как цветик хороша,
Тиха и целомудренна,
Склонился Гарри над Егором. Слюни Румяна, как заря.
ядовитые роняет. Вглядывается в скорченное Спознался ночкой темною,
тело солдата с нескрываемым презрением. Ах! ночка та была
Вспоминает царскую осанку музыканта. И Июньская волшебная
здесь... Без роду, без племени спившийся Счастлива для меня.
бродяга. Что и говорить, не в пользу Егора Но вот начало осени;
сравнение. Свиданиям конец,
И деву мою милую
– Неужели ты будешь жить, солдат, в этом Ласкает уж купец.
крысином углу, забытый всеми и потерявший Изменница презренная
все? Иди и умри. Лишь кровь во мне зажгла,
Забыла мою хижину,
– Верни мне Грушеньку, бес! В хоромы жить ушла.
– Грушеньку? Это невозможно, приятель. Живет у черта старого
Мы дважды не обслуживаем. Природа не За клеткой золотой,
востребует таких, как ты. Иди и умри. Я дам Как куколка наряжена,
тебе шелковый шнур. С распущенной косой.
Встал Егор тогда. Сам как бес стал, тенью
неплотной и зыбкой. Все Дыра сожрала. Замолчал Егор. Нету сил продолжать.
Расползлась чернота по углам, липким холодом Страсть нерастраченная сердце разрывает.
в кости вползает. Душу на куски рвет боль Навалилась боль тяжестью чугунной. Заперла в
невыносимая. тюрьму на засовы железные. Не дает вольным
А Гарри-бес торопит, толкает в спину: «Иди. ветром дышать.
Иди в мертвецкую. Иди и умри как мужчина».
А в мертвецкой холод лютый и мрак Вольному воля...
кромешный. Знобит Егора ознобом Смотрит Егор на костер, силится выведать
предсмертным. Зубы чечетку бьют. что-то важное. Знает, пришла последняя минута.
А Гарри шнурок на крюк накинул, петлю Выбирай, солдат. Из двух зол самое горькое,
завязал, табурет подсовывает. Давай, солдат, самое злое выбирай.
лезь в петлю. Закипел тогда в Егоре градус
Смотрит Егор на удавку бесовскую, не видит бескомпромиссный роковой. Зарычал по-
в ней смысла никакого. Слышит сердцем зов звериному, да сунул руку в костер.
неясный. Будто лучик надежды мелькнул Лижут языки веселые руку Егору.
вдалеке. Выжигает огонь напасть бесовскую.
– Погоди, бес, не все еще исполнено. Разве Завертелся волчком Гарри-бес, зубы золотые
так умирают? Темно и холодно в доме твоем. скалит, волоса искрами разлетаются, рвет на
Нагреб Егор мусора со всех углов да запалил груди сюртучок свой бриллиантовый.
костер. Занялся огонь языками веселыми. Начадил змей, как водится, напылил... Гарью
Слизывает черноту и холод. И столбик надежды и пеплом все вокруг засыпал.
маяком мерцает Eгору. Встал Егор, замотал руку тряпкой и пошел
Задрожал Гарри мелким бесом, заклубился в прочь из мертвецкой.
углу. Не нравится ему эта затея. Спасенному рай.
А Егор смотрит на жаркое пламя, думает,
Грушеньку вспоминает. Дом свой на бугре с А рай – место заповедное.
высоким крыльцом. С крыльца далеко видно. Путь до него прост и прям, как луч.
Такие просторы открывались бескрайние... Так ведь кто по прямой идти сможет. Кто на
Избы гурьбой, поля под снегом, лес темной левую ногу хром, у кого правая спотыкается.
полосой, озеро. А там опять лес в синей дымке... Короче, всяк знает, добраться туда не каждому
И небо! суждено.
А под небом – он.
Вольному воля...
Затянул тогда песню Егор, что в сердце
томилась.

~ 35 ~

Однако, делать нечего, пошел Егор, разлетающееся облако, раскроется под твоей
спотыкаясь и прихрамывая. И Гарри вслед кистью.
потащился...
Построй свой дворец. И царствуй тогда.
*** Иначе не будет тебе покоя. Нигде и никогда.
И помни: все настоящее пишется кровью.

Прошло много лет. Четыре иль пять. А ***
может, и того больше.
И началась у Егора долгая, изнурительная,
Не замечал Егор года. выматывающая душу работа.
Жил и жил в своем подземелье, как инок,
уединенно и мрачно. Бородой оброс. Одежду и И боль, что томилась под сердцем, окрепла и
пищу не выбирал. Что Гарри даст, тем и стала его сутью. Везде и всегда.
обходился.
И все это время постигал единственную И страсти разрушительной силы обрушились
науку, жестокую и страшную, – науку творца. на него, и токи безумия, посылаемые Гарри, как
– Ты царь, – говорил Гарри, – тебе дано демоны, принялись разваливать построенный
увидеть то, что недоступно другим. Богом Храм. И душа его подчинилась этой
Там за гранью, за пределами зримого, твой безудержной пляске, и внял он Учителю своему,
материал. и проник за Пределы.
Там первородная глина.
Там гул всех эпох. ***
Там пространство в пространстве,
непостижимое разуму. Страшно заглянуть за грань.
Там Дух Безразличный. Страшно и невозможно, глядя т у д а, жить
Там Бога нет. Он еще не родился. живой жизнью.
Там Целое рассыпано мельчайшими Но страшнее стократ разрушать ее самому и
гранулами, образуя прекраснейший, но мертвый там, на пепелище, в тупом и затхлом
узор. безвременье тщиться отыскать материал,
Там нет движения, но есть пульсация; нет пригодный для созидания.
тепла, но есть взрывы запредельных температур.
Там нет времени, но есть Всегда. ***
Ты должен осмелиться заглянуть туда, за
грань. За живую ткань жизни. Гарри бесновался.
Прорви этот видимый мир. Он слишком Он не мог долго ждать. Он хотел владеть.
прекрасен, чтобы быть правдой. Сразу всем.
Все настоящее – страшно. Владеть ВЕЧНОСТЬЮ.
Так говорил Гарри-бес. И был он строг и Он заводился, обдавая Егора жаром. Он
абсолютно спокоен. прорвал Пространство, как ветхую тряпку, он
И не было в нем ничего от прошлого Гарри. комкал его и рвал клочьями. Он расщепил
Не было золота и мишуры. Была лишь тоска, и Время, в камни обращая мгновения. Он
токи разрушительной страсти пронизывали перелистывал эпохи с легкостью фокусника. Он
пространство вокруг. заходился в экстазе, рассматривая плоды
– Ты царь, – говорил Гарри. – Я дам тебе человеческих усилий.
краски и холст. Он творил ХАОС.
Ты сделаешь невозможное. – Все это было, было... – говорил Гарри, –
Ты прорвешь плоскость холста, ты взорвешь ВЕЧНОСТЬ. Старая истасканная сука,
пространство. Ты уничтожишь жизнь, любое ее неподвижная тупая тварь. Она везде! Отблеск ее
проявление, спалишь дотла окружающий тебя отражения зыбким ореолом светится всюду.
мир. Этот обман звуков и запахов, красок и Каждый предмет несет в себе ее отстраненный
света. облик.
И потом на пепелище, в этой безумной О, как прекрасно это таинственное НИЧТО.
пустыне ты разыщешь пульсирующий сгусток О, как страшна ее тупая неподвижность!
первородного вещества, ты поднимешь с самого Она не знает Любви, не ведает Тайны. Она
дна лишь комок дожизненной глины, вдохнешь вскрывает печати, срывает одежды, обнажает
в него Бога и краску обратишь в цвет и цвет суть.
заставишь светиться, и пространство, как

~ 36 ~

Лишь Бог, полный скорби, смотрит на нее поверхности и лежали под ногами грязными
отовсюду. грудами. И ничего не случалось!

Она не берет жертвоприношений – она Отчаяние было страшным и черным.
забирает Судьбы. Она примет всех, кто Он метался в своем подземелье, как в трюме
осмелился заглянуть в ее Пределы. Каждого корабля с задраенным люком. Корабль несется
примет и переварит. по просторам бескрайним к цели заветной (а
море и стонет, и плачет, и бьется о борт
И нет ничего отвратительней ее корабля). Но ему что с того!! Он изолирован. От
равнодушной всеядности. И нет ничего тепла и света. От милости Божьей.
подлиннее. О, адские пытки несостоятельности!
О, бессилие!
Над этой истиной-парадоксом ты будешь
биться всю жизнь. И каждый раз вновь и вновь Иногда, случалось, его посещало
будешь открывать и поражаться: нет ничего вдохновение...
отвратительней ее всеядности и нет ничего
подлиннее. Мысль обострялась, душа ликовала,
воображение рисовало потрясающее по силе и
Ты слышишь эти звуки? величию здание жизни.
Слышишь монотонный гул ее мелодии?
Ты должен обрести эти звуки, эту музыку Твердой рукой профессионала-строителя он
беспредельности. И в каждой краске будет возводил свой дворец.
светиться ее отражение. На каждый предмет
ляжет ее отпечаток. Все было учтено: пропорции, материал,
Ты боишься? Боишься осмелиться? отделка. Во всем виделся продуманный
Осмелиться прикоснуться? целесообразный смысл. Здание завораживало
Я помогу тебе. своим великолепием. Егор парил в поднебесье:
Я заварю бульон из страсти и милости. неужели это моих рук дело? о-о-о!
Я раздую угли под твоей кастрюлей.
Дальше готовь сам. Но остыв от созидательной эйфории, он
Немного смерти добавь в жизнь, в благодать прозревал, что натворил. С холста смотрело на
капни смертного ужаса, отчаянием разбавь него пластмассовое лицо мертвеца.
надежду, в любовь подмешай тоски, а веру
окрась сомнением. Дорога стелилась мягко, и путь был
И вот оно! закипело, ожило... приятен... но сладким трупным запахом
И над всей этой стряпней – беспристрастие потянуло из ямы...
творца.
Ты теперь бог. Егор рычал и кидался замазывать содеянное
Бог, создающий Вселенную. с яростью.

*** Уничтожая эту роскошную мертвечину, этот
припудренный и напомаженный памятник
Когда же э т о случилось? самодовольству, он замечал, с каким напором
Егор почувствовал: тепло... еще теплее... работает рука, с каким живым блеском ложится
горячо! краска.
Сознание еще не восприняло этот подарок,
но рука уже знала и делала. Момент истины Хаос, возникший на холсте, нес куда больше
случался неотвратимо. По деловому просто. смысла и убедительности, чем вся эта
Будто ничего другого и быть не могло. выверенная и продуманная конструкция
Шесть лет не давалась ему эта работа. мироздания.
Шесть долгих лет бесплодных усилий.
Шесть лет он не мог проникнуть в глубь – Из хаоса явился мир, – ронял Гарри. –
холста, не слышал звук цвета... Зазеркалье не Случайность – язык Бога.
принимало его.
Все это время он ползал по поверхности, Но что было делать с этим божественным
тыкался в ее холодную плоскость, как муха в началом? Как обратить в гармонию сие
стекло, и бесился. И тосковал. Он слышал первородное буйство? Как из звука сложить
жизнь, но она не подпускала к себе. Видел мир Слово? Слово, которое Бог.
подлинный, но не мог быть в нем!
Холст рвался, не выдерживая натиска Егор ощущал, как безнадежно нагроможден
страстей, потухшие краски сдирались с его организм, как замусорено сознание.
«Господи, – просил он, – сделай так, чтобы я
стал чист, как младенец, рожденный вчера.
Расправь мою душу, дай услышать Тебя,
Господи. Обрати на меня милость свою!»

Но этот...
Он здесь. Он есть. Он присутствует.

~ 37 ~

Он посеял сомнение, обнажил Тайну, сорвал нему информация поступает. Он ее принимает и
покровы с тела Господня и бросил его на переваривает.
развалины, в свое пустое пекло.
Но ему все мало. Никак насытиться не
Кому ж тут молиться? может.
... но нет, нет... все не так... Ты с а м. Один в
этом мире! Забудь обо всем. Начни все с начала. А когда наберется ее немерено, Художник
Есть краска, рука, холст. И все! болеет, потому что не в силах вместить в себя
Не молись, не проси, не рассуждай. все.
Превратись в пустоту, в ничто.
Вот краска, рука, холст... И никаких А информация все поступает и поступает.
посредников! Тебя нет. Ты расчищен для звука, И тогда он ищет себе место уединенное,
пронизывающего тебя. Ты полый инструмент, запирается на засовы и глаз свой зашторивает.
господин Исполнитель. Попади в резонанс и Но информация находит его везде, потому
двигайся, расставляя знаки. что нет преград для потустороннего.
Ты слышишь цвет? Ты видишь звук? Ты Она копится в нем, густеет, настаивается,
чувствуешь дрожь рождения? Холст пропускает бродит энергия сил невостребованных.
тебя! И, наконец, из того изобилия вырывается
Там между знаков – пространство. Долина, звук.
полная шорохов. Там из светящейся пустоты, из Он пронзителен и первобытен.
легких касаний, из колыхания форм, из наплыва И Художник не знает, что с ним делать, куда
теней, из закодированного первородного его деть. Он не умеет с ним обращаться.
вещества рождается Божество. Оно проявляется Он хочет бежать от него, спрятаться, да
и гаснет, и вновь проявляется... некуда... потому что звук тот – из него, а
Не спугни его, потеряйся, исчезни... инструмент – он сам.

А дальше всегда подвиг. Или трагедия.
Третьего не дано.

Егор стоял и смотрел на содеянное. ***
Сознание оседало, как пыль, проявляя
реальность. А теперь я так скажу, оторвавшись от
Что это было? повествования, – перерыв. То есть возникло
Озарение? Энергетический выброс? Прорыв острое желание выпасть из контекста и
в мир иных измерений, где все и всегда? оторваться. От генерального пунктира.
Он был вычищен, выхолощен... использован
силой, не замечающей его. Он попал в поле его И то, роман – дело добровольное. Во всяком
воздействия. Через него просквозил поток, случае, хочется надеяться...
всасывающий в себя все, что копилось долгие
годы, зрело нарывом. Все вынес вихрь и Так вот, скажу вам по секрету, у меня тут
выбросил на холст. свой пунктир наметился. Симпатичный с виду...
Все теперь там. Короче, берем сейчас 50 баксов... не, 50 мало... –
Там знаки божьи. Они притягивали к себе. 100. А 100 много. 50 баксов + 100 штук наших,
Краска жила, пульсировала. Она несла в себе и едем в одно приличное место...
заряд. Затаившийся взрыв. Код. Звук жизни
вечной. С другой стороны, чем все эти пунктиры
Там жило изображение. кончаются, хорошо известно. Даже слишком. И
не мне одному...
***
Поэтому надо, не торопясь, во всем
Художник – зверь чуткий. разобраться.
Бродит по свету, прислушивается да по
сторонам посматривает. Роман, он, собственно, что? В отстраненном
Нюх у него волчий и глаз, как репей, цепкий. смысле... Завязка, развязка, подтекст,
Все видит снаружи и изнутри. Видит да в внутреннее напряжение и колоссальная
копилку складывает. ответственность. (Лев Толстой бровь насупил из
Глаз у Художника круглый, как шар, виртуального небытия). Нравственный аспект,
крутится планетой в пространстве необъятном, безнравственный герой, правда жизни.
и со всех сторон по невидимым проводам к Преступление энд наказание. Но главное, это
упорный каждодневный труд! С этим не
поспоришь...

А больше всего меня раздражает в этом
процессе – ЧУВСТВО ДОЛГА. Стоит за спиной
существо в униформе, аккуратно

~ 38 ~

подстриженное. Руки за спиной держит, ноги на Так я как решил, если этот осилю (а как
ширине плеч расставило и молчит. Хочешь, не иначе, с таким-то рулевым. Не, ну вы меня
хочешь – пиши. Только встал – куда? – Да, поняли, не с водилой, естественно, что везет
понимаешь, дело какое, чё-то сегодня меня по российской дороге в объятья порока, а с
настроение вялое, мысли вразброд, внутри как- рулевым, что сзади сидит и затылок буравит
то так и никак, сомневаюсь во всем, понимаш? – высоконравственным оком). Так вот, если этот
Сидеть! – Кризис у меня. Моральный завал и осилю, то уж в следующем оторвусь по всем
душевная угрюмость. – Сидеть, я сказал! – Ну, статьям. Следы запутаю, схоронюсь, притаюсь и
няня, здесь так душно... пройтись надо, уж там, будьте уверены, все сделаю не так.
встряхнуться... Ну... будь человеком... –
Хорошо. Я с тобой. Надоест какой герой – все, нет проблем, на
полуслове обрываю, и он у меня без вести
Со мной, думаю, ну-ну... Беру три по 100 пропал и в списках не значится. Был герой –
штук наших и 50 баксов прячу. Ловлю мотор, нет героя.
покупаю водку и какую-то клюквенную гадость
даме. Едем. Я на переднем сиденье, этот, А остальной народ сдвинется поплотней и
стриженый, сзади. (Прямо за спиной ощущаю ухом не поведет. Не знаем, скажут, такого,
его тяжелый нравственный взгляд). И начинаю первый раз слышим... А сами продолжают
думать. Думаю, думаю... У меня привычка условия игры выполнять: есть, пить, врать, по
такая: думать и сопереживать. А где, как не в сторонам глазеть.
пути, предаться размышлениям... По нашим
российским дорогам. А я опять смотрю, кто здесь самый умный, И
опять, без всяких предпосылок – раз! – и
Я вам так скажу: лучше места для этого выведу за кулисы. А оттуда приведу другого,
занятия не найти. который все путает, Альбину Люсей называет,
глупо посмеивается и на вопросы не отвечает.
Размышляю я так: вот вы думаете –
сочинитель, дело какое... Стучи на машинке по А эти уже раздвинулись, пропускают его в
роману в квартал, как какой-нибудь фраер типа свои ряды и решительно подмены не замечают.
Тополя или кто там у нас, сильно плодовитый. А
все говорят: ты знаешь, какой это писатель? М- А потом все у них естественным образом
м-м-м, у него 36 романов! Или про путается и в клубок противоречий заматывается.
художников... У него столько работ, столько
работ! эт-то что-то. (Вообще-то, я уже начал. Холод, например, а они раздеваются догола и
Водила отказался, а э т о м у и предлагать не в покер садятся играть (что за глупость, я и игры
стал). такой не знаю) или в винт. А один влюбился и
хвать любимую по уху, за волосы оттаскал, а
А я так не могу. Я, во-первых, ручкой пишу она зарделась, как маков цвет, и вышла за него
шариковой. Во-вторых, я душой прирастаю и замуж. А другой напился до потери приличия и
люблю их, козлов, как Джульетта... написал умную книжку. Книжку издали, но
запретили ее читать. И она стала бестселлером.
Вот так. И все стали бестселлер тот из рук друг у друга
Дальше ни полслова. рвать: «Дай почитать, дай почитать...». И
Судите сами: произвел какого героя на свет, разорвали в клочья. А третий в жизни
себе на мученье, выпустил погулять – все! – разочаровался, с седьмого этажа сиганул, встал,
ответственность на себя взгромоздил до самой отряхнулся и на лифте в квартиру въехал. А
его кончины. Следи за ним, направляй, потом все вместе на войну пошли, но страну на
вкладывай в него мысли разновеликие, диалоги- карте перепутали. Воевали, воевали, а нефти там
монологи, желательно, как в жизни, сомнения- не оказалось. На Родину вернулись, а их никто
прозрения... все, как у людей... Есть захочет – не узнает. И они сомневаются, туда ли они
корми, замерзнет – одевай. С какой-нибудь попали.
Люсей или Альбиной знакомь. Потом у них
драма, видишь ли, назрела или, наоборот, Тогда я всех построю и за кулисы отведу,
полный ажур. А я-то тут причем? Тоска... потому что не этого я от них ожидал. И начну
А я ведь как воспитан? Правильно воспитан. тишину описывать. Благоговейно.
Чувство Долга для меня – все равно, что мать
родная или Родина. То есть значение имеет Примерно так: в тихом-тихом омуте
колоссальное. водились тихие черти. Бесновались по-тихому и
Но природа свое берет. Требует всяких тихой сапой друг друга закладывали. А
неправильностей, неразумностей, предводитель чертей Крот Тишайший нрав имел
парадоксальностей, аномалий и аллогизмов. кроткий, пожурит их по-отечески тихо и тут же
Зудит, знаете ли, во мне мир со знаком минус. круто пожалеет об этом.

Во как...
Понимаете, да? Шучу я. Юмор от меня
отрывается клочьями и летит по российским
просторам.

~ 39 ~

В остальном полный порядок в нашем засвидетельствовать достоверность
дружном экипаже. Летит тройка. Всегда повествования, а те, кто читает, – не
тройка... (кто это выдумал?). Водила художники.
нормальный, не спит, службу исправно несет. А
мой задремал. И правильно. Пусть отдохнет Они, конечно, тащатся и глубоко
служивый. Понимает, что все, конец, то есть как задумываются, но только первое время. А потом
с нравственной личностью со мной покончено отшвырнут роман в сторону и скажут: чудеса в
окончательно. Пробуждай во мне, не пробуждай решете. Вранье, ё моё! Триллер какой-то... И
души прекрасные порывы, все одно нажрусь, читать перестают.
как скотина.
В итоге такой расклад: первые вообще не
Слышите? Движение. Молчание. Шорох читают, а вторые прочитают начало и швыряют
колес. И маленькие комочки обжигающей влаги, роман в угол.
проникающие в меня. Какая чистота!
Стерильность пустоты............................ В финале же (я имею ввиду глобальный
финал, в смысле финиш, полный, короче, аут,
Чу! ну, типа «приехали»... во: мой личный
– Кто там? апокалипсис в конце тоннеля) меня ожидает
Мысли, естественно... А кто же еще нарушит забвение.
сей благословенный отрыв. Ведь я сейчас
испытал блаженнейшее чувство отделения души Конечно, это прискорбно.
от тела и скорость. Пустота и скорость. Что Но пока еще до личного апокалипсиса много
может быть выше! всяких виражей и кочек, а также теплых летних
Ну что там у вас, грязные вы мои... вечеров и розовых рассветов, надо не
Короче так, мысль тут у меня одна расслабляться и найти доказательство
прокралась внеплановая и шороху навела. А очевидному.
мысль такого содержания. Для начала, естественно, выпьем и начнем
Вот пишу я роман, да? Про художников, как рассуждать здраво.
вы догадались. И у меня возникают С художниками, конечно, каши не сваришь.
естественные трудности. Не знаешь, с какой Их хоть каленым железом пытай, чужой
стороны к проблеме подобраться, потому что из строчки не прочитают. И на выставку в Манеж
всех зол художник выбирает самое жуткое, а в не пойдут. И на «Трехгрошовую оперу» в
вопросе «быть или не быть» находит третий «Сатирикон» их слоеным пирожком не
самостоятельный путь, по которому и двигается заманишь. (И только безумец их за это осудит.)
радостный. Быть и не быть в одном флаконе! Но вот остальная публика, разнородная
(Догадываетесь в каком?). составом и разнообразная в проявлениях,
Иначе говоря, то, что для нормального способна порою к восприятию
человека страх Господень и кошмарный сон, то действительности. Есть надежда до нее
для художника естественные будни. И наоборот, достучаться, приперев к стенке каким-нибудь
нормальный человек тащится и глубоко ошеломляющим фактом.
задумывается: во, мол, чудеса в решете, какой Например, фактом моего существования.
прикид! Художник в том же месте зевает и С этим-то, надеюсь, никто спорить не
ложится спать. станет?
Ну а поскольку художники, как известно, А если так, то сейчас же на личном примере
романов не читают, то выходит, что стараюсь я я берусь доказать, что невероятное – очевидно.
исключительно для нормальных людей! То есть, что страх Господень и кошмарный сон
Проблема?!. – Есс... в одном флаконе есть реальность. Что чудеса в
И мне бы, самое время, подкорректировать решете есть достоверность. И подлинность. И
ситуацию из расчета на аудиторию, портреты полнейшая правда, без всяких художественных
подретушировать, углы закруглить, домыслов и прочей творческой ерунды.
шероховатости замылить, в общем учесть, так Если мои доказательства покажутся вам так
сказать, контингент. себе, фенечкой, нестоящей бросовой туфтой, то,
Но тут Чувство Долга на стреме, бьет по пожалуйста, плюйте на эти страницы и
затылку: не ври! Правду пиши. И Лев Толстой швыряйте роман в печь.
бровью водит: не балуй! Но уж если я докажу, что все так и есть,
Что делать, пишу... правду, кошмарный сон извольте читать от корки до корки.
напоминающую, что для кого-то является
естественными буднями. Но эти-то как раз Итак,
романов не читают! И не могут – Тпрру, лошадки! Приехали.
С водилой прощаемся просто и
бесконфликтно, как мужчины, выполнившие

~ 40 ~

свои обязательства друг перед другом. Этого И если рассвет я встречаю в зрелом
оставляю самому себе на съеденье. Я о нем состоянии, то с каждой выпитой порцией
помню и в нужный момент упаду в его стальные молодею и молодею и обедаю уже пылким
объятья. вьюношей, а к ужину становлюсь шаловливым
пацаном. Ко сну отхожу в эмбриональном
И остаюсь один. состоянии. Ночью происходит как бы зачатие
Дальнейшие события, во избежание наоборот, то есть меня нет и не предвидится. Но
неверного толкования, необходимо предварить к утру (метаморфоза!) я опять зрелый муж,
поп-разъяснениями о различных видах, формах готовый на все. И это в с е не замедляет
тяжести и степенях опьянения. То есть хочу проявиться, но в несколько ужатом виде, то есть
провести просветительную работу среди природные явления (как-то: рассвет, сумерки,
непьющего читателя. Пьющие могут отдохнуть. ночь глухая) меня уже не занимают.
Итак, самые азы, азбука, так сказать, для
начинающих. Начинается тот самый злополучный пунктир:
Наиболее прогрессивная часть населения, то как бы день сменяет как бы ночь, независимо от
есть люди со вкусом и общими времени суток. Продолжаться это долго не
представлениями о морали, пьянеет быстро и может (от силы неделю), так как это довольно
быстро же сходит с дистанции. унылое занятие, непонятно для каких целей и
Ну, поколобродит перед сном часиков пять- кем изобретенное. Впрочем, в природе ничего
шесть, но вреда экологии этим сильно не просто так не бывает. И если во мне зажигается
нанесет. Только себе. звезда самосожжения, значит, это кому-нибудь
Менее прогрессивные пьянеют протяжно, нужно.
мутно... Не могут долго найти себе занятия по
душе и от скудости фантазии начинают липнуть И еще одно наблюдение: запои, как браки,
к ближнему. Пристанет к тебе с какой-нибудь совершаются на небесах...
экзистенциальной ерундой, типа «а не сходить
ли нам утопиться на Борисовские пруды?». И Ну вот, я, кажется, у цели. Жму что есть
смотрит выжидающе. Или (что многократно силы звонок. (Последняя оговорка: по понятным
страшнее) выставляет напоказ многогранность причинам, присваиваем женщинам псевдонимы
своих комплексов. Зажмет тебя где-нибудь в Альбина и Люся. Мать – Альбина, дочь –
углу, придвинет свой зыбкий фейс со стертыми Люся. Можно наоборот.)
гранями впритык и доверительно выливает на
тебя вялотекущий поток жизненных ощущений Открывают сразу обе. Посмотреть. Кто бы
минорного окраса. Ты от него – он к тебе еще это мог быть? По-моему, остались довольны: на
ближе. А запах! В общем врагу не пожелаю ногах дядя держится, в руках гостинцы.
таких душеспасительных бесед.
И замыкает это скорбное собрание подлый Здесь я бывал однажды. Тогда, помню, с
элемент: полные козлы и отщепенцы. Это та порога попросился в ванну. Я купаться очень
часть человечества, за которую стыдно люблю. И вообще, чтоб все было чисто. Хоть
решительно всем. Им же самим не стыдно пьяно, но чисто.
ничего. Описывать их безобразия я не стану
(этой чернухой наш видавший виды народ не После ванны они нарядили меня в махровый
растрогаешь), но скажу им в утешение, что и халат и я чувствовал себя римским цезарем.
оттуда можно выкарабкаться и попасть хотя бы Очевидно, мой сегодняшний визит был
во второй эшелон, если попытаться сменить подсознательным желанием повторения
мировоззрение и не экономить на качестве удовольствия. Быть цезарем.
потребляемого.
Я же давно и прочно утвердился в авангарде Восстановить сейчас хронологию событий я
прогрессивного человечества. Пьянею не берусь. Я как-то быстро впал в детство, а
молниеносно. Товарищи по оружию мне не детские воспоминания исключают хронологию.
нужны, работаю, как киллер, в одиночку. И если Дети помнят только события, поразившие
случается перепутать тропу и выйти на воображение.
случайного зрителя, то выходы эти зрелищны,
бескомпромиссны и непредсказуемы. Меня же ничего пока не поражало. Мать
Пьянею я, если можно так выразиться, с пьяная, дочь учится в консерватории. Играть на
геометрической регрессией, то есть теряю скрипке. Что еще? Кажется, пытались напоить
жизненные навыки пропорционально меня кофе.
съеденному спиртному.
А я с водки неожиданно перешел на
клюквенное пойло. Это меня и сгубило.
Клюквенный аперитив. 20 градусов. Сладенький
такой. Пьется, как компот – литрами.

Помню, что никто мне вдруг стал не нужен.
Ни Альбина, ни Люся.

Я прокрался в будуар, чтобы упасть...

~ 41 ~

Когда я выпью, я стараюсь выполнять Сон такой (веселенький, в духе развитого
установки, данные себе еще в трезвом сюрреализма):
состояния. Я все могу забыть, но установки
будут выполняться на автопилоте. Кофе пить из Выделили нам участки для могил. Место
чашки, писать в туалете, руки мыть в ванной, а шикарное: сосновый бор на бугре. Дали
спать, извините, на кровати. Я все сделал, как открываются щемящие... Что-то типа Орехова-
надо. Осталось раздеться и лечь. Борисова в розовой дымке. Настроение бодрое,
приподнятое. Роем.
Будуар меня, очевидно, поразил. Потому что
я его помню. Бельишко постелено, ****ский Я на штык откопал, чую – место дрянь.
розовый ночничок, столик (а на этом на столике Глина и вода сочится. Ага. По сторонам гляжу:
поилище стоит). Вивальди, ессественно... (или у остальных все путем, куски здоровенные и
не Вивальди. Мало ли их, сирот сердешных). «К земля качественная, пух, как говорится. По
чему бы это?» – подумал я, не желая выполнять соседству два бородатых жлоба землю роют.
установки. Один полковник в спецовке, другой шплинт
попроще, но наглый. Спокойно роют, но споро.
Чувствую, как насторожился читатель. Угу?
Ушки на макушке? «Вот, – думаю, – суки, нагрели-таки».
Говорю тогда, честь по чести: «Эй, а кто
Нет, любознательный друг, я вас разочарую землю делил? Где бригадир?». Молчат, как
и отошлю... к настоящей эротике. Шик-блеск вдовы, будто не к ним обращаюсь. И работают.
телешоу «Плейбой» на канале НТВ. Уж там вы Самоуглубленно.
отвяжетесь и насладитесь... насмотритесь А я свою ковырну – и ничего, то ли мерзлая,
всласть на голые мужские задницы, женские то ли слежалась. За лоха меня тут держат или
попки и прочие холмы и впадины в пудре и как? Н-ну дела!
лосьонах. – Эй, – ору, – змеи, это что же вы, в натуре,
вытворяете! Разве вы русский народ? Кони вы
Правда, у меня подозрение, что тетки там не картонные. Нет в вас ни смысла, ни совести!
настоящие. То есть тетки, может, и настоящие, – Каждый за себя, мистер, – лыбится
но нет у них главного дива (из-за чего, шплинт. А сам уж по грудь в яме. Раскраснелся,
собственно, весь сыр-бор). Они поэтому это говнюк, только лопата мелькает. То есть уходит
место руками прикрывают. Или мужиком. под землю стремительно и резво. А я?? Мне-то
Млеют, заразы, в эротическом трансе, а каково!!
вожделенную мужскую мечту не надели. А тут еще на камень наткнулся. Я его и так и
Ничего не попишешь – профессионалки! эдак – не хочет меня, подлюка, пропускать.
Пока возился, время безвозвратно ушло...
Я помню в детстве раздел как-то соседскую По сторонам смотрю – тишина и покой, то
куклу. А там ничего! То есть вообще. Хоть бы есть вообще никого! Только холмики с
какую птичку нарисовали или одуванчик. Нет – табличками чернеют до самого горизонта. Такая
гладкое место. А это же на всю жизнь меня тоска, такой ужас смертный обуял!!
впечатление, понимаете, на всю проклятую Я и проснулся...
жизнь этот ужас с тобою! Я до сих пор Кошмарный сон внезапно исчез, но возник
волнуюсь, когда остаюсь с женщиной наедине – он – СТРАХ ГОСПОДЕНЬ.
а вдруг там пусто? Так вот, у меня возникло Нет, я не испугался ничуть. Я был
ощущение, что у этих заморских Барби там расслаблен и тих, как младенец. (Муж во мне
гладко и сухо, как на взлетной полосе. А это просыпаться пока не желал).
страшно, ребята, то есть это так страшно, что Судите сами: из эмбрионального состояния,
жить неохота. через младенчество, детство, отрочество,
юность попасть прямиком в суровую зрелость
Ладно. Я передумал. Не буду отсылать вас к вот так, одним махом, возможно ль?
этим фрау с сюрпризом. (Вернее, без всякого Но жизнь не дает послаблений, ей плевать на
сюрприза в том месте, где сюрприз быть мою эволюцию, она требует невозможного:
обязан). Оставайтесь с нами. У нас хоть, по восстань и бди!
крайней мере, все на местах. Только... Ничего- Я встал, не желая умирать лежа.
то я не запомнил спьяну. Как говорится, пардон. Страх Господень был одет соответственно:
Да и было ли вообще что-нибудь? Врать не черная шляпа, черное пальто, белый шелковый
буду, по всему должно было быть. Но это меня шарф. (Пробуждавшийся во мне муж хохотнул:
не поразило. Поэтому и не помню ни черта. «Джентельмен-шоу» какое-то...) Мне же было
Впрочем, одно я помню точно – это была не не до смеха... Я знал, в кармане его пальто
дочка.

А вот что меня поразило, так это сон и
последующее за ним пробуждение.

~ 42 ~

черный ствол. У меня его не было точно. Значит Господи, кого она учит! Да я без спиртного
дуэли не получится. Получится циничный шага не сделаю по этой благословенной земле.
расстрел. Да еще это «хорошее место» забрезжило в
дымке.
Почему я оказался одетым, для меня до сих
пор остается загадкой. Мое голое тело он бы Дальнейший пунктир мой выглядел так:
точно не потерпел. Он бы его стерилизовал черные черточки обратились глубокими
каким-нибудь средневековым инструментом. провалами, а белые промежутки яркими
сполохами. Провалы опускаем из-за угрюмой их
Альбины рядом не было. (Ho не было и неприглядности, но вот яркие сполохи... Что они
Люси!) мне дали? В смысле общечеловеческих
ценностей.
– Я тэбя щас из окна викину.
– Что? – переспросил ребенок, а Помню хозяина «хорошего места» в бороде и
проснувшийся муж добавил: – А почему на шевелюре. И его отпечаток на картонке, как бы
«ты»? Мне кажется, мы не родственники... «автопортрет». Художник, отметил я, не
(Господи! Видели бы вы мой фейс после вкладывая в это открытие никаких эмоций.
клюквенного пойла и мятежного сна. Я его
видел в зеркале. Мельком. Описывать не стану, Надо сказать, что раздвоение мое как
скажу одно: качать права с такими голубыми личности, начавшееся с пробуждением,
отеками перламутрового отлива сродни достигло к этому часу кульминации. Я №1
самоубийству.) сидел себе тихо в своем непробиваемом
В его последующий текст я не врубился. Но панцире, заперев все двери на все замки и
звук был по-южному ярок. цепочки, и равнодушно поглядывал в
Вообще-то я парень сообразительный, сразу смотровую щель своих глаз: что там творится на
понял, чего добивается от меня этот мафиози- театре жизни?
стажер. Из всех его помпезных и шумных
понтов я выудил главное и, не лукавя, расставил А на театре жизни я №2 давал
акценты: представление.
– С Люсей я не спал.
Кажется он мне поверил. Но останавливаться Я №2 в отличие от я №1 вскрыл все замки,
не стал: «Я тэбя из окна сичас-с викину!». открыл все шлюзы и нес во внешний мир свой
И тут высказался тот, который во мне сидел. мятежный дух, облеченный в слово. То есть,
Пробудившийся окончательно муж обиделся, выражаясь точнее, ораторствовал, а еще точнее,
очевидно, за всех российских баб. так соловьем буквально заливался.
– Это мой город.
Звук усилился до ирреальной высоты и Зрителей было четверо. Три тетки, включая
яркости. Фонило. Зашкаливало. Клинило и Альбину, и вышеупомянутый автопортрет
дребезжало. художника.
Господи, никогда нам не понять этих южных
излишеств. Чего тянуть? Выпустил обойму в Работаю я всегда на грани фола. То есть
живот и контрольный выстрел в затылок. И все мужская половина обычно мрачнеет и вянет,
разговоры... прикидывая, мочить этого придурка сразу или
Короче, мы были с позором изгнаны. Я и немного погодя. Зато женская аудитория, для
Альбина. которой я собственно и стараюсь, пребывает в
Вообще-то я все понимаю, дело молодое, полном отрыве.
горячее. А пьяных и сам терпеть не могу. Упрек
был Альбине: предупреждать надо. Вы видели документальный фильм «The
– А что? – заворковала любящая мать. – Beatles»? Там есть эпизод их концерта на
Арсен хороший. стадионе в Американских Штатах. Помните, что
– Денег много дает? творилось на трибунах? Сюр какой-то: вой,
– Мало. визг, стоны и содрогания, то есть полнейшая и
«Вам много не бывает», – подумал я. всеобщая шизонутость. Потом ребята
жаловались, что никто их и не слушал вовсе.
Однако на улице было темно и противно. С Даже полиция.
другой стороны, потратить я все не успел.
Альбина это чувствовала. Любящим сердцем. Так вот, за те Беатлес отрабатывал я, а за
стадион одна из трех теток. Это тетка особая.
– А сейчас мы поедем в одно хорошее место, Зовут ее Лена. С ней я был знаком вроде бы.
– сказала она вкрадчиво. – Только надо что- Встречался однажды в аналогичном угаре в
нибудь взять. другом хорошем месте. Помню только, что
работает она в Метрострое инженером.
Нормальная с виду тетка, со стороны и не
подумаешь, какой в ней зарыт динамит.

Что я нес тогда, даже примерно не помню.
Очевидно полную ерунду. Но до сих пор я
слышу всхлипы и стоны метростроевского

~ 43 ~

инженера Елены. Она рыдала, как 70 тысяч взяв с него ни рубля и согласился на все.
американок, и только повторяла сквозь Альбина чуть не рыдала: «А мое пиво!».
душившие ее спазмы: «Какой талантливый,
какой талантливый...». На пиво у меня и свои оставались. И еще на
клюквенное пойло (далось же оно мне!). И мы
А талантливый, хлебанув водки, несся на зашуршали нах хаузе. Альбина счастливая, в
всех парах к очередному провалу. Яркий сполох обнимку с пивом, я – с сознанием
концертной деятельности неизбежно угасал. Я выполненного долга (не того, что притаился у
№1 и я №2 синхронно отвалились в никуда, то письменного стола, а того, что водил меня, как
есть в глухой и черный мрак, без всяких леший, по местам нехорошим, да все-таки вывел
сновидений. назад к очагу).

Все это повторялось с достаточной Вот, собственно, и все.
периодичностью несколько раз: провал, Как говорится, встряхнулись...
вспышка и вновь провал. И вновь вспышка. Кошмарный сон, страх Господень и чудеса в
решете в одном флаконе я увозил с собой.
В очередное пробуждение зрителей Доводится, этим флаконом стало мое глупое
поприбавилось. К Автопортрету приехали сердце...
родственницы из Белоруссии. Две молоденькие
штучки с чемоданами закуски. Я помню, на (Эти многозначительные черные точки
столе вдруг появилось изобилие: огурчики, сало означают муки постимпрессионизма. За
и прочая маринованая классика. вчерашний чумовой импрессионизм необходимо
платить полной мерой. Ну, так ведь, а как же!
Вот тут бы мне и исполнить программу на Закон.)
бис. Но интуиция, моя умная и нежная интуиция
сказала: «Вали отсюда, мудила ты грешный... Все нормально. Это я. Ваш смиренный
Ты же не бомж и не Достоевский с сочинитель. Помытый и внутренне
психоанализом на лице. У тебя есть чувство обновленный, склонился над листами. Жду
меры и вкус. Вали от этой классной закуски и сигнала к выступлению.
провинциальных иностранок. Зачем тебе все это
нужно??». А за спиной ОНО (догадываетесь кто).
Аккуратно стриженное в чистой униформе. На
И я засобирался. Я вообще-то мальчик боку нововведения – резиновая палка и газовый
послушный. (Когда в наставницах такая пистолет в кобуре. По-моему, это лишнее...
очаровательность и нежность, как моя
интуиция.) И был моментально вознагражден. Все нижесказанные слова я посвящаю
Виктору Михайловичу Грачеву, художнику и
Во-первых, хозяин подобрел бровями и моему товарищу, погибшему в боях на нашем
бородой. Он даже сказал что-то вроде: «Заходи общем поле брани.
еще». А во-вторых... А во-вторых! (Это
достойно быть зафиксированно в каких-нибудь Птица задумался ни о чем. Оно было
суперанналах.) Ко мне подошла фиолетовое с изумрудными вкраплениями.
метростроевский инженер Елена (Прекрасная) и
срывающимся от волнения голосом стала Птицу это взволновало. Он знал, что с этим
объяснять, что у нее очень много денег вообще делать...
и в частности тоже много. Она просто не знает,
куда их деть. И предлагает мне 100 тысяч на Он стал э т о культивировать.
дорогу. (Ну что я говорил – чудеса в решете!) Он выдавил в одну банку тюбик кобальта
фиолетового, в другую изумрудную зеленую...
К тому времени казна моя изрядно Увидев краску Птица насторожился.
пообтрепалась и поредела, но брать у женщины Краска была живая.
деньги (?!). Гусары мы или кто? Но интуиция Она пахла земляникой.
мне сказала просто: бери, гусар, ты их Птице захотелось ее съесть.
заработал. Но душа ликовала и желала большего. Душе
хотелось оставить след. И Птица его оставил.
На улице, где было темно и противно (опять! Огромное фиолетовое пятно с изумрудными
это что ж такое? ее дежурное состояние?), вкраплениями образовалось на холсте.
Альбина мне выдает, между прочим: «Деньги Но этого было мало. Не хватало главного.
надо поделить по справедливости». (Ох?) Давай,
мол, полтинник и разбежались.

Но тут сработал мой опыт общения со
слабым полом. Поддатых подруг надо сдавать
туда, откуда брал. По месту приписки.

Когда я первому же встречному водиле,
бурлаку на «Вольве», сказал: «Сто. Но в два
конца», он высадил предыдущего пассажира, не

~ 44 ~

Тогда он в священном трепете окунул кисть силе, толкнуло его пасть в полынь и
в желтое. одуванчики. Желтый цвет этого невзрачного
цветка поверг его в религиозный экстаз. Вот мое
Желтый цвет привел его в неистовство. стадо. Я ваш пастырь – проникся он истиной, и
Он ощутил свободу. Свободу реализованного дух его возопил:
желания.
Птица затрепетал и воспарил. – Я! – КРЕСТНЫЙ! – ОТЕЦ! –
Холст засветился красками. Ясно и ОДУВАНЧИКОВ!!
бескомпромиссно.
Все остальное оставалось серым и плоским. Поведав такое, лицо его изобразило
И повергло его сердце в уныние. свирепость. И он признал небывалую силу своей
Окружающий мир нуждался в реставрации. личности.
И Птица принялся за дело...
С того дня Птица ощутил некую осиянность
*** всего.

Птица зародился и вырос в лесах, среди Лec, небеса, поляна, он на поляне – все
дикого, во глубину невежества погруженного засветилось небывалым Смыслом.
народа. Народ тот был так темен и неказист, что
как бы его и не было вовсе. Тогда, одев венок из одуванчиков и белую
рубаху до пят и раздув устрашающе ноздри,
Живя на болотине, в тине и лишайнике, словно он яростный печенег какой или
среди зверья и пресмыкающихся, он свирепый гунн, Птица покинул землю отцов, где
растворился в дремучей природе. Вернее зародился и вызрел.
сказать, он и был той самой природой и
спокойно жил, не задумываясь о полезности или Уединясь окончательно, он долго скитался
никчемности своего существования. среди одуванчиков и ковыля, ромашек и
васильков... И в душу его небольшими
Его незлобивая беспечность была так порциями стала проникать благодать, а в мозг
всеобъемлюща и глубока, что не зная хищности просветленность. Он бродил в пустынных
людской, не боясь жестокости богов, он обладал местах, обрастая бородой и волосами, пока не
самым редким в мире благом: счастливой от оборвался вконец и не проникся истинным
судьбы независимостью. смыслом вещей и многосложностью счисления
понятий.
Не ведая выгоды в благоустройстве своего
быта, народ не терпел ни кумиров, ни рабов на И тогда, воспаленный усердием к новым
своей территории, искренне полагая, что понятиям, он поспешил к соплеменникам
всеобщее равенство есть абсолютное добро. открыть заблуждения невежества.

Поэтому нрав их был открыт и кроток. Построив в шеренгу братанов, теток и
Один Птица выделялся среди малолетних чад, он выступил с поучительным
соплеменников. Его разум давно преодолел нравоучением.
первобытность невежества, и душа истомилась
в поисках иных откровений. Он сказал так:
«Я сыт и при деле, – думал Птица, – так что – Первая нужда людей, бона-мать, есть пища
же душа моя влачится и чахнет, не испытав и кров, бона-мать, вторая – удовольствие, бона-
истинной сатисфакции?» мать, и просвещенные народы, бона-мать, ищут
«Я хочу быть свободным. Свободным как его в согласии звуков, бона-мать, веселящих
муха в полете!». (То есть маневренность и душу, бона-мать, посредством слуха.
стремительность сей божьей твари вызывала в – Сердечное удовольствие, бона-мать,
нем жгучую зависть.) производимое музыкою, бона-мать, заставляет
Птица тогда не был собственно Птицей. И людей, бона-мать, изъявлять оное разными
уж тем более Птицей Асс. Друзья-соплеменники телодвижениями, бона-мать, – рождается
называли его просто – братан. Или земеля. пляска, бона-мать, любимая забава
– Ну что, братан, как оно ничего? просвещенных народов.
Но однажды Птица впал в чудодейственное – Но вершина приятности! бона-мать,
остервенение. заключена в сочетании красок, бона-мать,
Было это так. нанесенных на поверхность предмета, бона-
Гуляя по полям, среди полыни и мать, и веселящих глаз.
одуванчиков, обдуваемый ветерком и согретый Народ безмолвствовал.
солнцем, он ощутил животворящее томление – Разум есть светлое око души, бона-мать,
земли. Томление его собственное, небывалое по обитающее во главе!
Народ безмолвствовал.
Птица плюнул:
– Мозгов у вас, бона-мать, как у кильки.
И улетел в столицу.

~ 45 ~

Но Птица погорячился. Народ понял все, как проживать здесь свободным образом в
надо. присущей мне манере, о чем вас раз и навсегда
уведомляю. Искушать мой нрав не советую –
После отлета Птицы народ всем миром получите огорчение.
притащил из леса на центральную поляну
огромное дерево. Срубил из него бабу, Коммуналка внимала Герою со
расцветил ее небывалой красоты колером и свойственным аристократии безразличием.
устроил пляски с песнопением. И выпивоном. Отточенность манер сей гремучей, видавшей
виды публики таила в себе неуязвимость,
И по сей день к бабе-идолу каждый год, в достойную самой высокой Дипломатии.
канун праздника Крестного отца одуванчиков
приходят просвещенные жители, почитая ее как – Не ссы, – сказал Валера, не меняя
святыню. выражения светлых глаз. – Все путем,
командир, исполним в лучшем виде.
Бабу-идола зовут Бона-матерь.
– Дружочек, – сказала одна из старух,
*** рыхлого телосложения, – Я знаишь, какая... Я
дочь командарма, с партизаном жила в
Оказавшись в столице, Птица долго кружил, продотряде, в дружественной нам Германии, и
подбирая себе гнездо. Он уже стал Птицей, но офицеры обходительные как мотыльки порхали
еще не был Птицей ас, поэтому поиски носили вокруг и склоняли меня к сожительству. А я
хаотичный характер. знаишь, какая...

Сколько и где он летал – неведомо. Однако Вторая старуха, пьянее первой, задвигалась
чутье творца и вездесущее Провидение вдруг каким-то изуверским манером (словно
направили наконец сей необузданный Дух Майкл Джексон, но в заторможенном темпе) и
посетить нашу местность. воспроизвела звуки, толковать которые я бы не
рискнул.
Летая по просторам великого города, Птица
наблюдал дома, обильные всевозможными – И-и-и-и! шиза, мурлин мурло
благами, жителей, в избытке приятности недовинченный!
шатающихся без дела, узнал новые
удовольствия и обнаружил в груди жгучие Зато дедок (с гибельным для страны
потребности, вконец разлюбив мрачные леса прошлым) был трезв и конкретен.
свои, некогда украшаемые для него одним лишь
буйством стихий. – ****ей не водить, график дежурства на
кухне, шуму не издавать, эЛТэПэ, слава Богу,
– Я покорю этот призрачный город своей пока никто не отменял.
зримой личностью, – решил Птица. – Здесь
буду жить. Мне здесь нравится... Точку поставил малолетка.
Он подошел к Птице, потупив наглые глазки:
Особенно приглянулась Меньшикова башня – Дяденька, ты че – Илья Муромец? А я
на Чистых прудах. Она возникла, как возникает змей Горыныч, – и, рванув рубаху на груди,
диво: стройная, розовая с золотой шишкой завопил: – Коли меня, коли!!
вместо головы. Птица по достоинству оценил зарытые
таланты самородков. Театр-студия на Чистых
– Я женюсь на этой шикарной тетке! – прудах имени «Современника» пребывала в
объявил Птица. – Фиктивно. отрыве. Источники вдохновения, изрядно
оскудевшие, стояли всюду в количестве
Сказано – сделано. С обоюдного согласия многозначном.
Птица застолбил территорию. Ничего не поняв из вышесказанного, Птица
ухватил однако суть: контингент искушен и
Коммуналка, куда он въехал, расправив коварен, обстановка приближена к
парусом ноздри и изобразив на лице экстремальной, Бона-матерь ему не помощница
естественную свирепость, была искусна в и надеяться надо только на извилистость мысли
коварстве. Десятилетний опыт противостояния и неуязвимость тылов.
кланов отточил их гибельное ремесло до Тогда Птица сделал шаг, расценить который
совершенства. можно как малоэффективный в тактическом
плане. Однако Крестный отец одуванчиков
Имея дух пылкий и бодрость героя, Птица лишь выигрывал время для глобальных
оказался дилетантом в политических играх стратегических решений.
коммунального бомонда. Он извлек из кармана портмоне, из портмоне
– развесистую купюру и сунул ее Валерию в
Построив в шеренгу двух пьющих старух, нос: «Чеши в сельмаг».
малолетку, дедка с трагическим (для страны) Надо заметить, что энергетика воздействия
прошлым и Марину с Валерой, Птица обозначил крупных купюр на личность давно уже ждет
свои права просто:

– Я архитектор, бона-мать, гениальный
художник современности, имею намерение

~ 46 ~

своего исследователя. Вполне допускаю беспросветная по весям цветущим и городам
оригинальные открытия в этой области. великим.

Партизановна, например, зарделась и опала, Доколе!!
как лист осенний, и зашуршала в сторону Не для того я Могут-птица, лицо глобальное,
Птицы, влекомая импульсом магнетического личность эпохальная, крестный отец всея
происхождения. Старуха Джексон, таинственно одуванчиков!
щурясь, исполнила низовой танец живота и ...тьма плескалась, зависала, сквозила, шла
произнесла маловразумительный спич: «О-ссс- косяком и всасывала в себя все...
поди! каки'елюди вго'лливуде». Дедок напрягся, Колесо истории продолжало свой
малолетка сквозонул, Марина преобразилась, а неторопливый ход.
Валера, не меняя младенческой синевы глаз,
выдохнул: «Кому??!». Хочется заметить, однако: это Родина моя.
Ее судьба и в славе, и в упадке, и в полном
Дальнейшие события протекали размокании равно для нас достопамятна.
соответственно заданной теме. Театр имени
«Современника» отрабатывал репертуар, И еще мысль: история современников есть
утвержденный свыше. национальное достояние, необходимое всем, кто
достоин иметь Отечество.
Купюру линчевали и схоронили, как и
положено, на дне стакана, обретая взамен Птица забронзовел не сразу.
вялотекущее буйство, заторможенный пафос и Он бронзовел поэтапно, согласно
Истину, обликом и манерами похожую на собственным умозаключениям, в целях
старуху Джексон. увековечения Прозрений небывалых, осенявших
его в обилии.
Апофеоз праздника ознаменовался чудесами Первый шаг к заветной цели был
обильными и метаморфозами жуткими. многоходовым и рассчитанным. Завоевание
жизненного пространства, присоединение
Когда уже не одна купюра пошла на прокорм соседних областей, пополнение казны и,
чудищу алчущему, синь Валериных глаз наконец, утверждение единовластия как
прорвалась вдруг в пространство, наполнив единственно возможной формы правления.
квартиру некоей зыбкостью и содроганием. Равноправие Птица считал анахронизмом и
Очертания предметов приобрели эфемерность и любое его проявление душил в зародыше.
взаимопроникновенность, а в стенах Жил он сам по себе. Исключительно. В его
обнаружились сквозные отверстия. Иначе как личности тонули все поползновения на
объяснить постоянное возникновение и взаимность. Взаимность предполагала лишь
исчезновение ее обитателей. взимание дани с лица, осмелившегося
покуситься на приближенность к его трону.
Старуха Джексон без видимых причин «Казна робких принадлежит смелому» – было
вздыбилась ввысь, а Партизановна размокла и выбито на щите его коммунального княжества.
заструилась. Дедок впал в прошлую жизнь и, Это означало одно – робким он считал не себя.
застолбив себе место в сквозном отверстии, Первые выходы на тропу завоеваний
облаял праздношатающуюся Марину. Марина выявили, с одной стороны, слабость
завопила, делая испуганное лицо, а дедок, противника, с другой – вязкость и неуязвимость
захлопнув сквозное отверстие, запрыгал его рядов. Это чудовищное сочетание слабости
мячиком в дальний угол, где и отрапортовал, и неуязвимости повергало Птицын дух в
взяв под козырек: «Вохр Вертухаев пост сдал». совершеннейший упадок.
– Дай, – говорил Птица, зажав жертву в
Малолетка, притаившись, плескался, ловя углу и заблокировав выходы, – чего-нибудь, но
отражение в растекшейся Партизановне и дай! – и угрожающе вращал зрачками.
напевал: – Господи! – отвечала жертва радостно. –
Да сколько угодно. Этого добра у меня хоть
Как приятно в полночь ровно попой ешь – бери все. Только... Ч-черт! Ключ,
Кожу с черепа сдирать, понимаешь, в другом пиджаке оставил! Завтра
Оторвать кусок огромный приходи. Обязательно приходи. Буду ждать
И жевать, жевать, жевать! ровно в семь.
Птица же, воспарив грубой плотью, хохотал:
– Что, поганки, бона-мать, засквозили?
размякли? вздыбились? а я вот ща ка-а-ак
дуну – плюну – попишу –
полысну – пощекочу!
Разметаю ваш семенной генофонд по углам,
размажу по стенам.
Не то попрет из земли родной мутота
одноклеточная. Расползется плесень

~ 47 ~

И пропадал навсегда... транспорта, щебетание птиц и прочие
Вот так, блин! И это игра по правилам?? повседневные радости.

Выходит Птица утром ранним за добычей. Или еще пример: Туз, отхватив здоровенный
Идет себе мимо Чистых прудов на Маросейку. кусище, потащил его, как и все, закапывать.
Сворачивает в Старосадский переулок к дому Однако занятие это повергло его в такое
номер 5. Знает, в доме том есть чем поживиться. глубокое уныние, что, раскидав добычу по
Однако знает это не он один. Знают многие, при сторонам, он благополучно запил, считая
этом учитывая, что, разделив все на всех, подобный оборот событий осмысленнее и
истинного удовлетворения не получит никто. благопристойней.
Оно и понятно, люди творческие, разумная
достаточность вызывает у них зевоту. Относительно субординации также
происходили проколы различной тяжести. Ну в
У Птицы же разумная достаточность какой уважающей законы стае авторитеты могут
вызывала протест, переходящий в буйство. быть подвергнуты словесной (и не только)
разборке? Здесь же запросто могут послать и
Поэтому все ждали чуда. И надеялись на лидера движения, и всю творческую элиту в
благоприятное расположение звезд. целом.

Ждали молча, внутренне сгруппировавшись Так вот, Птица умудрился не вписаться даже
для решительного броска. в такой разношерстный и противоречивый
коллектив.
Когда туша жертвенного бычка проносилась
мимо, каждый действовал самостоятельно, Во-первых, расценив, что целое больше
сообразуясь со своими природными данными и части, он сразу задумал недоброе: взять быка за
возможностями. Некоторые эти возможности рога и увести в свое стойло.
переоценивали и промахивались.
Промахнувшись же, вели себя умно, крику не Во-вторых, его методы воздействия на
поднимали, не жаловались, а тихо отползали в окружающих были круты до самозабвения, что
кусты и там, притаившись, зализывали раны, создавало вокруг атмосферу тревоги и
готовые к новым испытаниям. неуверенности в завтрашнем дне.

Наиболее удачливые, оторвав кусок, И наконец, желание построить в шеренгу
торопились унести домой, не растеряв по дороге все, что способно самостоятельно и осмысленно
части, что тоже являлось испытанием передвигаться, было воспринято
серьезным. Если кусок был непомерен, общественностью как моветон.
закапывали в укромном месте.
Подойдя к дому номер 5, Птица оценил
Как и во всяком жизнелюбивом сообществе, ситуацию как приближенную к боевой.
у творческой интеллигенции взгляд на добычу Видимое миролюбие тусовки не усыпило его
был прямым и естественным: ее необходимо бдительность. Он знал, под благодушной
брать. личиной творятся процессы иного порядка.
Самое разумное из теплокровных за многие
Как и во всякой уважающей себя стае, годы противостояния научилось скрывать свои
существовала четкая субординация ее членов: истинные желания и потребности.
вождь, авторитеты, бойцы, заслуженные
художники и прочая околоэлитная публика. Разум Птицы принимал скрытые маневры
противника, однако сердце требовало открытого
Как и во всякой уважающей себя боя.
иерархической структуре, субъекты сбивались в
различные группы и кланы и, действуя сообща, Построив в шеренгу околоэлитную публику,
бились за добычу, не щадя живота противника. Птица скомандовал:

Все как у всех. Как природа захотела... – Архитекторы, ко мне!
Но что выгодно отличало их от остального Шеренга не дрогнула. Тогда Птица пошел на
мира, так это алогичность, даже аномальность уловку. Распустив строй – гуляйте, ребята, –
некоторых поступков. принял озабоченный вид, мол, кусок
Безумный Сашко, например, принимался надвигается счисления многозначного, пир
вдруг выступать, тараща глаза и вздыбив усы. И духа, виртуальность идей энд реальность
хотя всем было ясно, что это бесперспективный монеты.
путь, многие тайно им восхищались. Калигула захватил наживку и вышел из
А Нормальные Дела однажды, прыгнув на засады.
добычу, завис и, провисев так недели три, Калигула подумал так: «То, что этот ныне
начисто забыл цель своего вылета. Удачно дикий друг степей скорее под пытками примет
приземлившись, был несказанно рад, обнаружив смерть лютую, чем поделится частью, –
приметы живой жизни, как то: движение

~ 48 ~