О. Берггольц

– Понимаю, – так же тихо ответил мастер и, помолчав, важно, переходя вдруг на «вы»,
спросил: – Товарищ Милютин, а вы мне дадите рекомендацию для вступления в кандидаты
ВКП(б)? – Он помолчал и произнес полностью: – В кандидаты Всесоюзной
Коммунистической партии большевиков?

– Конечно, товарищ Славнов, – неторопливо и тоже переходя на «вы», ответил
Милютин, – и даже сам подготовлю вас…

Милютин ни звуком не напомнил Славнову о прошлом разговоре насчет партии, и
Славнов был глубоко благодарен ему за это: он сам ощущал огромную разницу между
тогдашним своим состоянием и теперешним: если до войны он чувствовал, что, пожалуй, он
может вступить в партию, то теперь он чувствовал, что не может не вступить. Не может
потому, что Милютину трудно и он, Славнов, должен разделить с ним его великий труд – так
велит ему совесть, совесть трудового человека, который не может сложа руки глядеть, как
другие работают. Не может потому, что ему хочется ощутить в себе всю ту особую силу,
которую дает каждому отдельному коммунисту вся партия. Не может, наконец, не вступить
потому, что прошлая его жизнь погибла, а он хочет жить полной, деятельной жизнью, хочет
отдать во имя победы все свои силы – а партия большевиков требует всех сил. Не часть сил,
а именно – все, всю жизнь.

Долгими зимними вечерами при свете коптилки мастер Иван Ильич Славнов
внимательно читал Устав и «Краткий курс», но больше всего он беседовал с Милютиным –
задавал ему разные вопросы о партии и коммунистах. Он спрашивал несколько витиевато и
туманно, потому что не хотел, чтоб Милютин счел его за несознательного мальчишку,
который сам ничего в жизни не думал и ничего не знает. А Милютин был просто счастлив,
что может столько важного разъяснить человеку, и разъяснял с жаром, с сердцем, в то же
время не обижая мастера излишней простотой объяснений. Особенно запечатлелся мастеру
Славнову ответ Милютина на его вопрос – как точно понимать выражение, которое часто
употребляют коммунисты: «Это имеет политическое значение»?

– Для ясности уточним, – воодушевляясь, и радуясь, и немного суетясь на месте, сказал
Милютин. – Скажем, не вообще «это», а скажем, например, «работа имеет политическое
значение». Что же это означает?

И он объяснил, что у Ленина есть в одном труде такая фраза: «Политика – это
фактическая судьба миллионов людей». Значит, политическое значение работы – это ее
значение для судьбы миллионов людей, то есть для всего народа, для Родины. И коммунист
работает всегда с этим значением: что бы он ни делал – он творит политику, судьбу
миллионов людей. А какой должна быть судьба наших советских людей теперь, на войне?
Ясно – победа. И когда теперь говорят: «Это имеет политическое значение», – значит, это
нужно для победы людей над фашизмом. И вот Киров еще говорил: «Истинному коммунисту
свойственна постоянная благородная внутренняя тревога за дело партии!.. Тревога! Не
забота – а тревога!» Тревожиться за дело всей партии – это и значит подходить к делу
политически.

Ивана Ильича принимали в партию ранней весной, уже за своей заставой, в «своем
райкоме», потому что они вернулись в это время из «тыла» на свой завод, который должен
был начать работать для города. Придя в райком, Иван Ильич увидел с волнением и
радостью, что с ним сегодня идут на бюро много старых его знакомых по своему заводу и
заставе. Он понял, что это означает, и, вспомнив рассказ Милютина о ленинском призыве,
подумал, что все, кто вступает в партию сейчас, в дни этой немыслимой блокады, – тоже
коммунисты ленинского призыва!

Он подумал даже, что, когда через несколько лет кто-нибудь спросит его, с какого он
года в партии, он ответит: «Я – блокадного ленинского призыва ленинградской зимы сорок
второго года», а вернее всего будет сказать: «Я – коммунист ленинского призыва во время
Отечественной войны», – и эта мысль наполнила его теплом и гордостью.

После того как Иван Ильич стал коммунистом, внешне в его жизни ничто не
изменилось, а внутренне все время менялось и появлялось новое.

Самое главное из этого нового было то, что теперь он тоже, как Милютин, стал
«беспокойным». В нем появилось и все нарастало непреодолимое чувство постоянной

тревоги и личной ответственности не только за свою работу, но за весь город, за всю страну,
за всю ее судьбу. И это новое чувство заставляло Ивана Ильича брать на себя любую работу,
не размышляя даже – по силам она ему или нет. Ведь он был теперь не просто мастером
Славновым – он был коммунистом Славновым. Это было очень тяжело физически, потому
что он был так же слаб и истощен, как все остальные, но он не мог иначе…

Ивану Ильичу особенно тяжело пришлось тогда, когда на завод поступил заказ на
трамвайные моторы. Оживающему городу нужны были трамваи. Они уже начали ходить, но
их было мало, а надо было, чтоб было достаточно: трамвай в те дни был в Ленинграде не
просто транспортом, средством передвижения – он был средством сохранения сил и жизней
истощенных, обессилевших ленинградцев.

– Трамвай в нашем городе имеет политическое значение, – объяснил Милютин
Славнову, – тебе придется поднажать, товарищ Славнов, именно тебе.

А дело было в том, что уже много-много лет данный завод не изготовлял трамвайных
моторов, он давно перешел на гигантские машины… Ни специалистов этого дела, никаких
чертежей, схем на заводе не было, и почему-то не оказалось их в трамвайном управлении.
Иван Ильич был единственным специалистом на заводе, да и во всем Ленинграде, который
пятнадцать лет назад мотал якоря для трамвайных моторов и, значит, мог вспомнить, как он
это делал, мог дать мотор. И вот Иван Ильич стал мотать якоря по памяти, а память за время
голода у него сдала, а сроки были жесткие… Никогда в жизни не работал мастер Славнов с
таким напряжением всех сил мозга, тела и души, и мысль, что работа его имеет политическое
значение, не давала ему покоя и отдыха. Он работал, не покидая цеха, ночуя тут же в
конторке, благо было уже довольно тепло. Иногда, когда Иван Ильич ложился на краткий
отдых, он вдруг чувствовал, что больше не поднимется – так, как не поднимались люди с той
проклятой койки, – и он так пугался этого ощущения, что тут же вставал и пытался работать.
Во сне он вспоминал, как мотал когда-то якоря.

Первые три мотора немедленно сгорели – один за другим. Иван Ильич был так угнетен,
что на него больно было смотреть. И люди отворачивались или не смотрели ему в глаза,
жалея его. Но у него и мысли не возникало о том, чтобы отказаться от дальнейшей работы,
которая многим казалась в общем-то невыполнимой. Ведь он же был коммунист: «Не я – так
кто же?» И он принимался вспоминать и искать вновь и вновь, преодолевая свою
неуверенность, разочарование, усталость, пока не добился своего: он дал моторы трамваю –
он по-настоящему помог людям жить и бороться в блокаде. И это была не просто
производственная победа опытного мастера, старого человека над самим собой – это была
победа молодого коммуниста Славнова. Правда, о ней нигде не писали, но она принесла
Ивану Ильичу самые драгоценные дары: сознание полностью совершенного долга и,
главное, уверенность в себе как в коммунисте-ленинце.

Потом, хотя город все еще был в осаде, хотя немцы продолжали свирепо обстреливать
завод, пошли заказы еще сложней и трудней – новые машины для освобождаемого родного
Донбасса и многое, многое другое. Но Иван Ильич уже знал, что может коммунист, и какой
бы фантастикой ни казались сроки заказа и возможность выполнения его в городе-фронте,
Иван Ильич спокойно ручался своим рабочим, что заказ выполнить можно и мы его
обязательно выполним. Он знал дорогу. Он не надрывался, он думал, изобретал. И сам он
брал на себя наивысшие обязательства и выполнял их, личным примером, жизнью своей
доказывая, что все можно свершить – можно пережить любой огонь и страх, можно найти
любую дорогу, – если это нужно во имя судьбы народа.

Как-то одна из его учениц, молодая девушка, попросила у него рекомендацию для
вступления в партию. Иван Ильич обрадовался и смутился.

– Я еще не имею права рекомендации давать, дорогуша, – сказал он, – у меня еще стажа
не хватает…

– Да ну-у? – удивленно протянула девушка. – А ведь мы все думаем, что вы старый
большевик. Вы уж, я извиняюсь, и седенький, и говорите так, и поступаете…

– Нет, – ответил Славнов, глубоко взволнованный ее словами, – человек я пожилой, это
верно, но коммунист – молодой. – И, помолчав, тихо, немного стесняясь, прибавил свои
заветные, давно приготовленные слова, которые ему еще не удалось никому сказать: – Мы с

тобой одного призыва коммунисты: ленинского призыва Великой Отечественной войны.

***

О, грозные, ледовитые дни ленинского призыва 1924 года! Кто не помнит их из нашего
и более старшего поколения? Какая скорбь была и какое ни с чем не сравнимое мужество!
Как неукоснительно и с каким волнением отмечали мы всегда ленинские дни – дни траура о
нем… И как правильно поступила Партия, когда перенесла ленинские дни на день его
рождения. Ведь в самом деле, ежегодно в день смерти Ленина народ отчитывался перед
своим бессмертным вождем, и, несмотря ни на какие издержки нашего строительства, с
каждым годом все радостнее было отчитываться народу в своих победах. И победы – зримые
и еще незримые тогда – все-таки, несмотря ни на что, нарастали, и мы не могли не
радоваться им. Так день траура перестал быть днем скорби; но волею истории, волею народа
превращался в день торжества. Так пусть же наше торжество будет полным, пусть вечно
отмечает Земля один из лучших своих дней – день рождения Владимира Ленина. Вот уже
почти столетие прошло со дня его рождения и более тридцати шести лет со дня смерти, но
расстояние между живущими людьми и Лениным не нарастает – века не отдалят Ленина от
людей, от мира! Наоборот! Ленинский призыв разворачивается во всем мире. Уже не только
русский рабочий класс – целые народы всех пяти частей земного шара поднимаются по
ленинскому призыву на строительство нового общества – на создание скалы Любовь. И все
ближе и ближе Ленин сердцу человеческому – величайший человек, отдавший всю жизнь
свою за счастье людей.

1947–1959

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке BooksCafe.Net
Оставить отзыв о книге
Все книги автора