2019 - ЗАПИСКИ бабушки РОЗЫ

Уж так устроены евреи,
2

Уж так устроены евреи,
Что с прошлым связь – тугую нить,
С годами чувствуют острее,
Стараясь веру сохранить.

Григорий ГАШ (Шмуленсон)

От составителей

Эта книга является попыткой воссоздать историю рода Кизнеров, в
родословной которого есть уникальный факт: достоверно известен его
прародитель, Лейзер, и время появления – вторая половина 19-го века.
Поэтому это не древняя, а "живая" история, рассказанная её
непосредственными участниками.

Всё началось в 1992 году, когда Роза Давыдовна впервые
составила семейное древо рода Кизнеров. Несколькими годами
позднее Леонид Григорьевич Кизнер написал свои воспоминания,
предложил свой вариант изображения родового древа и собрал
сведения о профессиях и занятиях большинства представителей рода
Кизнеров.

В 2007 году Пётр Кизнер откорректировал существующую схему. За
прошедшее с тех пор десятилетие семейное древо Кизнеров
пополнилось новыми "отростками", и потребовалось обновить старый
вариант. От потомков рода Кизнеров, разлетевшихся по всему миру,
была получена новая информация и фотографии, включая старые
редкие, бережно сохранённые в семьях и пережившие с ними все
катаклизмы прошедшего века.

Книга состоит из двух частей.
Первая, основная часть, – это "Записки бабушки Розы" (из
воспоминаний Розы Давыдовны Кизнер), и именно эти рукописи и
семейная фотография 1914 года и послужили основой для всей
последующей работы.
Во второй части предоставлено слово ныне живущему поколению
прямых и косвенных потомков Лейзера Кизнера. Эти семейные
истории и воспоминания дописывают новые главы общей родовой
истории, раскрывая ещё не известные факты о прошлом и дополняя их
сегодняшними сведениями.

3

Здесь же мы представляем обновлённое состояние (на 2019 год)
каждой из ветвей семейного древа, дополнив его коллажами из
присланных фотографий. Надеемся, что этот материал поможет
восстановить прерванную связь между "коленами" рода Кизнеров.

А если ещё удастся заинтересовать и молодое поколение
(владеющее русским языком) историей своих предков, то основная
цель нашего проекта будет достигнута.

В Приложении приведён следующий справочный материал:
•Стр. 346 – Уровневая система индексации (А, В, С) схем семейного
древа с объяснением связи между схемами.
•Стр.347–Сводная таблица с расшифровкой номеров
"действующих лиц" рядом с именами в тексте в соответствии со схемой
семейной фотографии на странице 349 и увеличенным фото на
странице 348
•Стр. 350-351 –Полное семейное древо Кизнеров в 3-х поколениях,
начиная с детей Лейзера (первого носителя фамилии Кизнер) и до его
правнуков.
Наша благодарность всем участникам проекта: Шмуленсону
Григорию (ГАШу) – за существенные замечания и советы по
редактированию; Фриде Кизнер – как самому внимательному
читателю и результативному корректору; Ирине Кизнер-Лебединской
и Игорю Кизнеру – за выверенную информацию и преданность
семейной истории; Саше Бромбергу – за огромную работу по
оцифровке и пересылке уникального семейного фотоархива; Жене
Брик-Ляхович – за новые данные, поправки и фото Гайсина 2019 года;
Марии Гивнер – за титанический труд по редактированию и
переработке огромного массива изображений и дизайн обложки; а
также всем, предоставившим документы, фотографии и свои
воспоминания: Зиновию Кизнеру и Ирине Кизнер-Айзикс,

Гене Кизнеру,
Юле Кизнер,
Муре Кизнер-Фридлендер,
Израилю и Моисею Шмуленсонам,
Игорю Кальницкому,
Лене и Боре Бромбергам,
Маше Фрейчко-Рабинович.
Мила Люшкова-Кизнер и Пётр Кизнер, Реховот, Израиль.

4

Предисловие к Части 1

Века пройдут, а сердце помнит всё.
Ведь на него, как путь на колесо
Намотана событий непрерывность…

Юнна Мориц
Дорогой читатель!
Представляем Вам избранное из "Записок бабушки Розы", нашей
любимой всеми мамы, бабушки, прабабушки и свекрови. Она
родилась в прошлом веке в 1913 году в местечке Ильинцы на Украине,
умерла в начале века нынешнего в 2001 году в Москве, и её жизнь
вместила множество событий.
Эти записи (873 рукописные страницы в 4-х тетрадях) Роза
Давыдовна вела, начиная с 9 июня 1995 года и по 15 ноября 2000 года,
в Израиле и России. Они содержат её собственные воспоминания,
рисунки, рассказы мамы (Майки), были и предания, размышления и
просто дневниковые записи. В них Роза Давыдовна обращается к
невидимому собеседнику и, прежде всего, к своим детям. Первые
главы – это своеобразная летопись рода Кизнеров более, чем за 100
лет, начиная с его основателя Лейзера. Но это не скучное изложение
фактов, а живой и увлекательный рассказ, окрашенный яркой
индивидуальностью Розы Давыдовны, её образным восприятием
событий.
Мы же попробовали втиснуть этот живой поток мысли ("поток
сознания") в тесные рамки хронологии и тем.
Благодаря феноменальной памяти Розы Давыдовны и её
литературному таланту нам предоставлена возможность окунуться в
события "давно минувших дней" и живо представить себе их
участников.

* **
Примечание.
• Фото рисунков в тексте Части 1 – снимки подлинных рисунков
Розы Давыдовны из её рукописи.
• В заглавии Части 2 – рисунок художника Владимира Левинсона.
• Все приведённые ссылки даны составителями.

5

Ч А С Т Ь 1 Записки бабушки РОЗЫ

Начало всех записей Розы Давыдовны
Первая страница первой тетради

6

Вступление

9 июня 1995 года
На 83-м году начинаю вести эти записи. Поздновато. Но раньше я
как-то не решалась, а может стеснялась. Мне казалось, что и
вспоминать-то не о чём. У меня не было ни карьеры, ни интересных
приключений или запоминающихся встреч. Но сейчас, на исходе
жизни, начинаю задумываться о прошлом и обнаруживаю хоть и
небогатые, но всё же залежи. Иногда что-нибудь рассказываю, и мне
говорят: "такое стоит записать". Конечно, ничего яркого. Не всё, что
мне вспомнится, представит интерес для моих потомков. Да это и не
будут воспоминания в чистом виде, но и не дневник, хотя, возможно,
будут и некоторые дневниковые записи. Хронологии не обещаю, когда
что всплывёт в памяти, тогда и запишу.
Давние эпизоды, наблюдения, характеристики и просто
старушечьи мысли. Были у меня большие и маленькие радости,
огорчения, лишения. Об этом тоже надо вспоминать. В общем, это
"тысячи тонн словесной (и умственной) руды", из которой мои дети и

7

дети моих детей, возможно, когда-нибудь выклюют хоть несколько
полезных зёрен.

Итак, не буду себя утруждать отбором материала, напишу, что и
сколько напишется. А вы не осуждайте. Заранее извиняюсь за
возможные помарки. Я ведь не люблю черновиков. Со своей стороны,
заранее прощаю, если вам не захочется это читать.

Свою я старость встретила, как друга,
И не пеняю вовсе на неё.
Всё, что дано мне по моим заслугам:
И немочи, и вздохи – всё моё.

Мирюсь: ни одному богатырю
Нельзя сберечь слух, зрение и силы.
А я за то судьбу благодарю,
Что мне живую память сохранила.

И вот пишу, пишу воспоминанья,
В них никого не поучаю я.
Тут нет ни похвальбы, ни назиданья,
А только лишь кусочки бытия.

В моей судьбе всё было, как в природе:
И дождь, и вьюга, и мороз, и зной.
Но "у природы нет плохой погоды".
Я жизнь представить не могу иной.

Излишняя доверчивость мешала
Угрозы чуять мне из-за угла.
Потом пыталась исправлять провалы,
Но, каюсь, всё исправить не смогла.

Не смейтесь над беспомощным стихом.
Я не стремилась на Парнас. Куда там!
Лишь строчки срифмовала пополам с грехом
В последний раз перед моим закатом.

8

Глава 1 К О Р Н И

Хочу воскресить своих предков,
хоть что-нибудь в сердце сберечь.
Они словно птицы на ветках,
и мне непонятна их речь...

Булат Окуджава

Семейная фотография КИЗНЕРОВ

Это мои подробные комментарии к большой семейной
фотографии 1914 года. Итак, смотрю на снимок.

В центре – дедушка ЛЕЙЗЕР и бабушка ХАЯ-РУХЛ.
Слева, со стороны бабушки, дочери; справа, со стороны дедушки,
снохи. Рядом с бабушкой – Малка, перед ней Фаня. Потомства у Фани
не было. С краю – Роза, по мужу Кальницкая. На руках у неё Аня (Анна
Наумовна Кардаш). Остальные дети – Мила и Арон (Лёня) – тогда ещё
не родились. Сестра Матя отсутствует по причине эмиграции в
Америку, а сестра Муця (фамилия – Шмуленсон) к тому времени уже

9

переехала с семьёй в Брацлав; Арон, старший сын Муци, погиб во
время войны.

Теперь снохи: Зисл – жена Берки. К её колену прислонилась Соня,
а на коленях вовсе не Лиза, которая ещё не родилась, а Фода, одна из
близняшек, умершая последней. Далее – Майка, а на руках – Я.

С краю сидит Берта, жена Мотла, со старшим сыном Яшей. Это
была крупная женщина, которая к старости ещё больше раздалась. Она
вместе с Мотлом приезжала на свадьбу Пети и Милы в 1965 г. (фото на
стр.200). Их сын Яша погиб в конце войны. Дочь Лариса Савранская
жила в Евпатории, у неё дочь Консуэла и сын Яков, в свою очередь
имеющие потомство. Младший сын Борис умер в Люберцах в 1981 г.
Две дочери Бориса, Мила и Ирина, эмигрировали в Канаду.

В ногах у бабушки сидит Мора (Марк), сын Малки, о семье
которого я ничего не знаю, а у ног дедушки – Пиня, брат Исаака. Над
головой Розы стоит её муж Наум Кальницкий. Правее, над Малкой –
Шимон Шварц, обнявший среднего сына Зюзю (у Зиновия были жена
Галина и дочь Нина). Рядом с ним, в белом кителе, – Саша. Его жену
звали Анна Филипповна, она была дочерью православного
священника. У них поздний ребёнок Миша (1945 г. рождения) и внук
Филипп.

Рядом с Сашей – Исаак, его держит за плечи отец Берка. Над
головой Майки – Давид, а рядом Мотя.

Верхний ряд: Гриша – самый младший из братьев Кизнеров,
сверстник Саши и Исаака, страстный танцор (жена Матя, сын Леонид,
внук Лев); Бетя, с косой и бантом, старшая дочь Малки и Шимона
(фамилия по мужу Сокол, сын Алик и дочь Фира). Затем Нухим (Наум,
будущий муж Рузи) и Лёва (между головами Берки и Давида). Первой
женой Лёвы была Эстер Рудина, от неё дочь Нюся (Анна),
расстрелянная вместе с матерью в 1941 году в Гайсине во время акции
уничтожения евреев, и сын Леонид. Вторая жена – Белла Куперман
(сестра Эйги из Литвы) и от неё сын Игорь. У Наума и Рузи родных детей
не было, приёмная дочь – Галя.

У Гайсинской бабушки Хаи-Рухл родились 12 детей. В моих
перечислениях фигурируют только 6 сыновей и 4 дочери. А остальные?
Один сын был глухонемой. Я даже имени его никогда не знала. В
семье, вспоминая его, говорили просто "немой". Так вот: этот немой
погиб в юности (не в детстве), попав под поезд. Он пас корову за

10

оградой родительской усадьбы, где проходила железная дорога.
Корова вдруг оказалась на рельсах, а он, сгоняя её оттуда, не слышал
ни гудков, ни шума приближающегося поезда.

Так он поплатился жизнью за корову. Ещё один сын в младенчестве
упал то ли со стола, то ли с печи и разбился насмерть.

А0 Древо Лейзера и Хаи-Рухл

11

Гайсинские дедушка Лейзер и бабушка Хая

Дедушка Лейзер удостоился чести участвовать в международной
выставке, кажется, в Вене. Он там показывал свою продукцию, скорее
всего – экипажи. Получил медаль. Конечно, этим семья гордилась, и

больше всего сам дед. На большой семейной фотографии медаль
красуется у него на груди.

Но, кроме медали, на груди сверкает ещё что-то1, и я не могу
разобраться, что есть что. Там целых 3 блямбы, соединённые цепью.
Допускаю, что цепь относится к карманным часам. В таком случае одна
из блямб – часы, но почему-то они не в жилетном кармане, как было
принято, а на груди.

Второй предмет, разумеется, медаль. А третий? Может, это
брелок, но смущает его внушительный размер. Неужели медалей было
больше одной? Даже через лупу я не смогла разглядеть эти 3 предмета.

1 Версия Леонида Григорьевича Кизнера: участвуя в парижской,
мадридской и ростовской выставках, Лазарь Кизнер получил одну золотую и
две серебряные медали.

12

Надо, чтобы посмотрел знающий человек и при более значительном
увеличении.

Небольшая, но очень важная деталь из истории рода Кизнеров.
Первым обладателем фамилии КИЗНЕР был дедушка ЛЕЙЗЕР.
В юности он, как и его братья, носил отцовскую фамилию Малин.
Потом он фамилию изменил. Обстоятельства этого события каждый из
Кизнеров излагал по-своему, поэтому сведения, которые до меня
дошли, несколько туманны. Наиболее правдоподобная версия такова:
Лейзер сбежал из дому перед рекрутским набором, не хотел
служить в армии 25 лет, — а кто хотел? Где-то вблизи немецкой
границы, а может быть даже по ту сторону её, он не то купил паспорт,
не то кто-то назвал его своим сыном. Короче говоря, через несколько
лет он вернулся уже Кизнером2.
Жили Малины не в Гайсине. Я знаю названия нескольких местечек
и городов, где жила родня с их стороны. А где жили они – я не могу
припомнить. Женившись, Лейзер переехал в Гайсин, где никто до этого
его не знал, так что в родовом происхождении его фамилии никто не
сомневался.
В настоящее время нигде никто, кроме наших прямых
родственников и членов их семей, не носит такой фамилии. Если и
встретится человек с похожей фамилией, то всё же полного совпадения
нет. Со мной в проектном бюро работал человек по фамилии Кинер.

2 Версия происхождения фамилии от Леонида Григ. Кизнера: в молодые
годы Лейзер увлёкся идеями народовольцев и в начале 70-х годов бежал от
преследования царской охранки в Швейцарию, где и изменил фамилию.

ИНТЕРЕСНО! В Удмуртии есть посёлок Кизнер́ , адм. центр Кизнерского
района, и в двух километрах от него располагается одноимённое село Кизне́р,
от которого сначала станция (с 1915г) железной дороги "Казань –
Екатеринбург", а потом и посёлок при ней получили своё название.

Происхождение названия: Удмуртское слово "пизь" – мука, "енер" – это
по-марийски река с крутыми, обрывистыми берегами. Если соединить два
угро-финских слова и перевести на русский, то получается "мучная река". В
1844 году Пизнер стал Кизне́ром – прежнее название села русифицировалось
из-за неблагозвучности прежнего названия (из документов Кировского
областного архива).

13

В Кисловодском санатории ко мне подвели мою, якобы,
однофамилицу, но она оказалась Кирзнер. Последний из Малиных,
Иосиф, родной племянник Лейзера, умер в Москве лет 7 – 8 назад.

Гайсинских бабушку и дедушку я видела редко и знала мало. Но в
лицо помню хорошо. На большой семейной фотографии дедушка
Лейзер выглядит бравым чернобородым мужчиной, а бабушка Хая-
Рухл – маленькой замученной старушкой с убранными за уши концами
головного платка. Но я-то сама на этом снимке годовалая.

14

15

Позже, когда я подростком приезжала в Гайсин, дедушка уже был
болен. Посреди двора он такой-же чернобородый, но с
парализованными ногами, сидел в кресле под огромным ореховым
деревом, а бабушка еле успевала подносить ему всё, что он требовал.
Он был суров, на всех покрикивал. Ясное дело, больной. Но, судя по
рассказам родителей, он и в молодости не отличался добротой. С
сыновьями у него были сложные отношения, а снохи боялись его. Не
хочу казаться необъективной и прерываю эти рассуждения.

Бабушка намного пережила дедушку, была глуха и почти слепа, но
всеми уважаема. Случилось так, что после смерти дедушки бабушка
осталась одна в огромном доме со множеством комнат, построенном
дедушкой для своей обширной семьи. Он-то, конечно, рассчитывал,
что так все и будут жить вместе. Но ещё при жизни дедушки сыновья
стали жить каждый своим домом, а дочери тем более, выходя замуж,
буквально выходили из семьи.

Пока бабушка была способна передвигаться, она ходила ко всем
детям поочерёдно, даже к нам в Ильинцы приезжала. Когда ей стало
не под силу ходить в гости, дети наперебой стали звать её к себе
насовсем, но она этого не хотела. По её просьбе сыновья продали
большой дом и сняли для неё комнату. Невестки по очереди
приносили ей готовую еду.

Кончилось тем, что бабушка – мать такого обширного семейства –
умерла в возрасте свыше 90 лет в чужом доме, а сыновья об этом
узнали от её квартирной хозяйки. Мне за неё больно всю жизнь.

Тетя Зисл и дядя Берка – родители Исаака

Приезжая в гости в Гайсин, мы чаще всего останавливались у дяди
Берки и тёти Зисл. Реже – у бабушки Хаи-Рухл. Остальных
родственников мы только навещали, впрочем, довольно охотно.
Бабушкин дом был просторнее, с множеством комнат и интересной
мебелью. Зато у дяди с тётей у нас было с кем проводить время.

Мой папа (Давид) о доме своих родителей рассказывал, что,
обставляя свой дом, дедушка советовался с помещиком, специально
его для этого пригласив. Отсюда у меня возникло понятие, что
помещик – это человек, умеющий красиво помещать мебель. Нечто
вроде дизайнера.

Среди прочей мебели был там один узкий диван с резной дубовой
спинкой. Резьба глубокая. О такую спинку, пожалуй, не обопрёшься.

16

Берка (21), Исаак (20), Пиня (15), Зисл (7)

Папа рассказывал, что мальчишкой он спал на этом диванчике и,
подравшись во сне, разбил себе руку об эту спинку.

У дяди было пятеро детей, но его ремёсла при носили приличный
доход. Не меньше дохода было и от хозяйства, которое полностью
держалось на тётиных плечах. Всегда было не менее двух коров, не

17

считая молодняка. Ну и птица всевозможная: куры, гуси, утка, индейки,
даже цесарки.

Я написала доход, хотя от хозяйства денег не выручали. Просто
семья жила в сытости. Всегда было вдоволь молочных продуктов, яиц,
птичьего мяса. И бабушку тоже снабжали. Даже когда дети уже жили в
Москве, тётя Зисл ухитрялась по почте посылать им яйца, масло, а
также домашний сыр собственного приготовления в виде небольших
лепёшек, наподобие сулугуни.

А ещё дядя содержал маленькую круподёрку, или, как он её сам
называл, драчку. В ней он дробил гречиху и себе, и на сторону. Это был
маленький сарайчик, в котором помещался весь агрегат. В качестве
двигателя у самого входа действовал так называемый топчак.

Представьте себе невысокую непрерывную лесенку, собранную из
брёвнышек. Жалкий и весьма отдалённый прообраз современного
эскалатора. На этих брёвнышках топчется слепая лошадка. Ввиду

18

слепоты ей, по-видимому, кажется, что она идёт вперёд и вверх, а на
самом деле она с места не сходит, а лесенка движется. От топчака,
посредством нехитрой ремённой передачи (которую дядя называл
трансмиссией), движение передавалось на рабочий орган,
находившийся в глубине сарайчика. Нас, детей, дальше дверей не
пускали, это считалось опасным.

Обслуживал всю систему один дядя. Он успевал и лошадку
понукать, и с машиной управляться, и осуществлять приём-выдачу.

А то, что там было опасно находиться, дядя подтвердил на самом
себе. Не знаю, куда он попал руками, но ему ободрало кожу на обеих
кистях. Заживало долго. А когда зажило, ладони оказались стянутыми,
а пальцы не разжимались до конца жизни. И всё же этими
скрюченными руками он продолжал заниматься шорницким и
обивочным ремеслом. Однако много наработать уже не мог. Когда мы
приезжали в Гайсин уже взрослыми (это были 30-е годы), круподёрки
уже не было, даже сарайчик исчез.

Не могу не вспомнить, какие исключительно качественные крупы у
дяди получались – от ядрицы до самой мелкой. И все чистенькие, без
лузги и муки. Муку отсеивали и делали из неё оладьи. Это вкуснейшее
украинское кушанье, о котором поётся: "Гоп, мои гречаныкы".

Вокруг круподёрки кормилось всё птичье поголовье. А когда
исчезла круподёрка, поголовье пришлось поубавить. Ну круподёрка-то
закрылась, скорее всего, из-за того, что налоги допекли. А вот без
живности семья уже не могла бы прожить.

Теперь о доме.
Плохой был у дяди Берки дом. Не знаю по каким соображениям,
но строился этот дом явно как временное жильё. Не знаю даже, был ли
у него фундамент. Может и был. Строение было заглублено со стороны
террасы. Впрочем, можно ли называть террасой то, что не возвышается
над землёй? Так вот, с этой стороны порог находился на уровне земли,
а с чёрного хода из сеней в кухню надо было спуститься с трёх или
четырёх ступенек. Ступеньки кирпичные. Пол кухни тоже выложен
обыкновенным красным кирпичом, местами вытоптанным ногами
большой семьи. После мытья пола в этих выбоинах долго не просыхала
вода.
Сколько я знала дядю с тётей, всегда они мечтали о лучшем доме.
И не только мечтали, но и надеялись. И не только надеялись, но и

19

принялись строить. На той же усадьбе, которая была общей у дедушки
и дяди, на пригорке, стал подыматься добротный дом. Строили его
несколько лет. А когда дом был уже готов, дядя совершил роковую
ошибку. В течение одного или двух лет он сдавал дом внаём чужой
семье. А что? Жили ведь столько лет в старом доме – потерпим ещё
немного. Зато хоть часть расходов можно возместить.

А тем временем на новый дом положило глаз государственное
учреждение – дорожно-строительный участок (по-тамошнему
шляхоколоток). Дядя не сумел отвертеться, его убедили, что околоток
воспользуется домом только временно. Ну, а против властей не
попрёшь. В конце концов временность оказалась фикцией, и дом
остался за дорожниками.

Дядя, разумеется, затеял тяжбу. Сначала требовал вернуть дом, а
потом просил хотя бы уплатить за него. Исаак помогал хлопотать, писал
жалобы во все инстанции. В ответ на всё это присудили какие-то
смехотворные, издевательские копейки.

Дядя и тётя были просто раздавлены глубокой досадой, которую
заглушила только гибель детей в Малаховке.3

Спору нет, подсобное хозяйство – большое подспорье семье. Но
бедная тётя Зисл буквально света божьего не видела. С утра до вечера
сновала между кухней и хлевом на больных, со вздутыми венами,
ногах. То корм тащила, то выгребала навоз. Да и сам дядя не знал ни
минуты отдыха. Я никогда не видела их нарядно одетыми, они никогда
не были в кино, не посещали и других зрелищ. Мои родители всегда их
жалели, особенно, тётю. Ведь даже крепостные женщины так не
маялись. Скотница барская не была кухаркой, а прачка – птичницей.

Однажды мой папа чуть не поссорился из-за этого с дядей Беркой.
Приехав в Гайсин один, по делу, он в разговоре с дядей заступился за
свояченицу:

– Почему бы тебе не облегчить ей нагрузку? Можно же хотя бы
обойтись одной коровой, а вторую продать.

Дядя сильно разгневался.
– Ты, беспутный, сам ничего не имеешь, так хочешь, чтоб и у меня
не было!

3 Пиня и Гита были зверски зарублены бандитами в 1934 г.
20

До серьёзной ссоры не дошло.
Кстати, мои родители тоже держали корову. Но разговор
происходил после того, как они её продали. А продать её папа решил
после перенесённой мамой операции по удалению молочной железы.
Он считал, что маме необходимо побольше отдыхать.
Они, конечно, и без коровы не бедствовали, папа неплохо
зарабатывал (1938–40 гг.). А там война грянула, и вовсе стало не до
коровы.
Дядя Берка был заботлив, трудолюбив, не жалел себя. Один у него
был порок: любовь к кубышке. Не знаю, много ли в ней было, в этой
кубышке, может вовсе мизер. Но предан ей он был всей душой. Стоило
в доме завестись хоть небольшой сумме, он непременно покупал одну
или две золотые 10-рублёвые монеты для своего тайничка.
Я никогда не знала курса этих монет, а сейчас тем более не имею
об этом никакого представления. Поэтому иллюстрирую примерно.
Если, скажем, дядя заработал 120 рублей, а монетка стоила 100 рублей
ровно, он оставлял для домашних нужд 20 р., а на остальные покупал
монетку. Если же удалось заработать только 90 рублей, он всё равно
покупал монетку, взяв взаймы недостающие 10 рублей.
Эти операции, насколько я знаю, были редкими, так как заработки
в основном были мелкие и тратились на пищу.
Но сколько бы там ни было, всё пропало.
Исаак, Соня и Лиза знали, что отцовский тайничок находится где-то
на чердаке. Исаак, посетив Гайсин в 1945 году, был намерен
исследовать чердак. Но в доме уже жили чужие люди, и чердак был
недоступен.
Так всё и кануло. У тёти Зисл тоже был свой тайничок, но совсем
другого рода. В тайне от дяди она откладывала сэкономленную на
хозяйстве мелочь. Не на чёрный день, а для того, чтобы можно было
дать детям с собой в Москву хоть немного денег. Она чувствовала, что
стипендии, даже подкреплённой продуктовыми посылками из дому,
им не хватает. Эти гроши тётя не то что выкраивала, выгрызала в
течение года: экономила на всём, яростно торговалась на базаре.
Более существенных средств для помощи детям у неё лично не было.
Правда, дети и сами кое-что делали для себя и друг для друга.
Исаак вместе с другими студентами нанимался дробить камень для
благоустройства Центрального парка культуры и отдыха.

21

Пока был жив Пинчик (погиб в 26 лет), он находил случайные
заработки, например, обивал мягкую мебель и матрацы (но это
перепадало ему нечасто).

Обстоятельства смерти4 дедушки Берки и бабушки Зисл Исааку
удалось урывками собрать перед самым концом войны. Для этого он

специально съездил в Гайсин. Приблизительная картина такова.

Ещё в 1941 году, в момент своего приезда на Украину за Петей и
Региной, Исаак настоятельно советовал своим родителям уехать как
можно скорее. Но они долго колебались, жалко было оставлять
хозяйство (коров, кур), усадьбу. А когда отважились ехать, пути уже
были перекрыты. Отъехав недалеко, они вернулись.

Если принять за истину рассказ знакомых, то почти 3 года их прятал
на мельнице немец5. Он был до войны то ли управляющим, то ли
рабочим этой мельницы. И ещё одна пожилая чета скрывалась там же.
Впоследствии кто-то из местных жителей выдал это убежище. Немца
фашисты забрали. Что с ним сделали – неизвестно, а две еврейские
пары 12 февраля 1944 года были живьём брошены в колодец. Их
извлекли уже после ухода немцев и похоронили в братской могиле.

4 Свидетельство Леонида Львовича Кизнера, работавшего вместе с
Беркой в Гайсине во время оккупации, а также опубликованные данные о
Гайсинском гетто позволяют уточнить обстоятельства жизни Берки с начала
1941 года и до периода их укрытия и гибели (см. стр. 308-310).

5 Из акта Комиссии по расследованию злодеяний немецких оккупантов
по Гайсинскому району с 24 июня 1941 г. по 13 марта 1944 г.: "Немецкий
сельскохозяйственный комиссар Фриц Гинцель, по происхождению
"фольксдойче", прятал евреев".

22

Сестры Давида Малка и Матя

Тётя Малка(3) – старшая из папиных сестёр.
Кажется, она самая старшая из всех детей Лейзера.
Красавицей она не была. Высокая, скуластая,
худощавая, но крепкая девушка с сильным
характером. Был у неё любимый парень, Шимон
Шварц(17). Но он не пришёлся ко двору Кизнерам,
они считали его чудаком. А чудачество его состояло в
том, что он читал книги и любил стихи. О нём даже
рассказывали, что он, сидя на суку грушевого дерева, пел. В общем,
нестандартный с их точки зрения.
Отыскал отец другого жениха, на свой вкус. Но Малка противилась
этому союзу и решительно заявила, что женой она ему не будет, хоть
сто раз венчай. Всё-таки обвенчали, сыграли свадьбу. Наутро Малка
сбежала к родителям, но вскоре оказалось, что она уже беременна. К
мужу так и не удалось её вернуть. В свой срок она родила сына –
Рувима. Это было не позже 1900 года. Ребёнка она не любила и без
сожаления отдала его матери. Рувим рос в её семье как сын. А Малка
вышла замуж за Шимона и родила от него 5 детей, в том числе дядю
Сашу. В двадцатые годы Малка умерла от сыпного тифа.
Матя – средняя сестра папы (Давида). Я уже не помню, перед кем
и после кого она стояла на возрастной лестнице. Прошу не путать: жену
Гриши(24) – самого младшего брата – тоже звали Матей. Остальные
две сестры, Роза(5) и Муця, были моложе её.
Матя была довольно смазлива. Случай с Малкой кое-чему научил
родителей, и Матя получила мужа по своему выбору. Но и этот не
вписался в привычный круг. Он оказался (или его считали) абсолютно
непрактичным, не владел никаким ремеслом и не был способен
содержать семью. Одним словом, недотёпа.
Пробовали братья Кизнеры пристроить его к своему делу – ничего
не вышло. Пристроили его куда-то учиться ремеслу – опять осечка.
Дали ему денег на покупку какого-то товара, чтобы мог открыть своё
дело, но он основательно прогорел. Наконец, снова наскребли ему
денег и отправили вместе с семьёй в Америку. А ведь неплохо слыть
недотёпой. У них к тому времени был сын лет 8. С ними уехал и Рувим.
Сначала мои родители с ними переписывались. Но потом, само
наличие родственников за границей, а тем более переписка с ними,

23

стала тяжким грехом, и отец уничтожил адрес. Я запомнила только
"Канзас"…

Братья Кизнеры из Гайсина

Кизнеры гайсинские. Казалось бы, обыкновенная патриархальная
семья. Однако и в ней были свои подводные течения, и даже
надводные. О дочерях Лейзера я кое-что рассказала.

У сыновей вроде бы всё было обыкновенно. Все были умелыми
мастерами своего дела, все дорожили своей личной и родовой честью.

Не совсем стандартная судьба выпала дяде Науму(26). Он был,
пожалуй, самым статным и сильным из всех. Следующий брат,
Лёва(27), был высок и худощав, а Гриша(24) – субтильный, одним
словом, фитюлька, но очень подвижный и ловкий.

Так вот, Наум в 33–35 лет, приехав в Ильинцы в гости, увлёкся 17-
летней Рузей и скоропалительно женился на ней. Можно было бы
спорить о его выборе, но это, в конце концов, его дело. А вот братья все
единодушно считали этот поступок бесчестным, так как у Наума в
Гайсине была невеста, с которой он был официально обручён, и
которая ждала его. Красивая и достойная девушка по имени Роза. Она
тяжело переживала случившееся, но пережила кое-как. Затем вышла
замуж за другого. Муж её рано умер от туберкулёза, оставив ей сына,
тоже туберкулёзного.

А Наум привёз юную супругу в Гайсин, и она неплохо вписалась.
Одна беда: дети у них не рождались. После двух внематочных
беременностей, по поводу которых она перенесла тяжёлые операции,
стало ясно, что она остаётся бесплодной. Братья и невестки на этот счёт
язвили, что Наума бог наказал за Розу.

Когда большой дом Лейзера разделился, Наум и Гриша купили на
две семьи один дом, состоявший из двух половин с отдельными
входами. Обе жены, Матя и Рузя, неплохо ладили. Они были почти

24

ровесницами, хотя

Гриша был моложе

брата примерно лет на

10. Даже сынишку Гриши

и Мати воспитывали обе

семьи, говоря, что это

общий ребёнок.

Году в 38-м Наум и

Рузя удочерили 3-

летнюю Галю. Ей легко

внушили, что она родной ребёнок. Далее война, эвакуация. Обе семьи

уехали в Алма-Ату. А на обратном пути, на одной из пересадочных

станций, Наум попал под маневрирующий паровоз и потерял ногу.

Несчастье усугублялось тем, что по возвращении в Гайсин

"доброжелатели" стали предпринимать попытки открыть Гале,

которой было лет 8-9, истину её происхождения. Пришлось им сняться

с места и переехать в другой город. И везде рано или поздно

обнаруживались знатоки "истории".

Так бедный Наум, калека, кочевал из города в город. Жили они в

Харькове, Изяславе, Ставрополе и ещё где-то. А когда они оказались во

Львове, Галю нагнала ужасная истина, так что дальше ехать было

некуда. Первого ребёнка Гали, Таню, Рузя и Наум растили как кровно

родную внучку. Сейчас Таня живёт в Австралии.

Наум и Рузя умерли во Львове. Галя приняла последний вздох Рузи,
а Наум умер раньше, хоть и дожил, как и его братья, до 85-86 лет.

25

Семейство Шварц

О близких родственниках я дала некоторые сведения.
Теперь вспомнила о Фане(4) и Бете(25) Шварц – моих двоюродных
сёстрах. Младшая из них, Фаня(4), жила в Москве, в районе Сретенки
(кажется, Большой Головин переулок). Она была старше меня года на
3-4. Красивая блондинка, изнеженная, избалованная. В семье её
баловали как младшую. А муж баловал её от большой любви. Она
окончила какой-то техникум и работала на заводе нормировщицей.

Муж её – Даня (Давид) Рузин на том же заводе был инженером. Он
был интересным, талантливым человеком, писал довольно
интересные стихи, а также пародии. Он очень удачно спародировал
несколько басен Сергея Михалкова, в частности басню "Лиса и бобёр",
где в образе седого блудливого бобра воплотил самого Михалкова.

Детей у Фани не было. Сначала она твердила, что хочет ещё пожить
для себя. А потом оказалось поздно. В 40 с чем-то лет она овдовела.
Даня покончил с собой. Ленинградские Шварцы винили в этом родную
сестру Фаню. Саша (ему можно верить) говорил нам, что Даня не мог
пережить её супружескую неверность. Вот вам и драма.

При жизни Дани мы с ними тесно общались: они к нам приходили,
и мы у них бывали. Второго её мужа мы совсем не знали. Фаня изредка
нам звонила, а также Соне(8) и Лизе.

Однажды, когда мы жили уже на Самотёчной, Фаня после долгого
перерыва позвонила мне:

– Розочка! Мора у тебя?
– Какой Мора?

26

– Мой брат, Марк(14).
– Я твоего Марка последний раз видела подростком.
– Где же он может быть? Мне соседка передала, что звонил в моё
отсутствие брат Марк из Ленинграда. Я уже всех обзвонила, но никто
его не видел. А я приготовила шикарный стол и жду его.
Спустя час или два она звонит снова:
– Розочка! Всё в порядке, Марк нашёлся.
– И где ты его откопала?
– В Ленинграде. Он мне снова оттуда звонил. В Москве он не был.
В этом вся Фаня.
Старшая сестра, Бетя(25), была ей полной противоположностью.
Она была старшим ребёнком в семье. Внешностью – в мать(Малку). Не
очень красивая, физически сильная, с волевым характером,
интеллигентная, начитанная. Бетя была довольно образованной
женщиной и вообще незаурядным человеком, хотя диплома не имела.
Была хорошей женой и заботливой матерью, воспитала хороших детей
– сына и дочь. Дожила до глубокой старости, последние годы жила в
Таллине.
Добавлю некоторые подробности к упоминанию о нашей
Петербургской родне. Все три семьи Шварц – Саши(19), Зиновия(18),
Марка(14) – пережили ленинградскую блокаду со всеми её ужасами.
Все бедствовали, голодали, болели, но выжили. Я знаю, в частности,
что Мора (Марк, младший из братьев) многие годы после войны не мог
отделаться от последствий блокадной дистрофии. У Анны
Филипповны, Сашиной жены, выпали ногти. Для неё, бывшей
красавицы, это было моральным ударом.
На каком-то отрезке блокадного времени Саше посчастливилось
оказать важную услугу людям. До войны и в последующие годы, вплоть
до начала преподавательской деятельности, он по работе был связан с
обувной фабрикой "Скороход". Это было гигантское предприятие, так
сказать, флагман отечественной обувной промышленности. Во время
блокады производство было свёрнуто или вовсе приостановлено. Но
на складе оставался большой запас обувного клея. Саша, будучи по
специальности химиком, знал состав этого клея и убедил руководство
фабрики в том, что это вещество вполне съедобно.
Он предложил выпекать из клея небольшие булочки по
разработанной им рецептуре. Эти булочки, разумеется, приятным

27

вкусом не обладали, но от голода спасали. Каждый работник фабрики
получал ежедневно по булочке.

Об этом он не только сам мне рассказал, но и показал экземпляр
скороходовской многотиражки, где, в связи с его юбилеем (не помню
– 70- или 80-летием), наряду с фотографией и поздравлением был
помещён очерк об этой его заслуге.

И ещё о семье Саши. Единственный сын Миша о блокаде знает
только понаслышке, т. к. родился он в 1945 году. Саше было тогда 42
года, а жене – около этого. До той поры они не позволяли себе

обзаводиться ребёнком. Оба они со студенческих лет увлекались
туризмом, все отпуска проводили на Кавказе или в других районах и
исходили пешком множество километров. Ребёнок мог бы им
помешать. И лишь к концу войны они поняли, что дальше откладывать
нельзя.

Об остальных Шварцах я знаю очень мало, поскольку они, в
противоположность Саше, в Москву не приезжали. Осталось
вспомнить, кто кем был. Правда, не обо всех я могу дать
исчерпывающие сведения.

Саша Шварц был доктором технических наук. Зюзя (Зиновий) тоже
был доктором, заведующим кафедрой психоневрологии в Военно-

28

медицинской академии в Ленинграде. Мора был каким-то
культработником, руководил домами или дворцами культуры. Не
знаю, изменилось ли его амплуа впоследствии.

Фрейда Ярославская, Гершон Белогловский

(местечко Ильинцы)

Мамины родители (Фрейда и Гершон) не были безграмотны. Не
знаю, можно ли их назвать малограмотными. Русского алфавита они не
знали, читать умели оба на идиш, а дедушка читал молитвы по сидуру
на иврите. Бабушка знала молитвы по слуху. Что касается письма, то я
о бабушке точно знаю, что она писать не умела. Дедушка же, помню,
записывал мелом на внутренней стороне дверцы кухонного шкафчика
свои расчёты с партнёрами (кто, кому и сколько должен). Бабушка
говорила на идиш и немножко на "гоиш" (так она называла украинский
язык). А дедушка сверх этого знал ещё немного и русский, благодаря
службе в армии.

Я не помню, чтобы бабушка рассказывала нам сказки. Ей просто
некогда было этим заниматься, она целыми днями стирала, мыла,
скребла, белила печь и т. п. Зато дедушка по этой части был мастер. Он
и знал сказок великое множество и сам придумывал. Из своей
солдатской жизни у него тоже было что рассказать. А рассказывал он
исключительно художественно: всё в лицах, на разные голоса и с
соответствующей мимикой. Сейчас такое называется театром одного
актёра. Соседские дети тоже приходили послушать.

Бабушка делала всё по дому, включая хождение на базар.
А что же делала моя мама, Мириам(10)? Она отнюдь не была
белоручкой, хоть росла единственной ненаглядной дочкой. Мама
работала наравне с папой, Давидом(22), иначе невозможно было
прилично содержать семью. А до замужества она помогала в работе
своему отцу. А сверх того на всю семью шила, вышивала и пр.
Дедушка был кожушником, шил овчинные тулупы (кожухи), шапки,
рукавицы, а также более "изящные" изделия – полушубки для
деревенских жителей. Сейчас это мечта московской модницы и
модника и называется "дублёнка", а тогда считалась исключительно
"гоишной", мужской одеждой.

29

Был мой дедушка совершенно лыс, с круглым румяным лицом и
широкой белой бородой, имел объёмистый живот и поэтому брюки
застёгивал под животом. Бабушка, наоборот, была худощава и
длиннолица. Такими я их запомнила.

Кое-что из жизни дедушки Гершона.
Он был страстным любителем парной бани. Никогда не был
алкоголиком, но при случае мог выпить много, не пьянея. Если у кого-
нибудь из его друзей болела спина (ну, скажем, прострел или то, что
сейчас называется радикулит), он охотно лечил своим особым
методом: пациент становился на четвереньки, и дедушка через его
спину перешагивал несколько раз, опираясь при этом одной ногой на
спину больного и слегка подпрыгивая на этой же ноге. После этой
процедуры шли в баню, а затем оба принимали по чарочке. Помогало.
Ещё дедушка был ужасным курильщиком. Курил он цигарки-
самокрутки непрерывно. Держа во рту цигарку, уже закручивал
следующую, чтоб не было промежутка. В постель ложился с цигаркой,
а бабушка дежурила около него, чтобы забрать её у него, когда он
уснёт.
Больше никто в нашем роду – ни со стороны отца, ни со стороны
матери – не курил. И до сих пор ни в одном поколении не было и нет
курящих. Может в этом секрет долголетия? Пьющих тоже не было.
Мой дедушка был чрезвычайно богат на выдумки. В отношениях с
детьми это незаменимое качество, которым не каждый педагог может
похвалиться.
При каждом выпавшем у кого-нибудь из нас молочном зубе он
совершал настоящий ритуал. Вместе с ребёнком (скажем со мной) он
поднимался по приставной лестнице к люку чердака. Я становилась на
верхнюю перекладину, а дедушка стоял ступенькой ниже,
поддерживал меня и суфлировал. Надо было три раза произнести
заклинание и после этого, вытянув шею, забросить зуб на чердак как
можно дальше.
Заклинание такое:
"Мизеле-мазеле, возьми мой костяной зубик и дай мне железный
зубик" (т.е. прочный).
"Мазеле" – это мышка. А "Мизеле" – для большей
художественности, вроде как "сивка-бурка"

30

Мне, конечно, мышка не помогла. Никаких железных зубов у меня
не было, как вам известно. Как поступал дедушка в детстве со своими
собственными молочными зубами, я не знаю. Во всяком случае
постоянные зубы у него не сохранились. Я просто не помню его с
зубами. Значительную часть зубов он потерял на военной службе.

Однажды, во время ночного караула, он в темноте не разглядел
регалий подошедшего к нему офицера и вместо "ваше
высокоблагородие" назвал его "ваше благородие". И в тот же миг
высокоблагородный кулак ударил дедушку в челюсть и выбил сразу
два зуба.

После этого случая дедушка субординацию не нарушал, но
находилось множество других провинностей, за которые его били, и он
терял зубы один за другим. А оставшиеся разрушились уже на
"гражданке". Однако никаких протезов он не признавал. Дёсны у него
настолько замозолились, что он ими жевал любую пищу. Только мацу
для него размачивали.

Ещё я вспомнила, что служил дедушка, по его рассказам, на
Кавказе, он часто рассказывал про город Тифлис.

Мой дедушка Гершон, в пору, когда он ещё занимался ремеслом,
любил ездить на ежегодную ярмарку в Ярмолинцы. Это был районный
центр покрупнее Ильинец, тоже в Винницкой области (а до областного
деления – в Киевской губернии).

Так вот, на эту ярмарку в Ярмолинцы дедушка ездил со своими
изделиями каждый год. У него даже завелись там приятели, которые,
как и он, туда наезжали. При случае всей компанией посещали трактир.

Домой он привозил массу интересных историй, а нам с Бэкой6 –
игрушки. Однажды он привёз нам маленькую деревянную тележку,
вернее – настоящую крестьянскую телегу в миниатюре – с железными
шинами на ободьях колёс, с дышлом. Телега была выкрашена в
красный цвет, а дышло до половины оказалось облезлым.

Это нас немножко разочаровало, но дедушка объяснил:
– В трактире, где мы с друзьями пили чай, не оказалось чайных
ложечек, так как в основном чай пили вприкуску. Наша компания

6 Борис (Бэка) – брат Розы Давыдовны.
31

решила пить внакладку7. Пришлось всем по очереди размешивать чай
дышлом тележки. Вот краска и смылась.

Вспомнила интересную подробность из обстоятельств смерти
дедушки Гершона. Знаю я её по рассказу моей мамы, так как сама я в
то время была в Якубовке. С её слов я вам и перескажу.

В 1932 году тяжело заболела моя мама Майка. У неё была рожа,
поразившая всё лицо и бо́льшую часть кожи головы. Такая обширная
рожа, да ещё на таком участке, опасна, и были основания опасаться за
её жизнь. Она это знала, поскольку ей был известен недавний случай
смертельного исхода при такой же болезни. Болела она долго; вся
семья была угнетена.

Как раз во время её болезни заболел дедушка. Что с ним было, не
знаю, но ему становилось всё хуже. Маме этого не говорили, хотя она
часто спрашивала:

– Где татэ, почему он ко мне не подходит?
В какой-то момент дедушка почувствовал себя лучше и вошёл в
мамину спальню.
– Ну, как ты, доченька?
– Плохо, татеню. Я могу умереть.
– Нет, доченька! Тебе умирать нельзя, вместо тебя умру я, а ты
выздоравливай и живи. С этими словами дедушка ушёл в свою комнату
и больше не вставал с постели. Через несколько дней он умер
спокойно, не испытывая физических страданий.
Мама медленно выздоравливала, но всё же избавилась от этой
напасти. Она постоянно молилась за своего отца и часто говорила, что
он был не простым человеком, а святым.
К моему стыду, я не помню даты его смерти. У меня где-то было
записано, но я нигде не могу найти эту запись, как и запись даты смерти
бабушки Фриды. Мне кажется, что дедушка умер зимой или поздней
осенью. Насколько я помню, я пришла откуда-то очень озябшая и
голодная (в Якубовке). Квартирная хозяйка передала мне привезённую

7 Раньше употребляли не сахарный песок, а твёрдый сахар: колотый
щипцами из головок (пирамид) или рафинад в форме кубиков. Существовало
3 способа: вприкуску – отхлёбывать чай, держа во рту откусанные кусочки
сахара, или внакладку – класть сахар в чай, и ещё – вприглядку.

32





























Лес был большой, разнопородный, до него около 3-х километров.
Нас, детей, туда одних не пускали, а родители были вечно заняты
работой. Только иногда у нас появлялся хороший компаньон для
лесных экспедиций.

Это был родственник бабушки Фриды (кажется, двоюродный
племянник). Имени его я не помню, условно назову его Моней. Так вот
этот Моня, человек, по моим отдалённым по времени оценкам, лет 35-
40, худощавый, скудно одетый, приезжал к нам изредка на несколько
дней из Липовца (там была ближайшая к нам железнодорожная
станция) исключительно ради леса, поскольку в окрестностях Липовца
леса не было. Бабушка рассказывала, что Моня был на войне, и его там
контузило.

Уходя в лес, он брал с собой и детей, а также большой мешок и
несколько гербарных папок. Интересные экземпляры растений он
откладывал для гербария, а в мешок собирал лекарственные травы,
которые потом за гроши сдавал в аптеку.

Наши соседи удивлялись и посмеивались: "Зачем ему всё это?" И у
бабушки был готов ответ: "Что же вы хотите, он же контуженый…" А
Моня был просто увлечённым человеком, да ещё нас, малышей,
приобщал к природе. Ещё мы иногда отпрашивались в лес с
дачниками. О дачниках особый разговор.

Ильинцы отнюдь не были дачной местностью. Летняя пыль и
осенняя слякоть явно противоречили этому. Но зато было много
дешёвых фруктов, дешёвые яйца, молоко, масло. А киевским дамам,
не нуждавшимся в лечении, как раз и нужно было откормить до
ожирения себя и детей. Вот они и приезжали целыми семьями,
снимали комнаты и паслись всё лето.

Мои родители тоже сдавали такой семье, несмотря на то, что наши
комнаты были расположены анфиладой. Несколько лет подряд у нас
останавливалась одна и та же семья. Так как кроме кормёжки их
интересовали и река, и лес, то я и Борис составляли им компанию.

***
Был в Ильинцах и театр. Вернее, только театральное здание,
построенное в конце 20-х годов. Там раз в неделю "крутили" кино, а
также ставились самодеятельные спектакли, устраивались концерты,
опять-таки самодеятельные. Случалось, что и заезжие артисты
выступали—гастролёры из Киева или Винницы.

47

Вообще-то культурным центром Ильинец был клуб сахарного
завода. Прежде всего там был хороший духовой оркестр, под который
систематически устраивались танцевальные вечера. А ещё достойный
всяких похвал драматический кружок, который, благодаря умелым
руководителям, брался и за довольно сложные пьесы, и за отрывки из
опер. Однажды даже полностью поставили "Наталку-Полтавку".
Оркестр был духовой, а партии разучивали с голоса, поскольку мало
кто знал ноты. Без меня тут не обходилось.

Вот и не пустовало театральное здание.
Был и ещё один коллектив – "Синяя блуза". Там мы, молодёжь,
были и авторами, и исполнителями, и декораторами.

Историческое прошлое местечка Ильинцы

В самом деле, как я могла, столько распространяясь об Ильинцах,
забыть такой интересный исторический факт? С самой юности я знала,
что в Ильинцах в начале прошлого столетия находился полк под
командованием декабриста Пестеля – того самого. Зунечка вычитал
это у Б. Окуджавы в романе "Бедный Авросимов". Герою этого романа
– писарю комиссии по расследованию дела декабристов – довелось
протоколировать допрос Пестеля.

Я старше Окуджавы на 11 лет, о пребывании Пестеля в Ильинцах
знала до или вскоре после рождения Окуджавы. У него в романе
фигурирует название Линцы. Действительно, в простонародьи
местечко называли по-украински Лiнцi, а официально Iллiнцi (укр.) или
Ильинцы (рус.).

Ежедневно, идя в школу, мы проходили мимо дома (или скорее
дома на месте того дома), где жил Павел Иванович. Можно даже
допустить, что площадь, на которой мы жили, служила плацем для
строевых учений и смотров.

Вот ещё одна точка соприкосновения Ильинец с историей.
За околицей Ильинец находился курган. Он был довольно широк в
диаметре и высок, круглый и куполообразный. Таким мог быть именно
искусственно насыпанный курган, а не просто холм. Он зарос высокой
травой и кустарником. Что под ним – неизвестно, то ли древнее
захоронение, то ли ещё что-нибудь. Многие говорили, что курган
остался со времени боёв запорожских казаков с поляками. Не знаю,
имел ли отношение данный курган к украинскому движению, но то, что
в той местности велись бои, – достоверно.

48

49

Есть эпическая песня, которую во времена моего детства
исполняли ансамбли бандуристов12. В ней упоминалось, что за
Дашевом, под Сорокою, много "ляхов" полегло. Ляхами называли
поляков, а сёла Дашев и Сорока находились (или находятся) вблизи
Ильинец (в радиусе 5 – 15 км.). Связно текст песни я вспомнить не могу,
а мелодию помню.

Предполагалось провести раскопки ильинецкого кургана, даже
приехала экспедиция археологов. Старичок-профессор остановился в
нашем доме и рассказывал нам о цели своего приезда. Это было
примерно в 1925 году. Но через несколько дней все уехали. Раскопки
отменили. Причины нам никто не доложил.

По соседству, в селе Борисовка, в 3-х километрах от Ильинец,
велись несколько раньше постоянные раскопки. Там вскрыли
стойбище доисторических людей.

Нас, школьников, туда водили на экскурсию. Но я была настолько
рассеянной девицей, что не запомнила даже эпохи, к которой это
стойбище относилось. Меня просто развлекло само посещение
раскопок.

Праздник суккот

Трудно себе представить, чтобы в "средней полосе" кто-нибудь
решился устроить трапезу в сукке (шалаше) в холодную, неласковую
осеннюю погоду.

Украина – другая климатическая зона. Правда, и там в эту пору не
жарко, но всё же не так сурово.

В Ильинцах, пока мы все жили в дедушкиной хибаре, дедушка
ежегодно строил сукку. Однажды и мы с Борисом участвовали в этом
мероприятии. Дедушка взял нас с собой к реке за камышом. Сам он
набрал большую охапку камыша, а нам, детям, дал по маленькой
охапочке. Так мы сходили, кажется, раза три и обеспечили
строительство "кровельным" материалом. Стены он сколотил из
старых досок, которые хранились в дровяном сарае из года в год для
той же цели. Причём, понадобилось построить только три стены, так

12 Бандур́ а – украинский народный струнный щипковый инструмент с
овальным корпусом и коротким грифом.

50

как четвёртой служила стена дома, к которой вплотную притулилась
сукка.

Камышовую кровлю настлали так, чтобы оставалась изрядная
щель. Дедушка объяснил, что должно виднеться небо. И мы-таки
посидели там всей семьёй и на холод не жаловались.

После переезда в новый дом сукку уже не строили. У нашего дома
(да и не только у нашего) была закрытая со всех сторон терраса, так
называемый га́нок (на Украине га́нком называли также обыкновенное
крыльцо). Наш ганок был просторен, имел выходы на улицу и в
палисадник. Летом мы пользовались им как столовой. Он же играл
роль сукки. А для сообщения с небом в потолке имелся люк, а над ним
такой же люк в крыше. Откроешь оба люка – и небо к нашим услугам.
В дождливую погоду их не открывали, обходились форточкой.

Я хорошо помню, что как раз под этими люками был также люк в
полу. Это был ход в погреб, мы сами его прорубили в конце 20-х годов.
До этого мы ходили в погреб с улицы через бетонную "шею", которая
выглядела так:

Дверь запиралась на большой висячий замок. Саму "шею" мы
зимой использовали как горку. Правда, скатываться приходилось не
только вперёд, но и вбок. После того, как однажды сломали у нас замок
и украли из погреба припасы, пришлось приделать запор изнутри и
проделать ход с террасы.

Погреб был глубокий, лестница состояла из 10 или 12 ступенек.
Благодаря глубине там было холодно летом, а зимой продукты не
замерзали.

51